В этом году эпидемия коронавируса повлияла на обычное течение церковной жизни. Многие верующие были вынуждены оставаться дома. В этой связи особенно актуальным стал опыт прославленных Церковью святых, подвиг которых заключался в удалении от мира, бегстве в пустыни, леса и горные расселины.
***
Подходит ли пример преподобной Марии Египетской?
Весной этого года, как раз в начале карантинных мер, предстоятель РПЦ патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев) призвал людей уединиться, последовать примеру преподобной Марии Египетской, которая в течение сорока шести лет, «не видя лика человеческого», общалась лишь с ангелами и львами. Почему он привел именно ее в пример, в общем-то, понятно: приближалось Марьино стояние, великопостная Марьина седмица, и надо было убедить верующих людей вместо церковных служб молиться дома. Надо было призвать церковный народ от привычных форм церковности к эксклюзивным.
Замечу, что Мария Египетская бежала в Палестинскую пустыню от конкретной страсти — блуда. Вряд ли основная, особенно пожилая часть прихожан РПЦ, столь уж зациклена на этом грехе, пороке, страсти. Так что пример вышел в этом смысле не вполне корректным.
Можно сказать, что мы должны подражать всем святым в зависимости от их подвигов и предыдущего жития… Но мы, например, не можем подражать в полной мере святому архистратигу и воеводе небесных воинств архангелу Михаилу, ибо не обладаем его архангельским могуществом и силами. Не можем в буквальном смысле подражать равному апостолам царю Константину Великому, ибо не в нашей власти обращать империи, племена и народы ко Христу. Не в нашей власти крестить Русь, как равному апостолам князю Владимиру.
Думается, что далеко не у всех из нас столь богатый личный жизненный опыт, как у преподобной Марии, с этим можно только смириться. Для многих из нас актуально лишь подражание искренности, глубине и силе ее покаяния, а отнюдь не жизненным обстоятельствам.
Мечтать о духовных подвигах, явно превосходящих твои скромные или, во всяком случае, невеликие возможности, — первый путь к прелести.
Как становились иноками?
Тема о подвиге преподобной Марии Египетской приглашает подумать об иночестве, а также об истории русского иночества, о судьбах и подвигах отдельных преподобных.
Начнем с того, что само слово «инок» и «мних», «монах», знакомые нам, как обозначения определенного лица, имеет прямой смысл. О славянском иноке напоминает нынешнее русское «иной», а о явившемся из греческого «монахе» — греческое «моно» (один, «уединенный» можно перевести как «отшельник», однокоренным является монофизит — это единоприродник, монофелит — это единовольник, монолит).
Оба слова (и славянское, и греческое) обозначают лицо, избравшее бегство из и от «мира сего», несколько иное в отношении «мира».
Причины принятия иночества бывают разные. Иногда мор, глад, «военные слухи» и междоусобица могли подтолкнуть человека к иноческому подвигу, спровоцировать уход из мира.
Так, небезызвестный Никон (Минов) (будущий патриарх Никон — прим. ред.) решил стать монахом после смерти детей от болезни (возможно, были и карьерные соображения, ибо для сельского попа-мордвина, человека амбициозного и яркого, это было единственной возможностью движения «наверх»).
Не менее небезызвестный Филарет (Романов) стал иноком по принуждению, то есть в результате политической интриги Бориса Годунова.
В восточных церквах представители местных благородных родов (Черноевичей, Негошей) принимали иночество, чтобы унаследовать архиерейство, а иногда и власть этнарха (высшего авторитета среди племенных вождей ассирийцев, черногорцев и т. д.).
Представители западнорусского «боярского» рода Шептицких не раз выдвигали в униатские иерархи в Галиции и Подолии своих родственников, пока греко-католическим митрополитом не стал знаменитый Андрей (граф Шептицкий). Эта ситуация была характерна и для Ближнего Востока.
Что касается насильственного пострига, то среди них попадались люди как глубоко прочувствовавшие иноческий подвиг и проникнувшиеся им, так и те, кто так и остался «князем-иноком», зачастую на привилегированном положении.
Из византийских знатных пострижеников на память сразу приходит святой Игнатий, сын низложенного императора Михаила Рангаве, аскетичный, нередко поражавший своей строгостью. Из наших хочется вспомнить преподобного Николу Святошу (Святослава). Он был из князей Черниговских, великий святой, наряду с Антонием и Феодосием Киево-Печерскими. Также назову преподобную княжну-инокиню Ефросинью Полоцкую, которая считается идеалом женского иночества.
Часто вдовы, в их числе и знатные, в частности вдова святого мученика великого князя Михаила Тверского, преподобная великая княгиня Анна Кашинская, становились образцовыми инокинями.
Император Иоанн Кантакузин, «друг монахов» и покровитель исихастов, из-за политических неурядиц и сползания греков к Унии (эпоха Палеологов) сам стал, не чураясь при том большой политики и дворцовых интриг, иноком.
Нередко иночество было глубоко вызревшим и выстраданным призванием, вполне осознанным, как в случаях с Антонием Великим, Венедиктом Нурсийским, Алексием, человеком Божиим, Симеоном Столпником, просветителем славян Антонием и Феодосием Печерскими, княжной-инокиней Ефросинией Полоцкой, Савой Сербским, великим Сергием Радонежским, Димитрием Прилуцким, Макарием Желтоводским, Иосифом Волоцким, Иовом Льговским, преподобномучеником Епифанием, Корнилием Выговским, Арсением Уральским…
Пожалуй, одним из последних иноков по жизненному призванию был покойный митрополит Алимпий (Гусев).
В Лаврентьевом монастыре
Конечно, иногда иночество, несмотря на свою инаковость и неотмирность, уживалось с сим миром. Представьте, Лаврентьев монастырь, духовный центр староверия на Ветке ближе ко второй половине XVIII века. Казалось бы, еще недавно в этих краях была «вторая выгонка», когда были сожжены мощи преподобного Викентия, пещерника Ветковского. Но наступили иные времена: Гомель с окрестностями был передан императрицей во владение прославленному генерал-фельдмаршалу, графу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому. В Лаврентьевом монастыре «болярина» Петра Румянцева-Задунайского, окруженного егерями и дворней, встречают игумен с крестом и братия. Бодро спешившись и осенив себя «отеческим крестным знамением», граф, взяв благословение «беглого» попа, проходит в моленную. Все знают, что ему нравится служба по-старому, и он давно фактически является ктитором обители.
Современные «ревнители» скажут, что по пути он менял треуголку на боярскую шапку, расшитый камзол на кафтан, а лосины и панталоны на порты и приклеивал бороду (позвольте мне во всем этом усомниться).
Тем не менее, на Ветке даже в больших и благоустроенных монастырях были затворники в «печорах» (пещерах). В людных монастырях они обитали как на необитаемых островах, как в пустынях.
Пещерные пустынножители
Настоящее пустынножительство должно проходить в пустыне. Но разве не были пустынножителями многие преподобные отцы в больших монастырях, например Киевских Печерах, в частности преподобный Иоанн Многострадальный?
Выходец их тех же Киевских Печер, духовный друг преподобного Сергия, святой Дионисий основал на крутом берегу Волги под Нижним Новгородом пещерный монастырь. Место до сих пор называется Печерами (район Нижнего Новгорода). За пару веков он постепенно разросся, выбрался «наверх», но во второй половине XVI века преподобный Иоасаф снова стал подвизаться в пещере над Волгой. Прошли десятилетия, преподобный мирно почил, а продолжателя его подвига уже не было. Древние «печоры», кроме мощей преподобного Иоасафа, обвалом смело, снесло с кручи в Волгу. Преподобный Иов Почаевский, хотя на месте его подвига появилась значительная обитель, обитал в пещере «горы Почаевской».
Есть такие примеры и в староверии. В упомянутом Лаврентьевом монастыре подвизался в «печорном затворе» преподобный Викентий Ветковский. В лесах Гуслиц, близ села Беливо, на землях Лопухиных, преподобный Леонтий основал монастырек, но стремясь к уединению, любил затворяться в выкопанной им пещерке.
Таких примеров можно привести великое множество. Напомним лишь о таком известном преподобном отце, как Сава Звенигородский, ученике преподобного Сергия Радонежского, любившем уединяться из своего Сторожевского монастыря в скит с пещеркой.
Столпники
Другим способом отшельничества было столпничество. Первый по почитанию и подвигу из наших столпников — это преподобномученик Никита Столпник, Переславский чудотворец. В отличие от ближневосточных столпников, спасавшихся в или на «столпах», возвышениях из мягких горных пород (туфа), выточенных природой, наши столпники спасались в иных условиях. Никита стоял в углублении в земле. В отличие от Каппадокии у нас не было изъеденных эрозией и деятельностью человека старых гор (не считая Крыма, но это отдельная история).
Зато в лесистой стране хватало деревьев. Павел Обнорский, ученик преподобного Сергия, одно время подвизался в дупле старой липы. Преподобный Тихон Калужский (XV век) имел «келию» в дупле огромного векового дуба. Автор бывал в тех местах в конце 80-х, там и по сей день немало дубов, в их числе и вековых. Также довелось быть свидетелем и исцеления по молитвам преподобного.
Это наиболее известные, но не единственные примеры столпничества в деревьях или на деревьях. Преподобный Нил Столобенский тоже столпник, подвизался «просто» в келейке (избушке), опираясь на вбитые в стены деревянные крючья. Спасался он на островке озера Селигер.
Кстати, история знает немало островных пустынножителей и подвижников, наиболее чтимыми и «популярными» являются преподобные Зосима, Саватий и Герман Соловецкие.
Этот список можно было бы пополнить именами преподобных Антония Дымского, Антония Сийского, Сергия и Германа Валаамских, Арсения Конивецкого, Корнилия Палеостровского, Мартирия Зеленецкого (подвизался на острове среди болот), Елеазара Анзерского, Игнатия и Палеостровских мучеников, а также многих других пустынножителей. Отмечу, что преподобный Корнилий Палеостровский подвизался не только на острове, но и в тамошней пещере.
Аскеза русских иноков
Продолжим о русских пустынножителях. Многие из них поражают строгостью своего жития. Преподобный Никодим Кожеезерский (1644 год) разговлялся репой, а преподобный Капитон — красной луковицей. Луковицы и репу употребляли в пищу вместо яиц не только из-за аскезы, но и потому что в пустыни, в лесной чаще или на «зеленом» островке среди топей, нет, разумеется, ни яиц, ни кур.
Кстати, преподобному Никодиму Кожеезерскому повезло, так как он успел почить до церковного раскола и остался разрешен к почитанию у новообрядцев, а не был записан в «изуверы», как некоторые послераскольные иноки, типа Капитона и Вавилы. Многие из последователей Капитона, мирно почившего в лесу (ныне Ярославская область, мощи его покоятся «под спудом», точнее поклонным крестом), в том числе преподобномученик Вавила, а также другие вязниковские отцы и страдальцы за старую веру носили на себе мельничные жернова. Этот атрибут потом мирно перекочевал в Житие батюшки Серафима.
Дело не только во внешней строгости и презрении к своим телам и быту, внешнему и временному. Преподобный Никодим ждал, когда его келью в очередной раз затопит ручьями весеннего паводка. Тот же Вавила до обращения в православие и иночества был Сорбонским интеллектуалом. Аскеза была для них не самоцелью, а необходимым средством.
Преподобный Иринарх Ростовский (1616 год) был закован в столь тяжкие и неподъемные вериги, что когда во время погрома Борисоглебского Ростовского монастыря польско-литовскими интервентами, где он стоял (опять возвращение к теме столпничества), один из литвинов толкнул его, то преподобный попросту не смог встать. Впрочем, нашелся «ясновельможный» пан, недовольный дикостью чубатых холопов, который велел поднять его (самостоятельно преподобный естественно подняться не мог). Кстати, этот же преподобный Иринарх в свое время благословил на московский поход, заехавшего к нему, князя Димитрия Пожарского.
Преподобномученики
Самое время перейти к теме преподобномучеников. Это те из преподобных, которые «пострадали даже до смерти» или были замучены. Первым из русских преподобномучеников считается преподобный Евстратий Печерский (вторая половина XII века). Захваченный во время одного из набегов татар, он был продан в рабство в Крым еврею или караиму, где и пострадал за Христа на кресте (в буквальном смысле).
Наиболее чтился из русских преподобномучеников Никита Столпник, который подвизался «в яме» в Переславле-Залесском. Он, как и многие из последующих преподобномучеников, пострадал от «лихих людей» (родственников, убивших его «по бесовскому наущению»). С тех пор до самого раскола многие русские преподобномученики пострадали от разбойников или прочих «лихих людей».
Несколько отцов из Киевских Печер (преподобномученик Пимин и т. д.) пострадали во время татарских разорений. Преподобномученик Андреян Пошехонский — очевидно от разбойников, преподобномученик Корнилий Псковско-Печерский и с ним Вассиан — от опричников, преподобномученик Иов Ущельский — от разбойников, среди которых могли быть и «герои» былого Смутного времени. Преподобномученик Ефросин Синоезерский был убит польско-литовскими мародерами. Правда, они могли быть как польскими жолнерами, так и «православными» запорожскими казаками.
Исповедники
В середине XVII века в истории русской святости появляется тип не только преподобномученика, но и исповедника (преподобномученик Стефан Новый, тот же Евстратий), более характерный для византийской и «домоногольской Руси» эпохи.
В 1648 году был зверски убит (во время расстрела ранен из мушкета во главу и закопан еще живым) один из главных противников и обличителей унии с католиками (наряду с преподобными Иовом Почаевским, Симеоном (во иноцех Спиридоном) Потемкиным и Иоанном Вишенским) преподобномученик Афанасий Брестский. На Руси он был знаковым лицом.
Наконец, вязниковские преподобномученики, уже нами помянутые, и великие отцы страдальцы Соловецкие, в их числе священномученик архимандрит Никанор, исповедник Гурий, мученик Самуил воинственник, преподобные исповедники Геннадий (Качалин), Арсений Керженский и другие пополнили небесное воинство Царя небесного, Царя Славы Христа.
Соловки и по сию пору являются символом духовной стойкости, исповедничества и сопротивления. Для кого-то Соловки — это тюрьма, а для кого-то — духовный символ. Соловки были значимы не только сами по себе, а как своего рода «Северная Фиваида». Мать почти всех обителей обширной тогда Велико-Новгородской земли. Поэтому, когда мы говорили о северорусских святых второй половины XV — второй половины XVII веков, даже формально не связанных с Соловками, мы должны понимать, что духовная связь все равно была. Даже епископ Маркел Вологодский, не осмелившийся, в отличие от священномученика Павла Коломенского, открыто противостоять реформе патриарха Никона, пожелал обрести последнее пристанище в тогда уже «бунташной» обители, явно «зазорной» для царя и его окружения.
Святой новый преподобномученик, исповедник и чудотворец Епифаний, коего я смело бы поставил в один ряд с такими великими древними святыми, как священноисповедник Флавиян, святые Мартин и Максим Исповедники, священномученик Евфимий Сардский, священномученик Кукша, последующие за ними соловецкие мученики и исповедники пострадали именно за старую веру.
Такое бывало и позже. Например, есть известные в старообрядчестве святые Аркадий и Константин преподобномученики Шамарские, уральские чудотворцы (середина XIX века). Автор был свидетелем исцелений по их молитвам, они, возможно, пострадали за веру (по преданию, от разбойников и горнозаводских хулиганов-убийц, отшельников якобы подговорил на то беспоповский наставник). Кстати, в той местности Аркадия и Константина почитали все — от членов РПЦ МП и до часовенных. РПСЦ прославила их в лике святых.
К преподобномученикам как бы примыкают преподобные исповедники. Понятно, что в византийский период их было много, но в истории русской святости преподобные исповедники процвели именно во время церковного раскола и после него.
Преподобный Евфросин Куржецкий (1661 год) почил в Бозе за три-четыре года до разгрома Куржецкого монастыря, что, кстати, позволяет РПЦ МП официально почитать его в лике святых, несмотря на то, что он был духовным другом многих новомучеников и исповедников, гостивших или укрывавшихся у него в обители. Курженская пустынь стала для староверов, особенно беспоповцев, легендарной.
В одном ряду с преподобным Ефросином стоят преподобные Спиридон (Потемкин), Иов Льговский, Досифей, Кирил Сунарецкий, Корнилий Выговский, Иона Керженский и другие отцы.
Обратимся к личности преподобного Спиридона (в миру Симеона Потемкина). Благодаря аристократическому происхождению, он использовал свой некоторый шляхетский «иммунитет» для решительной борьбы с Брестской унией. Значение его обличительной деятельности было велико не только для Смоленска, но и всей Западной Руси. Знал иностранные языки, был одним из начитаннейших людей своего времени. Например, он владел польским языком, который хуже знал сам король Владислав IV.
Когда Смоленск был отвоеван русскими войсками, и униатство отступило, Симеон был «взят на Москву», где постригшись с именем Спиридон, стал архимандритом в Покровском Убогом монастыре за Яузою.
Это сейчас в РПЦ МП архимандрит немного повыше игумена и значительно ниже епископа, даже заурядной кафедры. Тогда же архимандритами, как правило, были наместники самых известных и людных монастырей, таких как Троице-Сергиева лавра, Киево-Печерская, Савино-Сторожевский монастырь, Соловки…
Понятно, что монастырь за тогдашней чертой города (ныне Покровская застава, Абельмановская) не Чудов монастырь в Кремле, но все помнили, что преподобный «по старом благочестии церковном велик поборник был зело». То есть он был воплощением для современников живой русской святости. А западное образование и знатное шляхетское происхождение позволяли властям надеяться, что он поддержит или хотя бы примет реформу Никона. Однако ни посулы кафедры Великого Новгорода, ни скрытые угрозы (впрочем, к ним он должен был привыкнуть еще в Польском государстве) не смогли соблазнить преподобного Спиридона.
Известен среди исповедников преподобный Иов Льговский, бывший одно время келейником патриарха Филарета (Романова), еще до раскола основавший несколько «пустынных» монастырей. После раскола преподобный основал два монастыря: на Льговских горах и на реке Чир (земля войска Донского). Второй монастырь выдержал две осады: от татар и царских стрельцов. Понятно, что обитель обороняли не иноки, они были только на подсобных работах, а донские казаки, но вдохновителем обороны монастыря был преподобный. Были и чудесные знамения, в частности огненного Честного Креста над пустынью. Преподобный исповедник Иов, святой покровитель донских казаков, отошел в вечные обители в 1681 году. Погребение по нему отслужили Лазарь (Баранович), архиепископ Черниговский, ибо святость преподобного была очевидна и многим из новообрядцев.
Невозможно умолчать и о преподобном исповеднике Корнилии (1575-1695 годы), прожившем удивительно долгую жизнь в течение 120 лет. В юности ему довелось прислуживать святейшему Константинопольскому патриарху Иеремии, бывшему в Москве, а в почтенном возрасте — святейшему московскому патриарху Иоасафу. Довелось ему жить в столице и других людных местах, в известных монастырях. Преставился он на Выгу, став прародителем Выгореции, знаменитого Выговского общежительства. В истории церкви мы неоднократно встречали образцы поразительного долголетия (святой славный апостол и евангелист Иоанн Богослов, святой Григорий Назианский, святой Епифаний Кипрский, преподобный Иов Почаевский), но нам интересен и важен именно преподобный Корнилий, как человек, связавший собой две, исключительно разные эпохи: святой Руси, как мы ее называем, эпоху поставления русского патриарха, Смутное время и эпоху Раскола. И все это в одном лице.
Осколки северной Фиваиды
После разорения Соловецкого монастыря, он утратил свое практическое значение для духовной жизни Руси, но его наследие распространилось во всем землям. На рубеже XVII-XVIII веков и позже оформилось несколько иноческих центров, осколков «северной Фиваиды». Преподобный исповедник, соловчанин Арсений, чудом уцелевший после падения Соловков, пришел на Керженец с чудотворным списком Казанской Богородицы.
Похожим образом появились такие центры, как Керженец, Выг, Ветка, одно время Дон (после подавления булавинского восстания местное иночество было вынуждено его покинуть), Иргиз, Веселые горы (на Урале), Стародубье (запад нынешней Брянской области).
На Керженце были свои и новые преподобномученики и исповедники. О некоторых преподобных исповедниках, например Филарете, подвизавшемся на западе Волоколамского уезда, в лесах на подступах к «Брынскому лесу», мы почти ничего не знаем. Почил он где-то в конце XVII века и был погребен при келейке в лесной чаще, где и подвизался.
Ближе всего к преподобноисповедническому типу из более поздних отцов был инок Павел (Великодворский). Особый тип иночества, с лучшими чертами русского, книжного иночества.
В византийской и ассирийской духовной культуре пишущие иноки, духовные писатели, занимали выдающееся место: преподобный Макарий Великий (в терминологии нынешних умников Псевдо-Макарий), преподобный Ефрем Сирин, преподобный Иоанн Кассиан, преподобный Викентий Лиринский, Иоанн Дальятский, Иоанн Лествичник, преподобный Исаак Сирин, преподобный Максим Исповедник, преподобный Феодор Студит, Кирил, просветитель Словенский, преподобный Симеон Новый Богослов, преподобный Григорий Синаит, преподобный Феодосий Тырновский…
В русской традиции «ученое иночество» проявило себя отнюдь не сразу. Преподобный Кирил, учитель Словенский проповедовал на юге нынешней России, в Крыму и на «русском острове» Тамань, но сам по происхождению он был из Солуни (Салоник), то есть скорее всего греком. Правда, мы почитаем преподобного Нестора Летописца. Летописи и хроники сразу стали прерогативой русского иночества. В XV веке появляется первый крупный ученый-богослов — это преподобный Иосиф Волоцкий (1515 год), волоколамский чудотворец. Не только духовный ученик и сподвижник преподобного Пафнутия Боровского, исследователь духовного опыта современного ему русского иночества (например, посетил при преподобном Евфросине Саватиеву пустынь), но и человек глубочайших веры и благочестия, духовный писатель пафоса преподобного Феодора Студита.
После него инок-богослов стал уже частным явлением для русской духовной культуры: преподобный Максим Грек, Зиновий Отенский, Мартирий Зеленецкий, Спиридон Исповедник, Епифаний, Игнатий Соловецкий, Иоанн Вишенский, братья Андрей и Симеон Денисовы и далее по списку…
Были ученые иноки, в их числе Нил Сорский, интересовавшийся перепиской книг. Из более поздних отцов в сей славный ряд автор бы поставил преподобного Иону Курносова, а из совсем поздних, безусловно, святителя Арсения, епископа Уральского (1908 год).
Но об «ученом монашестве», в частности у новообрядцев есть целые труды, в их числе фундаментальные «Пути русского богословия» о. Георгия Флоровского, отсылаем любопытствующего читателя к ним.
Заключение
Конечно, духовный опыт русского иночества столь многообразен и воистину неисчерпаем, мы смогли затронуть здесь его лишь отдельные аспекты, наметить только некоторые контуры, обратить внимание на особенности. Данная тема не может вполне быть раскрыта в обширной, даже обстоятельной (на то автор не смеет претендовать) статье. Мы не затронули иные аспекты иноческих подвигов, в частности «зографское» дело, иконопись от преподобного Алимпия Зографа Печерского (уже одна тема преподобного Андрея Рублева и его «школы» что стоит!) Короче, «нельзя вместить невместимого»…
Читатели могут возразить: автор-де старался опираться, прежде всего, на агиографию, церковные источники, в особенности на житийную литературу. Пожалуй, что да. Напрашивается вопрос: а как автор — это человек, судя по тексту, не слишком высоких интеллектуальных, нравственных качеств и духовной жизни, мог решиться на такую дерзость — судить о таком явлении как русское иночество, пытаться проследить некоторые исторические пути оного? Как косматый мужлан берет и отхлебывает из бокала богемского стекла «барберу» какого-то года или хватает своими грубыми лапами лилию, или с помощью ножа и вилки поедает жареного судака, так и автор берется за тему, превосходящую его не только духовный, но и культурный уровень. Да, это так. Но интересны не только ответы на вопросы, но и их постановка.
Вернемся к началу, как писал М. Волошин: «Не из страха перед миром, удаляется в пустыню инок». Не из-за эпидемиологической ситуации (мора), не из-за «военных слухов». Вспомним, что именно в пустыне был убит Евфросин Синоезерский во время польско-литовской интервенции, а Афанасий Брестский был убит близ своего монастыря, не из-за глада, ибо пустынножители жили обычно не жирно, а то и вовсе перебивались репой, а из-за желания спасения души, из-за желания Царствия Божия.
Они не пеклись о своей земной или посмертной славе. Они прославлены у самого Царя Славы.
Остается в меру немощи присоединиться (вот, пожалуй, основная причина сего скромного опуса) к их прославлению. Надеюсь, что скромный труд автора не пропал даром, и есть шаг в этом направлении. И наследники небесного Царствия Божия не оставят нас в своих молитвах к Богу.
Автор: Андрей Викторович Езеров
Комментариев пока нет