Старообрядческий историк и публицист Дмитрий Александрович Урушев (род. 1975) всю свою творческую жизнь пишет, переписывает и выпускает одну и ту же книгу — нет, конечно, не только ее одну, в его библиографии есть даже литературные сказки. И все же магистральной линией публикаций — сборников статей и оригинальных книг — Урушева является изучение событий второй половины XVII века и последовавших столетий, в ходе которых русский народ оказался в безвозвратно разделенном состоянии из-за реформ патриарха Никона.
Начиная с вышедшего в 2009 году сборника «Возьми Крест свой» автор из раза в раз дополняет, углубляет и шлифует один и тот же, по большому счету, материал, который выходил под разными заголовками и предназначался различным читательским аудиториям. На нашем сайте уже публиковался отзыв на его том «Святая Русь. Подлинная история старообрядчества» (2017), а также репортаж с презентации работы «Что такое старообрядчество?» (2018). Другие издания по-разному склоняли в своих названиях слово «старообрядчество», и так, чередуя различные вариации заголовков (зачастую, вероятно, редакционные), Урушев пришел к наиболее лаконичному и простому. Еще первая его книга имела подзаголовок «История старообрядчества в событиях и лицах», а спустя годы остались лишь два первых слова.
Итак, Дмитрий Урушев «История старообрядчества» (М.: Проспект, 2023), на обложке новинки — суриковская «Боярыня Морозова». Книга, разумеется, апологетическая по отношению к белокриницкому согласию (РПСЦ) и староверию вообще. В ней представлена галерея портретов виднейших деятелей старообрядчества (в основном, поповства и его белокриницкой ветви, не исключая румынскую часть), а также главы и о важнейших центрах староверия, включая беспоповство. Книга с таким набором атрибутов претендует если не на классический статус, то уж точно на приз читательских симпатий как эталонное издание о Расколе и старой вере. Ее 80 глав, а также небольшой глоссарий («Словарик») могут рассматриваться как вполне полноценные автономные тексты, объединенные узнаваемым стилем автора. Читателю понятно, что Урушев живет и горит старообрядчеством, бесконечно любуется им и превозносит, называя «истинной верой, святоотеческим православием, древлим благочестием». Урушев воспевает старообрядчество как «удивительное окно в вечность»: «Через него мы можем заглянуть в глубь веков. Через него до нас доходит немеркнущий свет исконного христианства». Именно старообрядчество является для него магистральной линией истории православной Церкви: буквально, если не от Христа и апостола Андрея, то уж точно от Василия Святого — до нынешних первоиерархов двух митрополий. Никонианство для него такая же чуждая конфессия, как какое-нибудь римо-католичество. Да пожалуй, что и похуже.
Переход на новые чины и обряды, по Урушеву, «противоречащие учению Церкви и чуждые святой старине», был со стороны русских христиан непростительной ошибкой — «чудовищной ценой», которой «было достигнуто обрядовое единство с греками»: «Большая часть нашего народа предала веру отцов, обманулась и последовала за Никоном». Заметно, что на протяжении всех страниц книги синонимом старообрядчества у Урушева является понятие «православие» (даже без приставки «древле-»), например, он пишет, как рогожцы «устояли перед соблазном единоверия, оставшись верными православию». В экклезиологии Урушев — последовательный и твердый сторонник эксклюзивности РПСЦ как единственной истинной церкви. Настолько, что даже ее главой у него называется не Христос, а «митрополит Московский и Всея Руси» (С. 394). Досталось и беспоповцам — про их практику совершать мирянские богослужения Урушев пишет, что она «противоречила учению апостолов, преданию святых отцов и церковным правилам», — и конкурирующей иерархии — беглопоповцам-новозыбковцам, которых «обманули» никонианские миссионеры.
Таким образом, новый томик Урушева в каком-то смысле претендует на место учебника для конфессионального образования (катехизации) белокриницких староверов. Маркировка 16+ тут явно лишняя, книга рассчитана на уровень среднего школьного возраста, либо на такую аудиторию, которая сможет без улыбки, на полном серьезе, воспринимать, к примеру, такой пассаж: «С детских лет будущий патриарх [Никон] возненавидел весь мир и мечтал об одном: как бы отомстить обидчикам». Может, так оно и было, но это манипулятивная аргументация, а не язык солидной книги. Подобного много. Или вот еще занятный пассаж: «Малорусы и белорусы [в XVII веке]… во всем подражали учителям-латинянам, а на русских глядели с пренебрежением. Они говорили: разве православная Русь — это великолепная Европа? Там беззаботная жизнь и свободные нравы, доступные развлечения и прелестные наряды, прекрасные дворцы и чудесные парки, громкая музыка и веселые танцы, пышные пиры и сладкие вина. А на Руси только молитва, пост и звон колокольный, мужики с бородами и бабы в платках». Звучит современно, не правда ли? Вот где зарыты корни Евромайдана… Шучу.
Вообще подача информации в упрощенном стиле, короткими предложениями почти без сложноподчиненных оборотов (практически «для чайников»), автора иногда подводит: к примеру, когда он пишет, что первыми русскими святыми были князья Борис и Глеб, — хотя страницей раньше писал об их отце Владимире Святом и прабабке, святой княгине Ольге. Нам с вами понятно, что речь о хронологически первой канонизации, но редактор явно это просмотрел.
Еще одна ошибка — намеренная или нет. Урушев пишет: «Вытесненное из обихода Синодальной Церкви, знаменное пение сохранилось только у староверов». Это неправда, в РПЦ существовали и существуют старинные распевы, и не только в единоверии и северных монастырях, но и в рядовых приходах. Поскольку книг, посвященных староверам, выходит совсем немного, невольно напрашивается сравнение с разобранным мной в конце 2021 г. произведением Алексея Муравьева «Старообрядцы. Другие православные».
Трактат Муравьева представляет из себя идеологически мотивированную попытку записать старообрядцев в неких альтернативных, или пользуясь терминологией нынешнего времени, «хороших русских», особую этноконфессиональную группу или даже «отдельный народ», чуждый как русскому государству, так и остальной массе «просто русских», среди которых он живет, но с которыми не хочет иметь ничего общего, поскольку настрадался в прошлом (ничего не напоминает?). Да, Муравьев ходит в тот же храм РПСЦ, что и Урушев — Никольский на Тверской улице в Москве, — и все же трудно назвать их полными единомышленниками в том, что касается позиционирования старообрядчества. Если Муравьев приписывает старообрядцам некую мифологическую «древнерусско-киевскую идею» и «европейскую толерантность», то Урушева вполне устраивает статус староверов как носителей и хранителей средневековой русскости. Для него староверы это не какой-то там «малый народ», а «лучшие русские люди, сохранившие верность церковной старине и отеческим преданиям… старой русской вере и старому русскому укладу». Это не маргинальный субэтнос, а истинное ядро нации, по Урушеву, даже вот как было — «большинство староверов поддержало белогвардейцев» (тезис нуждается в серьезном обосновании, особенно с учетом полемических обвинений старообрядчества в подготовке революции со стороны Галковского, Пыжикова и других «мастодонтов»).
Применительно к годам Великой Отечественной войны Урушевым занята сугубо патриотическая позиция: «Как бы ни горька была староверам советская власть, но еще горше было бы попасть под немецкое иго. Поэтому с самого начала войны в ряды Красной армии вступили тысячи христиан [староверов]. Они понимали: Германия воюет не с Советским Союзом, она воюет с Россией, с русским народом… [стремясь] уничтожить русских и стереть с земли всякую память о нас». Итак, если для Муравьева «мы» это некие «наши», то для Урушева «мы» — это весь русский народ. Такой здоровый старообрядческий «национализм» в лучшую сторону, на мой взгляд, отличается от либерального сектантства некоторых неостарообрядцев, хотящих не быть «якоже прочие человецы» и гордиться этой особостью. Не чуждо Урушеву и старорусское восприятие России как Святой Руси и Третьего Рима: «Наши предки считали, что за мужественное хранение православия и его неустанную проповедь Бог по-особому отличил русский народ и русскую землю. Он вознес нашу Церковь над всем христианским миром, сделав ее ярким солнцем, озаряющим вселенную».
Есть однако то, что роднит обе книги, несмотря на разницу в идеологиях их авторов, — это полное пренебрежение таким направлением старообрядчества, как единоверие. И если у неофита из профессорской среды Муравьева это скорее установка на конфликт с любым исходящим от властей имперским официозом или вообще доминантой русского большинства, то у Урушева сыграла скорее вероисповедная сторона дела, характерная для истовых природных старообрядцев, вполне в духе полемистов прошлых веков: «Единоверие — объединение старообрядцев и никониан. Оно было подобно прежней унии — объединению православных и латинян… Староверы сторонились его, как ловушки». И еще он называет единоверие «главнейшим орудием правительственной борьбы со старообрядчеством»: «С его помощью поповцев и беспоповцев насильно присоединяли к государственной Церкви». Тут есть, с чем согласиться, есть и с чем поспорить.
К сожалению, несмотря на все достоинства книги, далеко не всем читателям «зайдет» такая односторонняя подача информации. У нее (у книги) большой конфликтный потенциал, что едва ли поспособствует популяризации старообрядчества у внешней аудитории. Зато сомнений никаких нет — в книжных лавках РПСЦ книга пойдет «на ура», ведь Урушев — очень талантливый апологет своего согласия. К тому же с точки зрения полиграфии этот «кирпич», пожалуй, наиболее качественная и красивая книга Урушева — графические иллюстрации и вклейки с цветными фотографиями очень украшают текстовый материал. Вспоминаю, как одна из «рогожских» брошюр начала 2000-х, редактором или автором которой значился Д. Урушев, мощно повлияла на мой интерес к старообрядчеству. Но каждому возрасту — своя литература.
Автор: Василий Клинцов
Комментариев пока нет