От редакции:
9 ноября исполнилось 100 лет со дня трагической безвременной кончины епископа Михаила (Семенова) — одного из самых ярких апологетов православия начала XX века. В честь этого события на Рогожском, в духовном центре РПсЦ, был проведен вечер памяти, на котором присутствовал, в частности, наш постоянный автор игумен Кирил (Сахаров) (РПЦ). Представляем его заметку о епископе Михаиле и памятном вечере на Рогожском.
Сколько себя помню, всегда испытывал неподдельный интерес к личности приснопамятного владыки Михаила, столетие преставления которого исполнилось в этом году. На вечере в Старообрядческом духовном училище на экране была показана его фотография вскоре после присоединения к Старообрядческой Церкви. В третий раз в своей жизни я испытал необыкновенную притягательность одухотворенного облика человека (первый раз это была скульптура императора Николая II в Международном фонде славянской письменности и культуры, второй раз — цветная фотография В. Г. Распутина незадолго до его смерти).
В жизни владыки было много удивительного и поразительного: его национальное и социальное происхождение; множество встреч на жизненном пути; огромное литературное наследие; тонкая чувствительная душа, сострадательность. Он присоединился к Старообрядческой Церкви уже после выхода указа о веротерпимости. Тем не менее по инерции его переход повлек за собой определенные административные прещения в ответ на его поступок. Владыка был человеком прямолинейным, он резко критиковал изъяны синодального строя господствующего вероисповедания, как тогда говорили. И вот, вместо того, чтобы разобраться в причинах его перехода, исправить вопиющие недостатки, в частности, попрание соборности, диктат архиереев, — по привычке стремились как-то отомстить.
Невольно возникали ассоциации с современностью: по своей скромности, бессребреничеству, епископа Михаила напоминает приснопамятный митрополит Алимпий. По эрудиции, огромному интеллектуальному потенциалу, стратегическому мышлению — митрополита Андриана. По начитанности, любознательности, активности в общественном плане — ныне здравствующего Предстоятеля Старообрядческой Церкви митрополита Корнилия. Сложнее ассоциировать с архиепископом Никодимом — ревнителем Церковного устава и канонов. Признаюсь, что в моём восприятии последнее не очень состыкуется с владыкой Михаилом. После его перехода, произведшего колоссальный резонанс, состоялась его единоличная хиротония во епископы, а вскоре и запрещение. Прещения по отношению к нему кому-то представлялись несправедливыми, опрометчивыми, проявлением узости. Другие — бдительные старообрядческие начетчики, не отрицая масштабности личности епископа и значения для старообрядчества его перехода, указывали на некоторые сомнительные моменты в его текстах (по вопросу искупления, строгости в обрядовой сфере, дисциплине постов и т.д.).
…Вечер начался с некоторой задержкой. Я было подумал: «Неужели так долго совершается заупокойная лития на могиле почившего?» Оказалось, что после литии митрополит Корнилий, большой почитатель епископа Михаила, несмотря на холод, произнес большое слово. Он же своим выступлением и завершал вечер.
Если бы владыка Михаил дожил до 30-х годов, то он из-за своей прямоты пострадал бы, и мы бы почитали его как священномученика. Он подсказывает нам, как жить по совести.
Еще раз из уст митрополита услышал поразившее его место из воспоминаний епископа Михаила, когда в детстве он приподнял плиту и обнаружил под ней множество мокриц, что напомнило ему душу человека перед её испытанием накануне исповеди. Сам митрополит, упоминая в своем выступлении различных писателей, напомнил почившего епископа.
В зале, где проходил вечер, можно было познакомиться с литературным наследием владыки Михаила, как до его перехода в старообрядчество, так и после. «Это малая толика того, что написал этот апостол XX-го века», — подчеркивали организаторы вечера.
В частной беседе после завершения вечера владыка Корнилий поделился своими впечатлениями об открытии в Москве памятника св. равноапостольному князю Владимиру, о планируемом памятнике митрополиту Андриану в Казани и пр. Один из старообрядческих священников сказал мне:
Может быть и Вы, подобно епископу Михаилу, когда-нибудь перейдете к нам?
Как всегда на подобные предложения я, потупив взор, промолчал.
Хорошая концовка статьи получилась, яркая и… честная.
Да, такая искренняя, аж слов не подобрать. И сам отзыв весьма добрый и интересный.
Действительно, заберите его наконец себе, чтобы православный народ в соблазн не вводил…
Прочитал биографию епископа Михаила. Талантливейший и одаренный человек! Но что же случилось с ним после перехода в РПСЦ? Приняли, хиротонию совершили, а потом давай на Соборах разбираться с ним? Ему служить позволяли епископским чином? В стаье ни слова об этом. Не от своей ли участи в старообрядчестве он " заболел тяжелой формой нервного расстройства "? Косвенно такую мысль подтверждает практика. Епископ перешел в РПСЦ, не стану имя называть, лет 20 назад было, где он сейчас? Сгинул и как епископ, и как священнослужитель. Мирянин из РПЦ ушел в РПЦЗ, оттуда в РПСЦ и … в раздоре ныне, один молится. Еще один священник из РПЦ ушел /причину не знаю/, присоединили недавно здесь, в Подмосковье, видел его, такая растерянность с глазах! Вернулся обратно, молится в храме РПЦ как мирянин.
Не потому ли и другие, тяготеющие к староверию, на предложение перейти/ или на собственную мысль об этом шаге/ "потупляют взор" ?
Из выступления на вечере руководителя музейно-библиотечного отдела иерея о. Алексея Лопатина:
Перед Освященным Собором епископов 1909 года стояла непростая задача — как реагировать на единоличное рукоположение, совершенное епископом Иннокентием, которое поставило недавнего новообрядческого архимандрита в первый ряд старообрядческой иерархии. С одной стороны — торжество старой веры: старообрядческим епископом стал известный публицист, ученый, профессор санкт петербургской духовной академии. С другой — вопиющее нарушение церковной дисциплины, поспешность этого шага, отсутствие выраженной необходимости…
Мы не будем сейчас касаться вопроса, что заставило епископа Иннокентия принять столь неординарное решение, и какие доводы убедили тогда архимандрита Михаила принять епископский сан. Мы не предполагаем, что здесь были в наличии какие-то интриги, какие-то личные мотивы. Несомненно они оба исходили из своего понимания пользы для Церкви Христовой.
Однако можно предположить, как тяжело выносилось решение Освященного Собора. Вот епископ, хиротонию которого нельзя не признать совершившейся, но который «без году неделя» как старообрядец, служить не умеет и еще чего-то пишет в разных сомнительных газетёнках… Что с ним делать-то?
27 августа 1909 года решение было вынесено: формальное, но, видимо, все-таки единственно возможное в той ситуации: в трехмесячный срок научиться служить и отправиться в назначенную епархию. Иначе — запрещение в священнослужении. Как говорится, назвался груздем…
Надо ли говорить о том, что этим решением запрещение в служении было фактически предопределено. Вряд ли можно предположить, что члены Собора не имели представления о ситуации в так называемой Канадской епархии… И о том, насколько успешно обучался новопоставленный епископ «обычаям святоцерковным».
Между тем епископ Михаил продолжал неутомимо работать, из под его пера выходили десятки статей, он активно участвовал в различных публичных мероприятиях того времени, на которых собирались разные сомнительные с точки зрения старообрядческого священноначалия личности. Чего стоит одно Религиозно-философское общество…
Тем временем популярность епископа Михаила среди старообрядцев росла. Он был так непохож на строгих начетчиков, с легкостью умещавших в голове самые толстые старообрядческие книги — от Толкового Апостола до Никона Черныя Горы с Церковным оком включительно. Он увлеченно писал и говорил о насущных конкретных проблемах христианской жизни, его широта взглядов восхищала одних и настораживала других.
И вот, снова, формальное, но единственно возможное решение: на следующий год, 31 августа, Собор запретил епископу Михаилу священнодействие, да еще и признал, что ряд его публицистических произведений не соответствует святоотеческому учению.
Заметим: при всём при этом Собор писать епископу Михаилу не запретил, косвенно тем самым признав полезность его трудов для Святой Церкви. Иными словами, всё было поставлено на свои места: епископ, не имеющий опыта церковного руководства и не умеющий служить, не лишался чести епископа, но от епископства фактически отстранялся. А выдающемуся духовному писателю было позволено оставаться тем, кем он и был — выдающимся духовным писателем.
Позволим себе в качестве исключения сослагательное наклонение. Что бы было, если бы епископ Михаил стал действующим епископом? С одной стороны, неизбежная административная работа не позволила бы ему эффективно заниматься писательским трудом, с другой — его убеждения, его духовно-нравственная позиция, его неспособность промолчать могла бы внести — не сказать смуту, но некоторую турбулентность в ряды старообрядческого епископата.
Кажется очевидным, что в то время имело место быть недопонимание личности и творчества епископа Михаила как со стороны его горячих сторонников, так и его противников.
Первые недоумевали, как может «апостол XX века» быть под запрещением. Они слали письма Освященному Собору. Например, уполномоченные Съезда Егорьевского благочиния удивлялись, что на Соборе 1913 года вопрос об епископе Михаиле был оставлен «без суждения» и выражали свое мнение о необходимости сложить с него запрещение, чтобы «использовать его силы и знания на пользу Св. Христовой Церкви». Священник Алексей Журавлев просил Собор призвать «епископа Михаила к служению Св. Церкви в деле просвещения нашего юношества в заветах наших предков» и использовать «его знания на пользу Св. Церкви». Он также свидетельствовал «о его высоком христианском житии» и о том, что в творениях епископа Михаила он «ничего не видел антихристианского».
Для вторых непривычна и неприемлема была манера епископа Михаила ссылаться в своих произведениях на таких «злых еретиков» как Гарнак и Моуди. Была неприемлема и та легкость, с которой епископ Михаил мог нарушать сложившиеся нормы «старообрядческой этики». Не верно понятым и потому вопиющим стал «факт» публичного моления епископа Михаила за упокой Льва Толстого в ноябре 1910 года на заседании уже упоминавшегося Религиозно-философского общества. Совместное моление с еретиками — за это извергают из сана. На самом деле на вечере памяти Толстого было выступление епископа Михаила, в котором он сказал: «Не могу выразить вызванного во мне смертью Толстого иначе, как в молитве». И произнес «Отче наш» и 17-ю главу Евангелия от Иоанна. Оставим без ответа вопрос, надо ли было выступать в Религиозно-философском обществе, но можно с определенностью сказать, что все-таки совместного моления с еретиками за упокой еретика там не было.
Но есть основания предполагать (мое личное мнение), что и старообрядческое общество с его сложившейся духовно-нравственной парадигмой не было понимаемо епископом Михаилом, ибо в эту парадигму часто не укладывались его особенно смелые суждения и поступки.
Поэтому можно с удовлетворением сказать, что Святая Церковь в лице ее Освященных Соборов способствовала сохранению мира, запретив епископу Михаилу священнослужение, и сберегла его как замечательного духовного проповедника.