На прошедшей в Москве 16-17 мая 2019 года IV Международной научной конференции «Язык, книга и традиционная культура позднего русского средневековья в науке, музейной и библиотечной работе» с докладом выступила культуролог, член СЖР Марина Волоскова, которая рассказала об историко-бытовой повести В.И. Иголкина «Ржевитянка». В этом произведении представлена не мифологизированная жизнь старообрядцев Ржева накануне революции, а настоящая, то есть с поминками, свадьбами, «гулянками», катанием на коньках, повседневной работой.
Древний русский город Ржев всегда славился купеческими династиями, которые преимущественно были выходцами из старообрядцев. Именно купцы занимались благотворительностью, широкомасштабным производством. Эта книга — первый опыт издания, посвященного старообрядческому купечеству Ржева. На примере одной семьи показана жизнь всего сословия. Лица, события Ржева конца XIX века оживают на страницах историко-бытовой повести Василия Ивановича Иголкина. В «Ржевитянке» описаны и танцы в офицерском клубе, и представления в театре, и досуг молодежи на городском катке. Вспоминаются и кулачные бои, и много других примет времени, описания обычаев и нравов. Книга содержит примечания, в которых поясняются значения устаревших слов, бытовавших когда-то во Ржеве, коротко даны сведения об упоминаемых в повести священниках Русской Православной старообрядческой Церкви.
Купеческий быт
Историко-бытовая повесть В.И. Иголкина «Ржевитянка» является историческим источником, раскрывающим традиции и быт ржевских старообрядцев, преимущественно купцов. В центре повествования — семья купца-старообрядца Михаила Петровича Берсеньева. VII главу «Ржевитянки» В.И. Иголкин начинает с описания купеческого быта, отмечая, что семья Берсеньевых укладом своей жизни мало чем отличалась от других купеческих семей города Ржева. Михаил Петрович вставал утром рано. Пройдя в моленную, устроенную отдельно, он клал семипоклонный начал, затем отправлялся на кухню, где в это время прислуга начинала топить печку. Купец садился за готовый самовар и пил чай. После он выходил на двор и, еще раз помолившись на медный крест, врезанный при входе на крыльцо, хозяйским оком оглядывал дом, двор и постройки: два каменных амбара и два деревянных сарая. Дом у Берсеньева был двухэтажный, а двор всегда чисто выметен и прибран. За этим Михаил Петрович особенно следил, и если замечал какой беспорядок, то сейчас же подзывал работника, приказывая немедленно исправить тот или иной недочет. Осмотрев все, включая и сад, если было летнее время, он выходил за ворота и садился на лавочку. Вскоре приходил главный приказчик с ключами, открывал амбары и запускал рабочих — трепальщиков льна и подвязальщиков. Специалисты сортировали обработанный товар, упаковывали в кипы, и в таком виде товар отправляли в Петербург, Москву или за границу. В двенадцать часов дня Михаила Петровича звали обедать. За обедом наблюдалась чинность: младшие в присутствии старших не смели говорить или смеяться. Глава семейства старался, чтобы обед проходил в молчании. Блюда были достаточно простые: щи или суп, гречневая каша или жареная картошка. Пшенная или рисовая каши подавались крайне редко. Посты всегда соблюдались строго. Например, в Великий пост всю первую неделю ели без растительного масла. Из погреба приносили редьку, резали на ломти или измельчали на терке, посыпали солью, и так употребляли в пищу. Часто употреблялись сушеные плоды. Из них варили, так называемый, взвар, который с особым удовольствием кушали дети с постной булкой. В дни поста хозяева были сдержаннее и меньше ругались на приказчиков, а те в свою очередь реже бранили рабочих. Остальное время года купеческая семья жила тоже почти замкнуто. В гости ходили только к ближним родственникам, и то по случаю именин или поминок. Среди молодежи было популярным катание на лодке, а зимой на катке [1, с. 81, 83].
Одежда ржевских старообрядцев
В «Ржевитянке» можно встретить описание одежды купцов. Мужчины обычно носили сюртуки, венгерки, меховые тулупы, шляпы. Женщины — шубы или пальто, а также повойник — старинный головной убор замужних женщин, представлявший собой полотняную шапочку, иногда с твердым очельем, украшенным галуном, полностью закрывавшим волосы.
Приведу небольшой отрывок из «Ржевитянки», в котором говорится о том, каким был повойник купчихи Берсеньевой:
Елизавета Васильевна, высокая полная особа, с черными дугами бровей, накинутым на плечи огромным шерстяным платком, в ряске (повойник — прим. автора), от которой кичка возвышалась не менее чем на четверть аршина, была великолепна. Голову она держала точно королева, манеры ее были тихи и плавны, говорить она старалась медленно и важно. Она больше слушала, что говорила ее собеседница, сама же ограничивалась короткими замечаниями.
— Ну, как вам нравится здесь, у нас в городе? — спросил бухгалтера Михаил Петрович, наливая им по рюмке наливки, когда они разместились между прежними гостями.
— Ничего, — ответил бухгалтер, быстро опрокидывая рюмку. — Хотя и провинция, но недаром я где-то читал или слышал, что Ржев — первый город на Волге.
— Уж конечно не то, что Москва. Там все ж таки не так, тут проще, — пропела Мария Федоровна.
— Да, — ответил бухгалтер, — но здесь тоже много своеобразия и оригинальности. Представьте себе, как я был удивлен, когда, въезжая в город, увидел ваших женщин, то есть, собственно говоря, как они покрываются и носят повойники, так я, кажется, нигде не видел. Повойники закрывают лоб почти до самых глаз.
— Это, по-божьему, укрут называется, — вставила Елизавета Васильевна, — посторонний мужчина не должен видеть волос.
— Или вот, — продолжил бухгалтер, обращаясь теперь к хозяйке. — Я вижу на вас преоригинальнейший головной убор.
— Хорошо, нравится вам? — спросила Елизавета Васильевна.
Бухгалтер в ответ улыбнулся.
— Собственно говоря, привыкнешь и нравится. Да как и не нравится, ведь ценность.
Да, — бросил не без гордости Михаил Петрович, — Но моя Елизавета Васильевна на своей голове носит целый капитал. Пять тысяч чистоганом уплатил за ее рясочку-то.
— У меня еще есть, — сказала хозяйка, — но та подешевле. Я несла ее в приданое, когда выходила за Михаила Петровича.
Бухгалтер, казалось, был в восхищении.
— Это что же, является обязательным для каждой девушки при выходе замуж?
— Нет, — ответил Михаил Петрович, — беднота таких вещей не делает, да и между купечества начинает исчезать этот обычай [1, с. 12, 16, 17].
Что касается нарядов купеческих девушек, то они носили шубу-ротонду, муфту и шляпки. Но девушки из бедных семей одевались проще. В.И. Иголкин в своей повести описывает беседу в доме Берсеньевых, где герои обсуждают небогатую девушку Веру Соколову, которая вдруг стала носить шляпку:
— Вот еще новость, — заговорила Мария Федоровна, когда нищие, окончив пение, удалились, — Вера Соколова надела шляпку. — Бог мой, — пропела сестра Михаила Петровича, — да с какой же это стати? Вот нищие, ничего не ищем. Да к чему это? Ведь шляпка идет к приличной ротонде. А у нее, я, чай, думаю, и настоящего пальтишка нет. — Дело не в ротонде, — резко произнесла Елизавета Васильевна, а дело в положении. Нужно помнить, кому ее надевать. В самом деле, что она, купеческая дочь что ли, вырядиться в шляпку? — Ну да, — повторила Мария Федоровна, — одела бы, как и все девицы ее круга, бежевый платочек. Э, такое пальтечко, и скромно и хорошо, по одежке протягивай и ножки! Вот я понимаю, Капочка ваша нарядится, как ей полагается по званию. Лисья ротонда, бархатная шляпочка. Идет это она гулять на каток или еще куда, всем видно — она кого-то стоит [1, с. 14, 15].
Московский старообрядец В.Н. Милованов в своей книге «Я — Victor» отмечает, что до революции, например, купчихи приходили в старообрядческий храм в шляпах и стояли в них всю службу, не надевая платок [2].
Свадебные традиции старообрядцев
В VI главе «Ржевитянки» мы видим свадебные традиции ржевских староверов, а именно венчание героев повести Пети Березникова и Веры Соколовой. Василий Иголкин пишет, что, по обычаю, жених приезжал в церковь раньше невесты. И чем невеста дольше не приезжала, в пределах разумного, то это считалось более приличным с ее стороны. Торопиться к жениху было нельзя, так как это вызвало бы смех.
Петя, сопровождаемый шаферами, подъехал на извозчике и, едва не сбитый с ног осаждающей входы толпой, вошел в храм. В церкви около аналоя теснились сбившиеся в кучу, ранее вышедшие из толпы, и как только Петя показался во входе, раздались возгласы: «Жених приехал! Жених приехал!» Стоявшие на клиросе пятеро бородатых серьезных мужиков разом заорали в унисон стихеру, полагающуюся для этой встречи. Пение было б и ничего, если бы лица, исполняющие ее, не старались перекричать друг друга. Особливо лезли, что называется — из кожи вон, передние двое. Они, как видно, поставили себе за правило, их голоса должны покрыть остальные, а потому и вопили, как шальные. Когда пение окончилось, собравшиеся снова зашумели [1, с. 65, 66, 67].
«В церковь прибыли несколько приглашенных на свадьбу гостей и рой подневестниц, разодетых в светлые платья. Гости принадлежали к ближайшим соседям и дальним родственникам. Родители жениха и невесты, по обычаю, не присутствовали на венчании. Подневестницы приглашались из знакомых подруг. Последние подходили к шаферам и прикалывали им на груди восковые цветы. После шафер обязан был одарить подневестницу шоколадом или конфетами» [1, с. 68].
«Около входа в храм раздался страшный шум. Целая орава баб и девок стремительно ворвалась и ринулась вперед, заполняя и без того почти целую моленную.
— Невеста приехала!! — раздались опять возгласы. Певчие грянули вторую стихеру громче прежнего. Впрочем, обстоятельства заставили их напрягать свои голосовые связки, ибо зрители, продолжавшие все прибывать, шумели, не стесняясь ни места, ни данного момента. Разговоры и смешки вдруг начали стихать. Началось таинство венчания. Невеста, убранная цветами, произвела настоящий фурор. Белые ландыши, украшавшие ее головку, и такого же цвета платье рельефно выделяло ее стройную фигуру, а головной убор оттенял ее глаза и красиво очерченные брови» [1, с. 69, 70].
Как мы видим, невеста на венчании была не в платке, а в цветах, что не являлось редким среди старообрядцев. Также на венчании будущего старообрядческого священника Федора Торлина (г. Киев) его невеста была в цветах. Сноха о. Федора Торлина тоже венчалась в цветах, таинство проходило в новозыбковском старообрядческом храме.
Погребальные и поминальные обычаи
В IX главе «Ржевитянки» В.И. Иголкин описывает особенности погребального и поминального обрядов, бытовавших в г. Ржеве. Приведу несколько отрывков из повести:
Помер девяностолетний купец Мясников. Бабы обмыли мертвеца, обрядили его в коленкоровый (сделанный из коленкора — гладкокрашеная хлопчатобумажная материя полотняного переплетения) белый саван. Положили на стол, на грудь его поставили маленькую деревянную икону, и пригласили старых женщин читать по нему Псалтырь. Первые два дня священник с причтом ходил петь панихиды два раза в день, утром и вечером. На третий день покойника поместили в тяжелый лакированный дубовый гроб, носивший название по-местному — колода. В десять часов утра пришел опять причт, затянул сначала панихиду, а потом погребение, выполняя нараспев положенные молитвословия. Погребение закончилось в половину второго пополудни. Причем во время пения надгробных стихер многочисленная родня, преимущественно женщины, толпой бросились к гробу и принялись кричать и плакать, испуская неистовые вопли. Такой существовал обычай: не вопить с причтом около гроба умершего считалось никак не позволительным. Причем причитания иногда становились прямо-таки бессмысленны, не отвечающие ни положению покойника, ни данному событию. Например: «Не встречу я тебя более на серу коню и коня твоего больше не попою». Или, если дело было в пост: «Не дождался ты светлого праздничка, не поел ты ни мясного, ни молочного». Гроб поднимали на носилках и несли на кладбище, а причт оставался обедать, ибо духовенству старой веры не разрешались религиозные процессии на улице. Такое распоряжение продолжалось до 1905 года. Похоронная процессия с многочисленными родственниками и приглашенными, без духовенства, тянулась всегда очень медленно. Нести быстро умершего на кладбище считалось тоже зазорным. Этот обычай строго сохранялся не только у богатых, но и у бедных. Самых близких родственников покойного, например жену, мать, дочь, сына и т. п., вели под руки тоже родственники, только более дальние, что делалось ввиду частого падания в обморок плачущих [1, с. 11, 112].
Отмечу, что традиция нести покойника на кладбище сохранялась во Ржеве вплоть до 1970-х годов.
«Между тем погребальная процессия продвигалась очень тихо. К тому же со стороны родственников во время коротких перерывов плача и стенаний то и дело слышались возгласы ношатым: «потише идите! Не торопитесь!». Как не ползли ношатые под тяжестью дубовой колоны с телом, но наконец все-таки донесли до старинного кладбища, находящегося в черте города. Около массивных и колончатых ворот сидела толпа нищих. Гроб захлопнули крышкой, обмотали толстыми веревками и стали тихо опускать в яму, около трех аршин глубиной. Когда последний коснулся земли, могильщик ловко выдернул веревки и взялся за лопату. Ему стали помогать из публики, и десятки глыб мерзлой земли жутко застучали по массивной крышке гроба» [1, с. 113, 114].
«На зарытую могилу ставили огромный фонарь, засвечивали в нем лампаду и ходили молиться в течение сорока дней» [1, с. 112].
Традиция ставить на могилу фонарь сохраняется и в настоящее время в г. Ржеве.
«Около ворот собралась огромная толпа нищих и разных оборванцев. Во дворе на каменных ступенях крыльца стоял главный приказчик, оделял толпу калек и нищих мелкой серебряной монетой, для чего запускал руку в огромный холщовый мешок. Говорили, что покойный завещал после его смерти раздать десять тысяч рублей самому бедному люду» [1, с. 116].
«Как только могила зарывалась, родственники и приглашенные шли на поминальный обед. У богатых такие обеды были довольно роскошны не по своему разнообразию, а по вкусу и питательности. В этом нужно было отдать должное местным поварам и поварихам. Блюд подавалось не так уж и много. На первое подавалась холодная свинина, если день был скоромный. На второе суп и белые слоеные пирожки. На третье — жареная птица, обязательно с ягодами или мочеными яблоками; на четвертое — пудинг с подливой. На пятое — пирог и на шестое — кисель с молоком. Этим заканчивались поминки. О традиционных московских блинах и кутье здесь не имели понятия. После обеда гости пели кратное поминовение по душе умершего, благодарили хозяев и расходились по домам» [1, с. 112, 113].
В отдельном флигеле готовились кормить ораву нищих. Гости, участвовавшие в похоронах, направлялись в дом, наполняя верхний и нижний этажи. Около четырех пополудни гости оказались все в сборе, и хозяева пригласили их к столу. Обед для гостей был поистине роскошен и обилен. Прекрасные слоеные пирожки подавались в изобилии, так что некоторые обедавшие вдовы понабили ими карманы для своих внучат и ребятишек. Особенный восторг вызвал рисовый пудинг, убранный различными фруктами и замечательной подливкой. Был здесь и пирог-желе с виноградом, и кисель с густым молоком. Наподобие сливок, так что многие из гостей, изрядно подвыпившие в укромном уголке перед обедом, чувствовали себя в весьма благодушном настроении. У нищей братии был обед тоже обильный, но до крайности прост. Их кормили щами с говядиной, на второе им дали баранину с картошкой, на третье — кашу со свиным салом и кисель [1, с. 116-117].
Святочные гадания и кулачные бои
С наступлением святок девушки по вечерам гадали: лили воск, свинец, жгли бумагу и смотрели на тень, которая получалась от обугленной бумаги. Приносили сонного петуха, смотрели в зеркало, кидали туфлю за ворота. Выходили на перекрестки, надевали на голову квашню, крутились вокруг себя три раза и шли несколько шагов вперед. Таким образом узнавали, с какой стороны света будет жених [1, с. 46].
На льду Волги проходили «кулачки», или стенки, где ржевитяне упражнялись в особом спорте, развивая силу удара кулака. В этом участвовали с малых лет. Несколько мальчишек с одной стороны доходили до середины реки и кричали, окликая мальчишек, которые жили на другой стороне Волги: «Давай, наша пошел! Давай, пошел!» Это был условный вызов. Оттуда кубарем с горы летела с таким же воплем орава ребят. К мальчишкам постепенно подтягивались подростки, а затем подходили парни. Борьба развивалась. За парнями, наконец, выходили мужчины. Толпа прибывала, и скоро две стены людей, каждая по триста-четыреста человек, при общем реве сталкивались, как два бурлящих потока. Ребятишки отходили прочь, оставаясь уже зрителями кулачного боя. Лед от тяжести трещал и оседал, и в некоторых местах проступала вода [1, с. 46].
В.И. Иголкин пишет:
Нужно сказать, что все-таки правила такого спорта были добросовестны и резко отличались от стенок, происходивших в других городах. Например, в Москве на Хапиловском пруду происходили такие же схватки, которые, кажется, кончились только перед Октябрьским переворотом. Там, правда, лежачего не били, но зато старались ударить по лицу с таким расчетом, чтобы расквасить нос или рассечь губы. Как говорилось, — «пустить кровь». Во Ржеве этого отнюдь не позволялось. Места для удара предоставлялись — грудь, живот и спина. Орудия, как-то: винты, бруски, молотки, зажатые в руке, преследовались. С лицом, замеченным с такими вещами, расправлялись обе стороны. Чтобы избегнуть вредных ударов, например, под ложечку, отчего человек беспомощно валился и разевал рот, как рыба, ловя воздух, подкладывали под одежду железные листы, а иногда и книги. Для смягчения, и чтобы не попортить руки о пуговицы или пряжки ремней, надевали рукавицы или перчатки. С наступлением темноты кулачки прекращались, и победившая сторона с веселыми песнями расходилась по домам до следующего дня [1, с. 46, 47].
Сам автор «Ржевитянки» участвовал в кулачных боях в течение трех лет. Иголкин воспринимал кулачный бой как игру, не имея никакой вражды к противнику [1, с. 47].
Ценность повести В.И. Иголкина «Ржевитянка», прежде всего, в том, что в ней представлена не мифологизированная жизнь старообрядцев Ржева накануне революции, а настоящая, то есть с поминками, свадьбами, гулянками, катанием на коньках, повседневной работой. Она рассказывает, как люди ели, пили, смеялись, плакали. И тот факт, что в произведении старообрядцы представлены живыми людьми, которые катаются на коньках, ходят в шляпках, участвуют в кулачных боях и т.д. — лишь повышает ценность материала и его достоверность.
Библиографические ссылки
- Иголкин В.И. Ржевитянка. М.: Маска, 2015.
- Милованов В.Н. Я – Victor. М.: ИД «Жизнь с Богом»
Комментариев пока нет