Казанский старовер: «В КГБ меня не держали сутками, просто провели профилактическую беседу»

От редакции: 
В декабре 2016 года в Казани открылся памятник митрополиту Андриану (Четвергову) — почившему предстоятелю Русской Православной старообрядческой Церкви. Корреспондент «Реального времени» встретился с родным братом владыки — протоиереем Геннадием Четверговым, который является настоятелем Церкви Казанской иконы Божией матери. Протоиерей Геннадий Четвергов в интервью рассказывает о том гнете, который претерпевали старообрядцы со времен Раскола, возрождении казанской общины, об отличиях своей общины и трениях с РПЦ, мусульманской добродетели и предрассудках, доставшихся в наследство от беспоповцев, а также о том, как его брат-инженер стал главой старообрядцев России.

***

От гонений до свободы вероисповедания
 

Старообрядческая община в XVIII веке сформировалась в районе современных улиц Университетская, Островского, Пушкина — в этом квартале. Там были расположены молельня и дом для престарелых. Дальше началось строительство храма на средства купцов-старообрядцев. К концу XIX — началу XX веков началось строительство Кафедрального собора (который сейчас реконструируется), его первый камень был заложен в 1883 году…

Свечниковы, Новиковы и другие. Но тогда еще не было разрешения строить храмы старообрядцам. Поэтому строили подпольный, неофициальный молитвенный дом, он был в частных руках. Возводили как складское помещение, потом его перепрофилировали под жилое, из рук в руки передавали, один купец другому, чтобы молельня неофициальная продолжала существовать.

Потом в 1905 году вышел манифест о веротерпимости — и повсеместно разрешалось строительство храмов. Полной свободы, конечно, не было, но все-таки что-то разрешалось. Давление на староверов значительно ослабло. Это был серьезный шаг, когда действительно разрешили наконец молиться в храмах старообрядческих, проводить там литургию. То есть до этого времени кое-как позволяли строить молельни без алтаря, а литургию совершать вообще запрещалось.
 

До 1846 года был самый тяжелый период для старообрядцев. Был уничтожен полностью епископат, и старообрядцы существовали за счет того, что из новообрядческой церкви переводили священников. Священника может поставить только епископ. И чтобы иерархия продолжала существовать, чтобы люди могли совершать литургию, причащаться, для этого необходим священник. А священника ставить не было возможности. И такая ситуация была с середины XVII века по 1846 год.
 

Да, они приходили из никонианской церкви.
 

Понятно, что это было неприятно. Я каких-то свидетельств не знаю, чтобы их уничтожали, но неприятно им точно было.
 

Это вряд ли. Если в XVII веке могли и сжечь, отрубить руку или отрезать язык, то позже, я не думаю, что это с любовью воспринимали. Во всяком случае, так продолжало существовать старообрядчество. Это был самый тяжелый период. В 1846 году был принят в сущем сане митрополит греческий Амвросий (собеседник показал на портрет в серванте за стеклом) — и тогда уже началось нормальное функционирование Церкви. Священники ставились епископами, и все нормально функционировало. Принятие митрополита Амвросия произошло в Белой Кринице — это сейчас Западная Украина (тогда территория принадлежала Австрии). В России тогда совершить это действие — его перевод — просто было невозможно, поэтому происходило в Австрии.
 

Уничтожали всех весьма интенсивно. Тогда советская власть не особо разбиралась — никонианин или старообрядец — уничтожали всех. Все религии примерно в одинаковом положении находились, ничего специфического не было.
 

В 1930-е годы, когда из Кафедрального собора верующих выгнали, церковь закрыли, нашей общине предоставили бывшую конюшню Никитиных. Какое именно это здание, не знаю, в районе Суконной слободы, Театра кукол оно находилось. Затем общину выгнали из конюшни Никитиных. Все иконы тогда властям были не нужны. Из нашей общины их сохранила и позволила проводить у себя службу моя крестная Аполлинария Петровна Сланчеева (после замужества взяла другую фамилию). Жила она на улице Хади Такташа, недалеко от мечети. У нее был двухэтажный дом, цокольный этаж она предоставила для молельни. В 1946 году там венчались мои родственники, эту молельню я сам не застал. В 1949 году община уже приобрела часть дома на Новопесочной — тоже в районе Суконной слободы (сейчас этой улицы нет). Именно тогда свою общину вновь официально зарегистрировали и купили дом. Моя крестная была председателем общины.
 

Когда я начал интенсивно ходить в церковь в начале 80-х годов, мы стали думать с братом Александром (который впоследствии стал митрополитом Андрианом): надо что-то делать, чтобы было развитие, чтобы община не прекратила своего существования. Народу было много, но молодежи совершенно не было. Мы понимали: если не будет молодежи, то будущего нет у церкви.
 

Какое там проповедовать! В молельный дом на Новопесочной приходили каждый раз с опаской. Молодежь вообще не посещала, только мы с братом ходили. Редко-редко кто заходил, и то по великим праздникам. Требы исполнялись непременно: крестили, венчали и т. д. Так, чтобы ходить в церковь регулярно, такого не было среди молодежи. В 1983 году мы начали писать письма по поводу возвращения храма. Получали, естественно, отказы — в 83, 84, 85-м. Лишь в 87-м году нам пошли на встречу. Трудно сказать, что повлияло тогда. Государственная власть ослабевала, заходя в тупик, близилась перестройка, новое дуновение шло. По генплану застройки Казани улица Песочная подлежала сносу полностью. Мы просили разные храмы. Просили Кафедральный собор, который сейчас реконструируется, восстанавливается на Старообрядческой улице, просили и эту церковь на улице Островского, которая до революции принадлежала старообрядцам-беспоповцам новопоморского согласия. Просили тогда пустующую церковь на Федосеевской, которая до революции принадлежала РПЦ. Из этих трех нам предоставили церковь на улице Островского.

Они существовали раньше, но сейчас это очень маленькая группа. Они не зарегистрированы в Казани как религиозная община, даже не знаю, есть ли они вообще. В основном они все перешли в нашу церковь. Это были беспоповцы брачного согласия, они наиболее близки нам по духу, по пониманию.

«В 60–70-е годы вызывали в КГБ и могли сутки продержать, устрашая и оказывая давление»
 

В принципе, семейство у нас было изначально духовно наполненным. Религия была заложена родителями, особенно мамой, которая впоследствии постриглась в монахини. Она ходила на официальную работу на вертолетный завод, тем не менее духовную жизнь в семье поддерживала именно она. Отец был преподавателем в сельскохозяйственном институте и техникуме. Он как преподаватель был человеком более светским. А вот мама нам всячески прививала веру и духовность. Помнится, если мы по воскресеньям не шли в церковь, то обязательно читали Евангелие на старославянском. Мне, признаться, еще не особо это нравилось, я мало что понимал на старославянском. Тогда мама читала с переводом, мы все это изучали, старались вложить фактически душу.

Что касается брата Александра, конечно, по своему духу он больше не философ, а технарь, как и я. Кстати, он старше меня на шесть лет. Вот у нас два старших брата — люди искусства (всего нас было четверо). А мы, младшие, стали технарями. В юности, помню, у него все ладилось в руках. И головой технически хорошо соображал. Ему было интересно из ничего сделать что-то, все спорилось в его руках. Потом сам процесс труда ему нравился. Сходили за металлоломом, и он из этого металлолома собрал аэросани. Двигатель у нас был стационарный лодочный, остальное сделали все из металлолома школьного. И получились аэросани, запустили их — и они поехали, на этом интерес закончился. Помню, папа нам выписывал журнал «Моделист-конструктор», и мы многие идеи оттуда черпали. Я как младший был у Александра помощником. Когда он уже был владыкой, митрополитом, свои способности проявлял и в то время. Приехал однажды в Казань отдохнуть на пару недель от суетной Москвы. Поехал в «Тихий плес» — это лагерь христианский у нас был такой. И попросил: «Привезите мне листовой меди, дерева, и я немножко отдохну». Он хотел сделать купол. К тому времени он умел изготавливать купола по древним технологиям. Дней за 10 он его изготовил. Это настрой такой, когда человек отдыхает, переключаясь на другую работу — вот это было вложено в детстве. Мне запомнилась мамина поговорка: «Отдых есть перемена занятий». И вот он, меняя свое занятие, отдыхал за эти дни, изготовил небольшой купол для церкви, которая сейчас функционирует.

Что касается трансформации от инженера к священнослужителю, вы знаете, ее особо не было. Этот путь и я прошел: просто открылось то, что было в душе. Вера, которая была, есть направленность работы для Бога для спасения души своей, всех человеческих душ. Эта направленность была и у меня, и у брата, но она была как бы закрыта в советское время теми гонениями и преследованиями, что были в обществе. Когда меня в 85-м году поставили в священники, еще успели (хотя советская власть заканчивалась) пару раз в КГБ вызвать. И я советовался, спрашивал священников, которые служили при советской власти, что это означает — вызов в КГБ? Они отвечали: «В наше время, в 60–70-е годы вызывали и могли сутки продержать, устрашая и оказывая давление».
 

Нет, тогда не было уже такого. Я был настроен на это. Но меня не держали сутками, просто провели профилактическую беседу. Конечно, было неприятно, но это я немного застал.
 

Нет, всего два раза успели меня вызвать, потом тот отдел прекратил существование. Бессмысленно. Тогда уже было понятно, что религия не является врагом, против которого нужно бороться, как придумали коммунисты.
 

Это вопрос, наверное, антитеррористической угрозы, это уже другое. Теракты часто происходят, к сожалению. Какие-то мусульманские течения настроены воинственно, у них рождаются бессмысленные нечеловеческие стремления кого-то уничтожить, взорвать что-то. Нам, христианам, это непонятно. Мы настроены просто любить всех. В Евангелии описывается, как мы должны с любовью относиться ко всякому человеку, не взирая на то, какой он и кто он.

Как инженер стал владыкой
 

То, что мы с братом можем быть служителями церкви, произошло, я бы сказал, одномоментно. Я общался со своим духовным отцом, поехал к нему на исповедь в Нижегородскую область, тогда мы проговорили всю ночь, и оттуда я приехал и вот с этой убежденностью, что мы можем быть при церкви. И не просто ходить, а быть священнослужителями и церковнослужителями. Этот переломный момент, эту мысль я передал своим ближним, своей маме, она тогда еще была прихожанка. И вскоре эта мысль сработала — и движение пошло. Мы перешли из разряда прихожан, стали ходить на клирос, изучать пение, принимать участие в деятельности общины. И мы стали задумываться о будущем общины. Это была первая половина 1980-х годов. В 79-м году настоятель у нас преставился, и наша община оказалась без священника. Священников тогда было очень мало, и из нижегородской приезжали «обслуживающие» священники. Это общину не устраивало, и неустроенность породила потребность. Мы стали интенсивно заниматься делами церковными, а в 84-м предложили быть священником Александру. Тогда он отказался, причину не могу сказать, чисто семейный вопрос, официально не озвучивалось. И тогда предложили мне. Я был женат, не мог пойти служить в церкви, потому что после института я должен был три года отработать. Но вот закончив три года как раз в 85-м году, я сразу был поставлен в священники. Что касается Александра, он был всегда при церкви, помогал мне, церкви, работая на официальной работе, он душой был в церкви. Поскольку мы с ним братья, всегда жили душа в душу, даже иногда не надо было нам что-то говорить. Александр был неразговорчив, и поэтому мы на мысленном уровне иногда общались и очень хорошо понимали друг друга. И вот когда уже церковь передали в 87-м году, там потребовалась очень большая его помощь. Работу он оставил и перешел в церковь.
 

Супруга у него умерла. Он как человек верующий, много при церкви трудившийся, всей душой и сердцем находившийся в церкви, должен был определиться. В его положении так получилось. Времена меняются, тогда была большая потребность в священнослужителях. Он мог бы снова жениться. Но если бы повторно женился, то уже не мог быть священнослужителем никогда. Так по церковным правилам. И он посвящает оставшуюся жизнь Богу, Церкви и людям. И, будучи вдовцом, он может быть епископом.
 

Человек если женился и достоинство не потерял, его могут поставить в священники. Если он хочет пойти в священники или его просят об этом, а он неженатый, он должен дать обет безбрачия. То есть тогда он может быть священником, но жениться уже не может. Третий вариант: когда он овдовел и опять же дает обет больше не жениться, тогда могут поставить священником, и он может стать епископом. Епископ должен быть обязательно безбрачен, не иметь жены. Так и Александр, как овдовел, скоро был поставлен в дьякона, в священники. Когда он принял священную степень, уже тогда было понятно, что он кандидат в епископы, потому что было непросто найти достойного кандидата в епископы. А он был человеком адекватным, достойным, интеллектуально развитым, образованным. Епископом пробыл мало, года два. Когда преставился митрополит Московский всея Руси, его почти единогласно избрали в митрополиты.
 

Болезнь сердца. Два инфаркта у него было. Первый — когда он был епископом. Нагрузка навалилась большая, а он человек такой — все внутри себя переживал и неразговорчивый был. К тому же когда стал епископом, ему пришлось стать человеком публичным. И ему, честно говоря, тяжеловато это давалось, учитывая склад его характера. Но и в этом отношении он сумел развиться. Был неплохим оратором.
 

Нет, когда священником становится человек, он не меняет имя. А когда уже в другую степень идет, когда священник постригается в иноки — в монашеский сан, тогда меняет. А епископы — все иноки, они не едят мяса, рыбу едят. Для владыки Андриана это было просто — быть вегетарианцем, он очень любил поститься. Он нередко использовал голодание, чтобы поправить свое здоровье. Например, если он заболевал гриппом, он за 3–4 дня поправлялся таким голоданием. Он просто ничего не ел и не пил, и все проходило. Без воды даже голодал до 11 дней.
 

Да, у него было трое детей: сын и две дочери. Сын погиб, под машину попал. А дочери сейчас живут в Ейске, занимаются иконописью, письмо их очень мне нравится.
 

Он легкий на подъем, когда его приглашаем, с удовольствием приезжает. Хотя у нас есть свой епископ здесь — Евфимий. Он человек общительный, открытый, легко контактирует с людьми, хотя имеет образование высшее техническое.
 

Он совсем недолго возглавлял Казанско-Вятскую епархию, с полгода. У нас быстро тогда менялась ситуация, к сожалению.

Купцы-меценаты
 

Несколько мне досадно, что я мало знаю о своих предках. Когда уже поставили владыку Андриана, тогда вдруг мне один исследователь-историк говорит: «Андрей Семенович Четвергов — это не ваш родственник?». Я стал интересоваться, посмотрел древо родословное, оказалось, это дядя моему отцу, а я внучатый племянник. А этот дядя отца был одним из благотворителей и спонсоров при строительстве Кафедрального собора. Он не эмигрировал, остался в России. Ему вместо дома предоставили комнатушку в Адмиралтейской слободе, и в 1943 году он скончался. Хоронить было некому, кроме отца, поскольку шла война. Мой отец был инвалид, и его на войну не взяли. Папа рассказывал, как гроб взвалил на санки и поехал в одиночку его хоронить. Таково был завершение этого благотворителя.
 

Не могу сказать, что там было, почему не был репрессирован. Но если посмотреть, то за что?
 

Он все имущество отдал свое. Антисоветски никак себя, видимо, не проявлял. Из России не уезжал.
 

Позже я узнал, что известный благотворитель, бывший мэр Нижнего Новгорода, он тоже был мой родственник, женился на сестре моей бабушки. Звали его Сироткин Дмитрий Васильевич. Он эмигрировал и преставился в 1956 году в Югославии. Ему первый пароход подарил мой прадедушка, как знаю из истории. А от отца ничего не слышал, не рассказывал он. Мы-то были молодые, неразумные. К тому же отец, наверное, не хотел, чтобы мы лишнего знали. Времена такие были.

Не двуперстием единым

 

Двуперстие — это все внешнее проявление старой веры. Самое главное отличие — это внутреннее. Всякое общество живет по закону, мы живем с вами по Конституции. Но вот когда мы что-то нарушаем, нас судят по Кодексу уголовному или административному. И вот в христианском мире есть тоже закон и подзаконные акты. Так, например, Священное Писание, Библия — это основной закон, а подзаконные акты записаны в Кормчей. Кормчая — это книга правил: апостольских правил, правил вселенских соборов, поместных соборов и некоторых святых отцов. В разных конфессиях отношение к этим правилам, хотя они сформированы были до VIII века, разное. Некоторые говорят: «Мы живем по закону и никакие подзаконные акты нам не нужны». Другие говорят: «Мы — Вселенская церковь, и что мы примем на соборах или что скажет глава церкви — это и есть мнение Вселенской церкви». А РПЦ считает, что некоторые правила со временем потеряли свою актуальность или устарели, поэтому их не обязательно исполнять. Я боюсь за них формулировать их мнение, но на деле получается так. Мнение нашей церкви таково: Кормчая — это есть голос Вселенской церкви, и, соблюдая эти правила, мы имеем возможность сдерживать падение уровня веры. Поэтому мы стараемся всеми силами соблюдать правила Кормчей и не имеем права вносить изменения. Хотя иногда не хватает каких-то правил. В наше время, развращенное и странное, появляются новые формы греха, о которых человечество и не слышало. Например, однополые браки. Отношение к этому приходится уже сейчас формировать.
 

В античности были, но это единичные случаи и их не регистрировали. Отношение к подобному роду грехам нам приходится формулировать сейчас. В Кормчей в отношении мирянина сформированы какие прещения? Вмиру мы можем попасть в тюрьму. А в церкви самое страшное прещение — это отлучить от причастия. Например, если за убийство отлучение — на 17 лет, то за содомский грех — 22 года, больше чем за убийство. Нам, современным людям, кажется, что правила Кормчей очень жесткие. Но мы уверены, что от них отступать нельзя. Иначе идет разрушение, ослабление веры. Про старообрядцев так и говорят, что у них очень строго. А это не у старообрядцев строго, а во Вселенской Церкви строго. А строгость эта для нас, для нашего спасения. И никаких своих «старообрядческих правил» у нас нет.
 

Нет. Шамов был не нашей конфессии — он старообрядец-беспоповец, безбрачного согласия.
 

Сам не понимаю, как они существуют. Но вот браки у них запрещены. Я за них не могу говорить, они правильнее скажут из первых уст.
 

Сейчас предостаточно литературы, было бы желание и способность употреблять информацию. У нашей церкви есть духовное училище в Москве: уровень весьма высокий, хотели регистрировать как институт, но нам это не нужно. Нам нужны знания, а не статусы. Что касается меня и брата, мы не учились вообще в семинарии, заканчивали КАИ, только разные факультеты. По документам мы технари.
 

Это скуфия.
 

Скуфия у них тоже есть. Ряса у них с большими рукавами… зачем-то. А еще на голову одевают цилиндрические шапки — не знаю как называются — это тоже новая форма.
 

Кресты у нас строгие восьмиконечные. А «домик» сверху — это просто кладбищенский крест, ничего не обозначает, прикрывает от дождя.
 

Особо мы не отслеживаем, но есть известные части кладбищ, которые раньше были выделены старообрядцам. На Арском кладбище, и в Дербышках есть старообрядческое кладбище, хотя хоронят сейчас всех. Наши предки это блюли. Даже не знаю, кто, то ли они, то ли власть. Сейчас мы не находим в этом предосудительного, если на старообрядческом похоронят новообрядца. Сейчас и семьи все перепутаны.
 

У кого сильнее вера, тот и перетягивает. Старообрядцы тоже разные бывают — немало номинально крещеных, т. е. по крещению только они старообрядцы. Быть старообрядцем сейчас непросто, надо иметь цель глубоко в душе: спасти душу свою. Многие новообрядцы не понимают того, что старые обряды, соблюдение правил ведут к спасению души. Это является нашей целью земной. Почему ведут к спасению? Потому что всякое изменение естественно в соответствии с нашим телесным стремлением ослабить, упростить ведет к ослаблению веры.
 

Конечно, есть татары, которые самостоятельно приходили и принимали веру. Их мало. В основном из новообрядческой приходят.
 

Они же не спрашивают благословения митрополита на переход в старообрядчество. И сам митрополит, не знаю, как он будет реагировать. Наверное, среднестатистическое отношение сформулирует, что это неправильно. Не знаю я отношения их, оно не сформулировано. Я ни разу не слышал. Устно они могут что угодно сказать. Но чтобы на соборе или кто-то из иерархов высказался о староверчестве сильно критически, не было.
 

В частном порядке критики такие есть.

«До сих пор эти санкции РПЦ есть»
 

Я не знаю, что держат за спиной новообрядцы. У нас кулаков никогда не было в отношении их. Досада, что столько людей уничтожено, гонений столько было известных, а потом в 1971 году на соборе вдруг объявили, что древние уставы и перстосложения допустимы. Спрашивается, а зачем тогда столько лет гнали и уничтожали? А какого-то покаяния чтобы понести за эти деяния — этого не было. Больше сваливали на власть, дескать, это не мы, это власть гнала. А какое дело власти было до старообрядцев?!

Кстати, до сих пор эти санкции РПЦ есть, особенно в русских регионах, где во главе стоит «православный» губернатор и, как у нашего орла вторая голова, — митрополит. И пытаются наши старообрядческие общины что-то построить, здание церкви вернуть себе или землю просят выделить под строительство церкви. А им говорят: «А вы пойдите к митрополиту (РПЦ) и спросите благословения». А наши говорят: «Так это же другая конфессия». Но он должен дать, по их словам, благословение. Конечно, митрополит не дает, это не его конфессия — он так официально и отвечает. А власть настроена таким образом, что все касательно церкви должно проходить через местную религиозную власть, т. е. РПЦ.
 

Сейчас уже все устоялось. Было непонимание своего места из-за недоинформированности, сейчас все открыто, что у них, что у нас. Любой может прочитать в интернете обо всех тонкостях любой конфессии. Каждый определился, и свобода вероисповедания так проявляется. Мы не давим, дать информацию — это пожалуйста, если нас спросят. Но не навязываем.
 

С ними идет диалог. Мы сейчас вполне открыты, этот диалог начался при митрополите Андриане. Попытки диалога были еще в прошлом веке, когда их конфессия сама образовалась в 1923 году. В 20–30-е годы пытались наладить диалог, но тогда не получилось. Сейчас более осторожно ведется диалог, на каждом совете митрополии мы заслушиваем ответы, которые приходят с РДЦ, формируем свои вопросы от нашей церкви. Пока такая переписка идет, серия вопросов и ответов друг к другу. Так пытаемся точки взаимопонимания найти — то, что нас объединяет, те недопонимания, что за десятилетия накопились, пытаемся нивелировать. Досадно, что РДЦ практически — почти та же церковь, что и наша. С нашей точки зрения, нам делить нечего, у нас идентичные уставы, службы почти не отличаются, отношение к правилам Кормчей также строгое. Но есть какие-то недопонимания, недоверия. Часто происходит, когда первые иерархии не хотят быть под чьей-то властью, мне так видится. Наверное, чьи-то амбиции мешают.

«Приходится мусульманок в пример ставить»
 

Так же относимся и к мусульманам, и ко всем одинаково. Понимаем, что человек выбрал себе стезю, он верит во что-то, это его дело добровольное. Вера — это вообще дело тонкое и добровольное, и что-то навязывать, даже подсказывать — трепетно относимся к этому. Что касается с нашей точки зрения, мы открываем все, мы даем информацию, если человек интересуется, то, пожалуйста, а так, чтобы навязывать, нет. Человек, если решил, что он мусульманин, это его решение.

Мы часто видим проявление такой твердой веры в мусульманах и приходится даже в церкви говорить о положительных проявлениях этой веры. В частности, наши старообрядки, верующие женщины, должны покрывать свои головы платком и летом, когда жарко, не должны подстригать волосы, это тоже предписывается законом. Мужчины должны носить бороду. Конечно, все это больше внешние проявления веры, но тем не менее они показывают внутреннее состояние человека, его стремление угодить Богу. У мусульман, я как понимаю, это все предписывается четко законом, а у нас как некое желательное.
 

Это обязательно тогда, если мужчина хочет причаститься. А это нормальное состояние христианина, когда он причащается, конечно, он должен носить бороду. Женщина должна тоже не подстригаться, быть в платке. Да, все это трудно прописать, поэтому и не прописано дословно, а просто есть правило, что все должно быть прилично.
 

Да, эти слова можно толковать по-разному, что такое, скажем, «приличное». Сейчас у женщин прилично в брюках ходить, у нас еще это пока не укладывается в голове. В Библии говорится, что женщина не должна одеваться в мужское, как и мужчина в женское. В этом плане мы понимаем мусульман и в какой-то степени завидуем тому, что в мусульманстве это четче прописано. Внешний наш облик свидетельствует о состоянии, и он нам помогает сформировать внутреннее состояние. Я это чувствовал на себе. Когда я иду по улице в рясе, с крестом, понятно, что я не могу зайти в пивнушку или позволить скверное слово, вот это я чувствовал. И если христианин одет как христианин, я всегда говорю, представь, что у тебя сзади написано «я — христианин», у тебя должно быть всегда написано и на внешнем облике, и в душе, соответственно, надо себя вести. Ты уже не можешь пойти напиться. На тебе написано, ты же это имя, звание христианина, будешь позорить. Женщина ходит иногда по улице наша, появляется без платка, спрашиваешь: «Почему?» — «Ну ведь жарко, батюшка». Я говорю: «А мусульманкам не жарко?» Приходится их в пример ставить. Или платья выше колен наденут, или брюки — «удобно». Мало ли чего удобно. Приходится ставить в пример мусульман.
 

Нет, я не захожу в иные молитвенные помещения. В гости к отцу Алексею в Духосошественскую церковь (бывший театр кукол) я заходил недавно, чтобы посмотреть, как хозяйственная деятельность устроена. У него есть чему поучиться. Есть гимназия у них своя, все это мне интересно, мы сами хотим создать гимназию при церкви. У нас есть воскресная школа, там три класса детских. Если не будет начального образования христианского, то не будет твердых христиан. Нужно изначально учить детей в полноценной христианской гимназии.

Хотя в мечеть по хозяйственной деятельности, помню, приходилось нам заходить. У нас были в 80-е годы сложности, трудно было что-либо купить, тогда еще все «доставали», а не покупали. А мы, занимаясь реставрацией храма, обратились в одну мечеть около улицы Мариупольской (вероятно, «Нур ислам» — прим. ред.), с просьбой, нет ли у них возможности помочь крышу закрыть, не хватило металла, а у них как раз пачка была. Они оказали нам помощь, потом мы им металл вернули. По-доброму к нам мусульмане отнеслись. Не знаю, как к РПЦ они относятся, но к нам мусульманская власть очень хорошо относится. Митрополит Андриан и с ними пытался наладить взаимоотношения, ходил в управление, в гости к муфтию.

Цивилизованные староверы
 

Часто путают нас с беспоповцами, у них есть такое, что они чуждаются. Мы проще к этому относимся. Проще в том плане, что мы считаем, важно то, какую функцию несет устройство. Взять нож: им можно хлеб нарезать, а можно человека убить — смотря как использовать его. Мы и детей настраиваем, чтобы они учились выбирать: подключаясь к интернету, не залезали на мерзкие ресурсы, чтобы следили за качеством информационной пищи, что они употребляют. Информация есть питание души.
 

Это идет от беспоповцев, и объяснения этому я не знаю. Может быть, связано с гигиеной. Да, помогало, наверное, в периоды жизни, когда были инфекции, и старообрядцы так спасались, соблюдая особо гигиенические предписания. Но они не обоснованы с точки зрения Священного Писания. Иногда предписывают старообрядцам: когда пьют из вашей кружки, потом ее разбивают. Такого у нас нет.
 

Ну что значит «оскверню»? У нас есть чин освящения. Вот собака у нас считается нечистым животным. Если она подойдет и из чашки моей попьет, у нас есть чин освящения: помыв посуду, окропили святой водой, молитвы прочитали — и можно пользоваться.
 

Там не только беспоповцы, там и наши общины есть сильные, в частности центр у нас в Новосибирске — там очень не слабая община. Здесь в европейской части, наверное, те места, особо куда ссылали старообрядцев, там они и укоренились. Ну, в частности, в Нижегородской области много приходов и старообрядцев.
 

Конечно, мы считаем, что здесь нельзя наживаться. Например, этому делу человек посвящает жизнь, при этом, конечно, он должен как-то питать и содержать себя, свою семью. Трудящийся человек достоин пропитания, как говорится в Писании, это не предосудительно. Когда он имеет сверхдоходы, тогда предосудительно. В Подмосковье есть поселок Софрино с известными мастерскими, которые изготавливают иконы и другие церковные вещи. Они от РПЦ работают. Посмотришь на эти изделия и понимаешь, что реальная стоимость их буквально мизерная, а продаются с такой дикой наценкой, что стыдно становится за тех, кто накрутил такие проценты. И главное, почти нет у них конкурентов. Они этим пользуются. Досадно. Мы пытаемся изготавливать свою утварь. Себестоимость ее получается высокой, все изготавливается «на коленке», и все равно выходит дешевле, чем в Софрино, тогда как там налажено массовое производство, себестоимость должна быть очень низкая. Бог им судья.

Источник: realnoevremya.ru
Беседовал Тимур Рахматуллин