Иерей Иоанн Севастьянов: «Хотелось бы, чтобы мы не оказались «ведомством православного исповедания»»

В прошлом году произошло событие, изменившее привычный религиозный распорядок жизни страны, — визит президента России и других высших лиц государства в духовный центр Русской Православной старообрядческой Церкви, что на Рогожском. Большинство наблюдателей оценило это событие чрезвычайно высоко. Прозвучало множество эпитетов. Это событие называли «историческим», «знаковым», «суперважным», отмечали, что это первая подобная встреча за более чем 300 лет. Всколыхнулось медийное поле, в прессе появились статьи о фактах старообрядческой истории, старообрядческой культуре, выдающихся личностях и других прежде бывших заслугах старообрядчества. Однако очень мало говорилось о тех перспективах, которые открылись перед старообрядчеством, об идеях, которыми старообрядчество может поделиться с обществом и которые бы могли послужить его развитию и процветанию. 

Мы начинаем цикл бесед с авторитетными старообрядческими священнослужителями, учеными и общественными деятелями на актуальные темы нынешнего дня, ближайшего и более отдаленного будущего. Сегодня у нас в гостях настоятель Покровского собора города Ростова-на-Дону иерей Иоанн Севастьянов.

Нужно отдавать себе отчет, что Владимир Владимирович Путин — политик самого высшего уровня. У таких деятелей любой публичный поступок или действие всегда имеют политический подтекст. В том числе это касается и помпезного визита на Рогожский поселок. Если этого визита не было раньше — значит в нем не было политической целесообразности. В 2017 году она появилась.

————

Какова эта целесообразность — мы можем только догадываться. Вполне возможно, что этим визитом Владимир Путин хотел что-то сказать РПЦ МП. Намекнуть ей, что в России есть и альтернативные традиционные религиозные движения, которые можно назначить государствообразующей скрепой.

————

Вполне возможно, что во взаимоотношениях РПЦ МП и государства произошли какие-то экстраординарные события, которые вынудили Владимира Путина это сделать. Но в любом случае этот визит и последовавшая волна «признаний» старообрядцев в регионах были продиктованы конкретной политической целесообразностью.
 

Опять-таки мне кажется, что это не старообрядчество устанавливает связь с властью, а власть со старообрядчеством. Власти сейчас необходим именно такой формат взаимоотношений — она их и предлагает. Чтобы понимать это, достаточно оглянуться на историю существования Церкви. Был ли когда-нибудь случай, когда Церковь в России навязала власти свой формат взаимоотношений? Тем более власти сильной, какой сейчас является власть в России? 

В 1918 году был такой интересный момент во взаимоотношениях Церкви с государством. В феврале 1918 г. последовал известный Декрет СНК об отделении Церкви от государства и школы от Церкви. Но старообрядцы и СНК поначалу не считали, что декрет касался старообрядцев, как согласие, не имевшее связи с монархией. В первых числах августа 1918 г. в Комиссариате по народному просвещению состоялся ряд заседаний с представителями от Совещания всех старообрядческих согласий, на которых обсуждалась, в том числе, возможная поддержка Старообрядческого института. На этих заседаниях был выработан уникальный пояснительный текст к Декрету об отделении школы от Церкви:

Вследствие особого положения старообрядчества и принимая во внимание, что духовное не отделено от начала светского, особенно в деле просвещения старообрядческого молодого поколения, Сов. Нар. Комиссаров в отношении организации дела народного просвещения в старообрядчестве постановил: сохраняя за старообрядчеством в деле просвещения право проведения духовного начала, государственная власть устанавливает свой контроль лишь над осуществлением самоуправляющимися старообрядческими учебными заведениями программы, установленной Нар. Комиссариатом по Просвещению по общеобразовательным предметам. 

Учитывая отношение Советской власти к религии, это был удивительный проект. В этот момент старообрядцы зачем-то были нужны советской власти. Но 30 августа произошло покушение на Ленина, начался «красный террор», и отношения старообрядцев с советской властью обострились. Заготовленный декрет не был принят, и в октябре институт закрылся. Вот такая политическая изменчивость. Это нужно всегда помнить, понимать, не питать особых иллюзий и быть готовыми к возможным резким изменениям конъюнктуры.
 

Я думаю, что знаковость этого события чисто эмоциональная, не более того. Но она, конечно же, есть. Я очень хорошо помню ту эйфорию, которая царила среди наших священников, отцов, сразу после этого события. Я помню восторг, который всех нас разбирал. Нам всем было очень приятно, что такой значимый деятель, национальный лидер, пришел к нам в гости, выразил свое уважение нашему предстоятелю. В те дни у меня не замолкал телефон — звонили многие прихожане и знакомые, с радостью делились новостью, считая, что именно они первые мне об этом сообщают. Я не слышал ни одного недовольного, отрицательного комментария в нашей среде по этому поводу. Я знаю, что многие современные старообрядцы, которые являются какими-то руководителями, значимыми предпринимателями, после этого визита повесили в своих кабинетах совместное фото митрополита Корнилия с Владимиром Путиным. Они перестали стесняться того, что они старообрядцы. 

Но обратная сторона этой эйфории достаточно серьезна.

————

У нас забрезжила перспектива стать государственной, номенклатурной Церковью. И самое печальное, что этого хочется большинству старообрядцев. Как хотелось этого признания старообрядцам до революции, так хочется этого и сейчас. Мы забыли, что все то лучшее, что есть в старообрядчестве, сохранилось именно потому, что мы были негосударственной религией. Что старообрядчество таково потому, что оно вовремя удалилось от государства. Что по большому счету именно желание подчинить Церковь государству стало причиной раскола XVII в. И опасность этого огосударствления очень велика.

————

Хотелось бы, чтобы мы минули этот период с наименьшими потерями для нашего авторитета, чтобы после огня и воды мы с честью прошли и нынешние медные трубы. Хотелось бы, чтобы мы не оказались «ведомством православного исповедания», чтобы то, за что нас уважают, осталось с нами и после этого периода государственных объятий. Мне кажется, для нашего предстоятеля, митрополита Корнилия, сейчас это главнейшая и труднейшая задача. Дай Бог ему в этом мудрости и смелости!

Если говорить о технических перспективах, которые открываются перед РПсЦ, то они сугубо аппаратного уровня. Сейчас в некоторой степени у нас появился административный ресурс. Перед нами открылись двери учреждений, которые еще год назад были наглухо закрыты. Чиновники разных уровней выражают свое уважение, делают вид, что старообрядчество значимо для них, с радостью узнают, что просьбы и пожелания старообрядцев к ним не так уж велики, по большей части абстрактны, и без особого напряжения делают небольшие реверансы в нашу сторону. Но ведь опять-таки наша церковная жизнь от этого мало зависит. Потому говорить о каких-то церковных перспективах не приходится.

Приведу исторический пример. В 1905 году, после дарования свободы вероисповедания, государственная власть разрешила старообрядцам не только создавать свои собственные учебные заведения разного уровня, но и законодательно позволила старообрядческим законоучителям участвовать в преподавании Закона Божия во всех государственных учебных заведениях, где обучались дети старообрядцев. Причем, что интересно, позволило преподавать не только в министерских и земских школах, но и в церковно-приходских, в вотчину Российской Церкви пустили старообрядцев. Понятно, что у старообрядческих священнослужителей не было соответствующего образования. Ничего, министерство народного просвещения позволило им преподавать Закон Божий без педагогического ценза. И что же вы думаете? Ринулись старообрядческие священники в школы? Ничего подобного! Например, из 60 священников Томской епархии в школах преподавали только двое! Освященные Соборы регулярно напоминали священникам, что надо бы идти в школы, воспитывать подрастающее поколение. Вам это предлагает государство, вам за это будут деньги платить — никакого результата. Всероссийские съезды регулярно стыдили священнослужителей, настаивали на необходимости повышения их образовательного уровня, предпринимали различные меры для помощи в сдаче экзаменов. И ничего. Единицы обращали на это внимание. Большинство игнорировали.

Поэтому говорить о том, что какое-то особое внимание государства может помочь нам решить наши застарелые проблемы, не приходится. Использовать административный ресурс для решения каких-то ранее нерешаемых проблем мы в какой-то мере можем. Но в действительности этих проблем такое незначительное количество, что как-то повлиять на жизнь всей Церкви они вряд ли смогут.
 

Я думаю, что все эти возгласы — «не дают микрофон», «замалчивают идеи» — происходят не потому, что есть желание что-то сказать, а потому что кому-то хочется стать частью государственной номенклатуры. Есть такое старинное представление, что что-то важное может исходить только со страниц газеты Правда. Доступ к страницам Правды, к первой кнопке телевизора, автоматически обозначает включение во властную номенклатуру, в элиту.

А ведь на самом деле тому, кому действительно есть что сказать, не просто всегда дадут микрофон, но и еще сами приедут послушать, спросить совета. Я этим летом был в одном старообрядческом монастыре. И я своими глазами видел, как сотни людей стекаются в эту обитель не только чтобы помолиться, но и чтобы поговорить с духовным отцом, чтобы спросить совета, просто услышать его мудрые слова. Так что если есть что сказать — люди сами спросят.

Тем более в век Интернета отсутствие микрофона — вообще надуманная проблема. Сейчас информационная площадка, какие-то посредники в передаче информации вообще не играют никакой роли. Сейчас все находятся в погоне за контентом, за содержанием. И если у кого-то есть что-то интересное, то он запросто может самостоятельно донести это до миллионов слушателей. Было бы что доносить.

————

Но если говорить о том значимом, что Церковь должна все же говорить обществу, кроме непосредственной проповеди Царства Божия, то это извечный призыв к социальной справедливости. Обращение внимания власть предержащих на вопиющий разрыв в благосостоянии разных частей русского народа, на все растущее социальное неравенство. Церковь должна говорить о скромном образе жизни, противостоять идеологии потребления, Церковь должна говорить о социальной ответственности любого рядового гражданина.

————

Говорить то, о чем не стеснялись говорить в разные периоды истории Церкви лучшие Ее представители.
 

Мне кажется, что существующая кадровая ситуация в Церкви традиционна.

Во-первых, это касается образовательного уровня священнослужителей. Представление о том, что священнослужитель должен быть образованным, — это мнение очень узкого круга христиан. Вы хоть раз видели, чтобы человек выбирал себе духовного отца по наличию у него того или иного диплома? Тем более в ситуации, когда наше старообрядческое священство как бы выборное, как бы должно, как мы часто декларируем, выбираться общинами и епархиями. Вы видели хотя бы одного батюшку, которого община выбрала и любит за то, что у него соответствующее образование? И такое отношение к необходимости образования священников было всегда. Что во времена апостола Павла, что во времена папы Целестина, что во времена Климента Смолятича, что во времена св. Геннадия Новгородского, что во времена предреволюционные (пример я привел выше), что в советское время, что в постсоветское. Диплом у батюшки — это хорошо. Но лучше, если бы у него его не было. Мне кажется, это потому, что интеллигенция во все времена составляла меньшую часть христианских общин. И соответственно, интеллигентный священник по менталитету будет ближе к интеллигентной части общины, тогда как к неинтеллигентной части ближе будет неинтеллигентный. Поэтому сложились такие предпочтения.

Во-вторых, мне кажется, что в священнослужении уже традиционен кризис призваний. Среди молодежи, особенно образованной, активной, налицо пренебрежительное отношение к священнослужению. Священство — это та сфера, где нельзя заработать денег, где нет карьерного роста, где значителен уровень общественных ограничений. И поэтому для молодых людей священство не представляет значительного интереса. Авторитет священного служения еще со Средних веков неуклонно снижается. Поэтому решение этих проблем лежит в плоскости церковно-общественного повышения авторитета служения в Церкви.

И третья сторона этой проблемы — это отсутствие ответственности. Ответственности настоятелей и епископов за решение кадровых проблем. У нас никогда ничего не будет настоятелю, который прослужил 30 и более лет и не подготовил ни одного священника или диакона. У нас никак не оценивается деятельность епископа, не занимающегося решением кадровых вопросов в своей епархии. Не занимается — ну и ладно. И кроме этого, эта ответственность прямо не прописана и в церковных канонах. Такой ответственности не было в Церкви никогда. Потому все это традиционно.

Но я смотрю на эту ситуацию все же с точки зрения верующего человека. Я верю, что глава нашей Церкви — Христос. И Он Сам решает все наши кадровые проблемы. Даже за мою небольшую жизнь я видел случаи необъяснимого Промысла Божия. Когда одни, как мне казалось, полезные люди очень рано забирались, а другие, с моей точки зрения не очень полезные, долго-долго занимали свое место. Поэтому я делаю вывод, что мои представления о правильной кадровой политике в Церкви никак не совпадают с планами Божиими на этот счет.