Для чего нужен новый перевод Евангелия?

Евангелие на русском языке — одна из самых продаваемых книг в церковных лавках и книжных магазинах. Верующие и просто читатели, интересующиеся темой, считают обязательным приобрести Евангелие именно на русском, чтобы спокойно и без усилий ознакомиться с текстами Нового завета. Несмотря на то, что в среде старообрядцев издревле распространен главным образом славянский текст Евангелия, многие приобретают и русские переводы. Складывается ситуация, что почти в каждой старообрядческой семье имеется новообрядческий, синодальный перевод Евангелия, нередко встречаются и другие современные переводы, как новообрядческие, так и протестантские.  Однако  надо отметить, что синодальный и иные переводы Евангелия не только не учитывают старообрядческую традицию, но и грешат множеством других недочетов и неточностей. О том, нужно ли старообрядцам иметь свой, именно старообрядческий перевод Евангелия, мы беседуем со специалистом по истории восточного христианства, публицистом, кандидатом исторических наук, доцентом и руководителем Ближневосточной секции Школы Востоковедения НИУ ВШЭ Алексеем Владимировичем Муравьёвым.

 

Надо начать с обоснования необходимости перевода: зачем нам нужен новый перевод? Есть же разные другие переводы, есть синодальный перевод. Некоторые считают, что достаточно удалить из синодального перевода «новообрядческую» орфографию, исправить «Иисус» на «Исус» и т. п. Поэтому появляется вопрос: нужен ли новый перевод? Ответ звучит, с моей точки зрения, так: нужен, потому что мы сейчас переросли те принципы, на которых построен не только синодальный, но и все переводы до середины  XX века.

Эти принципы в той или иной степени использовались во времена всех предыдущих переводов — синодального, епископа Кассиана (Безобразова), С.С. Аверинцева и других. Создатели этих переводов исходили из того, что есть греческий текст, который является оригинальным текстом Евангелия, а есть славянский, наш текст, который неудобопонятен, затруднителен и так далее. Какой путь перевода тут можно выбрать?

Например, можно сделать такой русский перевод, который сохранит всю красоту церковнославянского, но тем не менее будет сверстан на уровне современных филологических норм и даст адекватное представление о том, что такое евангельский текст. Такая задача не раз декларировалась переводчиками, но реального ее воплощения не было по одной простой причине: людям было очень трудно абстрагироваться от того славянского, который они использовали.

Отмечу, что в современном новообрядчестве существует такое внутреннее убеждение, что, вообще говоря, нужно в целом переходить на русский язык, что русский язык более соответствует как современному развитию христианства, так и мышлению русскоязычного читателя. Поэтому и предлагалось славянский язык заменить русским.

Но если бы мы поставили иную задачу — не просто заменить один текст другим, а, используя герменевтический инструментарий,  дать более точное понимание, о чем говорится в Евангелии, — тогда, как мне кажется, мы могли бы приблизиться к тому, для чего вообще нужны переводы.

 

У нас есть прекрасная славянская богослужебная традиция, которой по крайней мере тысячу лет. Но также у нас есть ложное ощущение, что реальный мир Евангелия, мир, в котором действует Христос, ученики, — нам очень близок. Кажется, что это наши знакомые люди, которых звали Мария, Фома, Исус. Но это не так: у нас слишком замылились глаза, мы не видим исторической дистанции. А она велика, потому что Иудея 1-го в. н.э. — это мир арамеоязычных евреев, и он не является ни миром византийским, ни миром славянского, древнерусского христианства.

Задача скорее состоит в том, чтобы вернуться назад и взглянуть на этот текст в первоначальном его культурном оформлении. Мы стараемся объяснять имена и разные термины, которые встречаются в Евангелии, исходя не из славянского, а давая и форму исходную, еврейскую, в некоторых случаях арамейскую и греческую, чтобы у читающего человека возникло понимание, с каким первоисточником он имеет дело. Это, по сути, призыв к новому прочтению Священного Писания.

Еще хочу добавить, что в наши дни в среде христиан встречается ложное представление того, что мы очень хорошо знаем и понимаем Писание и в частности Евангельские тексты. В результате пропадает интерес к чтению Библии. В прошлые времена интерес был очень сильный. Человек думал (особенно это касается старообрядцев и протестантов), что весь смысл жизни заключен во многом вот в этой книге, и от этого стремился лучше её знать. Но затем эта жажда знать сменилась ложным пониманием, что «мы все уже знаем». Поэтому задача перевода — вернуть Евангелию статус настольной, читаемой книги.

Обратимся к истории переводов Евангелия. Первоначально оно устно проповедовалось в среде людей, говорящих на арамейском и греческом языках. Но когда его понадобилось записать, то сделано это уже было только на греческом. Таким образом, состоялся процесс интерпретации арамейского текста на языке греческом. К сожалению, у нас нет исходного арамейского текста, но есть разные способы понять, каков был этот арамейский прототекст: во-первых, изучая греческий перевод с точки зрения языка, во-вторых, сравнивая греческий текст с сохранившимися сирийскими (тоже арамейскими, но более поздними и на другом диалекте) переводами. В дальнейшем текст Евангелия был переведен на многие языки, в том числе на славянский. Книжный славянский (или церковно-славянский) язык зародился в VIII-X вв., скорее в IX. Тот славянский язык, который нам известен, прошёл через два южно-славянских влияния, потом еще русифицировался, текстуально устоялся, и где-то к XV-XVI вв. мы получили стандартную форму языка и текст, выраженный в Геннадиевской Библии. В общем, это основа нашего славянского богослужебного и четьего текста.

Вплоть до появления синодального текста были отдельные попытки перевести Библию на современный язык. В Европе пионером подобного направления во многом выступил М. Лютер, который впервые перевел Библию с латинского на современный немецкий. Впоследствии библейский текст был переведен на все народные языки — началась эпоха вернакуляров (национальных языков). Латинский перевод вышел из употребления, а греческий остался только у греков.

Когда в XIX в. в русской новообрядческой среде возник спрос на адаптированный к современному русскому текст, то появился так называемый «синодальный» перевод. Его осуществила библейская комиссия при содействии Духовных Академий и митрополита Филарета (Дроздова). Но реакция на его появление была очень разная. Так, например, знаменитый Феофан Затворник писал, что «Библию новомодную я бы сжег на Красной площади». То есть сами новообрядцы сначала очень критично воспринимали идею перевода. В синодальной церкви к этому переводу было неоднозначное отношение потому, что его авторы черпали вдохновение в том числе из протестантизма и католицизма. А люди привыкли к славянскому тексту, и идея, что людям нужен текст Евангелия на русском языке, была неочевидна.

 

Знали — да, но понимали не на основе знания грамматики и лексики, а, скорее, на основе традиции, внутренней вовлеченности. Это была ситуация «диглоссии», когда славянский был верхним этажом языка, а русский — нижним. До начала XX века считалось, что старообрядцы хорошо знают славянский, тем более что были диспуты отчасти на славянском, но когда уже сам свт. Арсений Уральский, а особенно Ф.Е. Мельников стали переходить в своей полемике от славянского на чистый русский, современный, то стало ясно: эпоха славянского кончилась. Уже в конце XX в. и сегодня старообрядцы охотно приобретают Библию и Евангелие с синодальным переводом, несмотря на ошибочные написания святых для христиан имен.

При этом очевидно, что у людей должен быть вариант Священного Писания на русском. Но это издание, конечно, не должно иметь богослужебное употребление, скорее это должно быть вспомогательным, справочным пособием для изучения Писания. И наш старообрядческий перевод Евангелия должен вытеснить синодальные и прочие инославные переводы из библиотек старообрядцев.

 

Самое главное, что произошло в XX веке, — это то, что русская наука, наконец, стала использовать достижения библеистики. С XVIII до XX века длилась эпоха филологической рефлексии, когда мало-помалу отечественная наука отходила от идеализации византийского «идеального греческого текста» Священного Писания. Мировая новозаветная наука занялась рукописями, выяснилось, что александрийская традиция не менее важна, чем «сирийская». Изучены были папирусные фрагменты, история переводов. В ходе исследований, например, было доказано, что «Послание к евреям», скорее всего, не принадлежит апостолу Павлу: слишком разный язык в нем и у языка апостола. Для многих людей это было шоком, но обращение к наиболее древним рукописям показало, что это послание даже не подписано именем апостола Павла. Развитие церковной археологии позволило по-иному взглянуть на библеистику и вообще на весь корпус Писания. В советское время в России было, понятно, не до библеистики, но после конца советской власти она снова стала занимать умы. Началась эпоха научного взгляда на Писание, задачей которой было уже не защитить Писание от нападок атеистов, а по возможности восстановить его исходную форму и смысл.

 

Проблема в том, что старообрядчество само не решается использовать достижения церковной археологии. Можно сказать, в старообрядчестве вызрела и расцвела пышным цветом такая алармистская нерефлексивная точка зрения, что нужно закупориться и ничего не знать, ничего не ведать и как бы отгородиться от достижений науки. Иногда это отношение неверно называют беспоповским, но оно характерно не только для старообрядчества: и в новообрядчестве есть такие архаизаторы, которые считают, что задача религии — как можно сильнее закрыть глаза и плотнее заткнуть уши.

 

Да, это, кстати, та эпоха, в которую и возник синодальный перевод. Цензоры работали и с этим текстом, вынося его из области свободы в область казенного православного мирка. Ученые-библеисты нередко оказывались не ко двору. После революции 1917 г., уже в эмиграции, представители русской академической науки (Антон Карташов, еп. Кассиан (Безобразов), преподаватели института святого Сергия в Париже) столкнулись с выдающимися достижениями западной науки в области семитской филологии и библеистики. И тут возник вопрос: почему им можно свободно переводить Писание, а нам нельзя?

Епископ Кассиан (Безобразов) стал тогда делать свой перевод. Он оказался научным, но тяжелым и местами очень затруднительным для чтения. Однако через этот перевод он как будто ставил вопрос, каким должен быть язык современного перевода Писания. Перевод Безобразова был на полпути от синодального к совершенно новому типу перевода. Затем было еще несколько попыток, в большинстве своем протестантских, столь же спорных. Синодальный перевод по-прежнему удерживал первенство.

К следующей важной попытке перевода подступился знаменитый антиковед, византинист и русист С.С. Аверинцев. Он создал, на мой взгляд, очень хороший перевод в своем духе: тонкий, умный. Аверинцев переводил много античных памятников, поэтому он очень хорошо знал греческий язык и чувствовал его. Он знал не только библейский греческий, но и самый разный греческий, на всех его этапах. Он и Гомера знал, и Платона, и поздних авторов, хорошо чувствовал нюансы греческого языка. И, кроме того, Аверинцев одно время сильно интересовался арамейским.

Но все-таки его перевод, как мне кажется, был лишь этапом, сильно связанным с синодальной традицией. И это несмотря на то, что был на голову выше всего, что было сделано до него.

 

Дело в том, что Сергей Сергеевич был сам поэт и писатель, ему было сложно воплотить в работе идею, что язык Евангелия — это не высокий литературный язык, а язык диалектный и простонародный, ставший сакральным и образцовым. Он подсознательно стремился превратить этот язык обратно в высокий литературный «штиль», а это очень сложно. Ему хотелось художественности, «прекрасной ясности», каких-то славянских слов. Он, как хороший филолог, чувствовал, вероятно, что этот язык очень специфический, его нельзя делать хорошим литературным, но все равно пытался его возвысить. А возвышение в данном случае не идет на пользу пониманию.

Что касается последнего перевода — В.Н. Кузнецовой «Радостная Весть: Новый завет» (ей помогал лингвист С. Лёзов, в прошлом православный библеист), и его сложно назвать доброкачественным с точки зрения стиля и литературного целого. Аверинцев, кстати, написал на него жёсткую рецензию. Получалось, что, упрощая, этот перевод «вычитал» из Писания сакральность. Это очень неуловимая вещь, потому что далеко не всякий человек способен выдержать столкновение лицом к лицу с библейским текстом, это непростая задача. Кузнецова и Лёзов пошли по другому пути, они полностью отвергли всю традицию синодального перевода. Они заявили: мы все сделаем по-другому, будем заново переводить не только текст, но и метатекст и даже контекст. Они попытались перевести Евангелие, отказавшись от прошлого наследия, и попали в другую крайность: Кузнецова стала переводить практически на бытовой язык, современной разговорной, едва ли не кухонной прозы, условно говоря, на язык советской литературы. И этот простой разговорный язык уничтожил сакральный смысл. С.С. Аверинцев и еп. Кассиан (Безобразов) старались передать сакральность каким-то образом и из-за этого возвышали «штиль», а здесь возник крен в сторону низкого языка. Известно, что самое сложное в русском языке — это стилистика. Ты можешь хорошо владеть лексикой, синтаксическими приемами, но стилистика и идиоматика русского языка, как очень богатого литературно, — это высший пилотаж.

Теперь про наш подход. Как мне кажется, перевод Библии — это всегда приближение. В математике есть такое понятие, как асимптота — линия, которая стремится к оси, то есть к какому-то значению, но никогда не достигает этого. Так и мы стремимся к тому, чтобы сделать идеальный перевод, который бы адекватно передавал, но этого никогда не получается.

Само Евангелие, даже в том виде, в котором было записано впервые, уже есть интерпретация — устный текст стал письменным. В евангельском повествовании мы неоднократно встречаем эпизоды, когда сами апостолы ошибались в интерпретации слов Исуса. И после таких ошибок ему приходилось дополнительно разъяснять те или иные свои слова. Работа по истолкованию или переводу Писания сродни археологии. То есть ты вскрываешь пласты и в каком-то смысле опускаешься все ниже на уровень основания или открываемого объекта языковой археологии. И ты понимаешь, что на этом уровне вещи выглядят по-другому. И тут возникает проблема: как объяснить другим, что ты увидел. Потому что здесь, конечно, куча сложностей.

Любой переводчик Евангелия вынужден работать не только сам, но и «в хоре», учитывая весь опыт предыдущих переводчиков. Один из самых сложных моментов заключается в том, чтобы учесть и включить опыт предыдущих переводчиков. Не копировать их, а, уважая переводческие достижения каждого конкретного автора, придерживаться научной линии понимания.

 

Идея РПсЦ и РДЦ сначала была в том, чтобы дать старообрядческому читателю такой текст, который не смущал бы его своими внешними чертами. Например, написанием имен собственных, топонимов, каких-то интерпретаций. Высказывалась идея, что можно быстро поправить синодальный перевод, заменив «Иисус» на Исус, «Давид» на Давыд и так далее. Но такой проект с точки зрения филологии текста ничтожен, да и не нужен. Поправив текст, чего мы достигнем? Как народ не очень читает Писание, так он и не будет его читать и с правильными именами, а все-таки наша задача — привлечь его к чтению.

Со стороны Русской Православной Старообрядческой Церкви над переводом работает старший преподаватель Высшей школы экономики, сотрудник Академии наук А.В. Муравьев (справа), со стороны Русской Древлеправославной Церкви — благочинный Западносибирского благочиния (Сибирская епархия РДЦ) протоиерей Андрей Марченко (слева)

И тут возникла иная идея — перевести с оригинального текста, учитывая его культурный контекст, в том числе языковой, дать наиболее корректную интерпретацию, сохранив связь с сакральным чувством, которое в душе каждого православного христианина рождает чтение Евангелия за службой. Но сохранив не путем архаизации, а путем сопоставления двух текстов: славянского и нового русского.

За базовый текст мы взяли издание греческого научного текста, впервые вышедшего в 1949 г. под названием Novum Testamentum Graece, как результат многолетних трудов трех его редакторов: Эберхарда Нестле, Эрвина Нестле и Курта Аланда. Это плод трудов многих поколений исследователей, текстологов, с указанием всех возможных чтений и всех возможных рукописей, которые вообще доступны современной науке.

Но опыт переводов показывает, что одного знания греческого текста, увы, недостаточно, потому что этот текст, хотя он и написан по-гречески, все же писался не на стандартном языке греческой или византийской литературы. Античная, как и русская, классическая литература создала большое количество текстов, сформировавших стандарт греческого языка. Этот стандарт сформировался до Рождества Христова, например, такие авторы уже IV-V века, как Платон, Демосфен, Лисий, Сократ, чуть позже Плутарх, Лукиан заложили золотой стандарт греческого языка. Но Евангелие не вписывается в этот стандарт. Язык Писания — это провинциальный, «неправильный» и очень сильно семитизированный язык. Представьте себе, что на русский язык где-то в отдаленных областях страны влияют местные языки, включающие в него огромное количество своих культурных кодов. Поэтому, читая этот текст, люди нередко оказываются пойманными в ловушку недостаточного понимания этого культурного контекста и этих кодов. В качестве корректирующего греческий арамейского я взял несколько сирийских версий Евангелия: Пшитту, Филоксеновский и старо-сирийский.

Наша задача в этом смысле становится иной, нежели у прежних переводчиков. Мне, как арамеисту, постоянно работающему с арамейскими текстами, понятны те языковые коды, те неправильности греческого языка, которые заложены в текст Евангелия. И надо их осторожно передать. Надо создать такой интерпретирующий текст, который не заменит славянский, не будет с ним соревноваться в высоте и сакральности, а сделает арамейские коды частью ансамбля. И потом мы все на основе осторожного сравнения ищем точную интонацию.

 

Будет идти два параллельных текста: один — славянский, второй — гражданский, русский, с использованием на данный момент эталонной публикации Нового Завета. Мы оставим славянский и рядом поместим интерпретативный текст перевода, приближенного к оригиналу.