Иерей Никола Бобков: «Отец был для нас примером во всем»

25 ноября 2015 года исполнилось 30 лет со дня трагической гибели известного старообрядческого церковного деятеля — протоиерея Евгения Алексеевича Бобкова. Сегодня воспоминаниями об отце делится иерей Никола Бобков.
 

Очень трудный вопрос… Если бы не было о. Евгения, на его месте должен был быть кто-то другой. В конце 70-х — начале 80-х годов большинство вопросов в Старообрядческой Церкви решались через владыку Анастасия (Кононова) и его секретаря о. Евгения, и в первую очередь вопрос о сохранении иерархии.

Владыка Никодим (Латышев) удалился тогда по болезни в Добруджу, и все вопросы приходилось решать владыке Анастасию и о. Евгению. В то время была реальная угроза существованию Церкви, епископов и священников было мало. Власти и спецслужбы не дремали. Даже среди прихожан старообрядческих храмов были сотрудники соответствующих органов.

О. Евгений был в то время самым активным священником, пользовался большим авторитетом, благодаря своему образованию — светскому и духовному. Религиозное образование было неофициальным. Владыка Геронтий (Лакомкин) поставил его в чтецы. Наставниками были отец Василий Королев (в 1927-62 гг. настоятель Покровского кафедрального собора на Рогожском в Москве — прим. ред.), отец Петр Селин (в 1945-67 гг. настоятель Успенского храма в г. Горьком, ныне Нижний Новгород — прим. ред.), протодиакон Михаил Голубев (в 1945-82 гг. служил в Успенском храме в г. Горький, ныне Нижний Новгород — прим. ред.), отец Прокопий Карцев (1962-75 (?) гг. настоятель Покровского кафедрального собора на Рогожском в Москве — прим. ред.) и другие священники, не говоря уже про крылошан, уставщиков и регентов. Михаил Ферапонтович Лазарев, Михаил Дорофеевич Нешин — много людей вернулось после войны и о. Евгений смог впитать их знания и убеждения.

Валентин Александрович Лукин, уставщик на Рогожском кладбище, учил будущего о. Евгения крюковой грамоте, для чего приходилось уезжать в лес. Это известно мне по рассказам Николая Григорьевича Денисова. Преподавание религиозных предметов в то время было опасным. Если только заметят, что ведутся систематические уроки, человек мог получить статью и отправиться в места далекие.

Когда человек растет в общине, такой многочисленной, как Рогожская, участвует в совместных торжествах с Нижегородской общиной, то понятно, что идет обмен опытом. По крупицам собирается огромный массив знаний, опыта. Нельзя кого-то одного назвать учителем. Это постоянное совершенствование, к которому мы, как христиане, призваны.

Общественный деятель — это участие в работе советского Фонда мира. Нужно было хоть как-то показывать Советской власти, что ты участвуешь в «общем деле». Показать, что ты не являешься членом оппозиции.

Как ученый, о. Евгений одним из первых заметил и начал изучать гуслицкие рукописи. И у него есть печатные работы. И только недавно ученые вновь обратили внимание на гуслицкие рукописи, начали их изучать.

Как священник, отец Евгений полностью отдавался богослужению. Оно отличалось особым настроем. Не было такого, что он выкладывался наполовину. Для него каждая служба была очень важной.

Как отец… Конечно, 10 человек детей требуют большой заботы и внимания. Он очень любил детей. Сам о. Евгений был единственным ребенком в семье. Его мама Нина Кузьминична пережила войну и не смогла больше иметь детей. Он однажды дал бабушке горсть гвоздей и сказал:

Хочу, чтобы у меня столько было детей, сколько здесь гвоздей.

Он и других людей, христиан призывал:

Нам нужно умножаться! Учите своих детей быть христианами — это один из способов распространения христианства. Если мы научим детей быть христианами, то они понесут веру в мир.

В настоящее время есть тенденция у молодежи, чтобы посвящать себя только духовной деятельности. О. Евгений, наоборот, стремился, чтобы дети были развиты во многих областях, получили хорошее светское образование. К сожалению, после его смерти мы не сумели это реализовать, никто из нас не получил высшего образования. Это тот аспект, который отец Евгений не одобрил бы. Он хотел, чтобы все мы учились. Надеемся, что его внуки постараются стать более образованными, чем мы.

Я знаю, что о. Евгений желал бы, чтобы дети получили светское образование. А духовное мы получим, рассчитывал он, живя в Церкви. Присутствуя на богослужениях, участвуя в празднованиях, общаясь с людьми, которых он приводил в дом, общаясь с другими прихожанами и крылошанами. Получим то самое богословское образование, как и он сам. Это не было направленное образование, двухгодичный курс в Духовном училище. Это было учение всегда: за трапезой, во время прогулки, в поездках — постоянно чему-либо отец нас учил.

Примером для нас, детей, он был во всем. В первую очередь своим небезразличием. Если он видел, например, как кого-то избивают, это его задевало, он должен был пойти и вступиться. Если замечал какую-то несправедливость, то должен был, используя свои знания, помочь людям. Мы стараемся следовать его заветам в жизни, быть небезразличными. Может, поэтому нас жизнь так и кидает?..

Так и отец Сергий вступился, когда нужно было, за Белую Криницу и поехал туда по зову сердца. Я думаю, что это один из таких поступков, которые отец Евгений бы одобрил.
 

У него не было сомнений в истинности Древлеправославия. И люди, с которыми он общался, уважали это. Некоторые ученые даже приняли крещение в нашей Церкви. Они видели его преданность вере и уважали его мнение.

Конечно, среди людей, которых знал о. Евгений, были атеисты, иудеи и новообрядцы. Он не судил о человеке только по его вероучению, а смотрел на поступки. Принимал людей такими, какие они есть, надеясь, что, увидев чистоту его веры, когда-либо тоже станут христианами. Но если и не стали бы, он не перестал бы с ними общаться.

О верности старообрядчеству. Однажды подошла к о. Евгению женщина и спросила: «Батюшка, у меня сын в православии находится, как мне убедить его перейти в старообрядчество?» О. Евгений ответил:

Так они не православные, а кривославные!

Он не мог назвать истинной другую веру. Его воспитали так. Во время своего духовного роста он уверился в истинности Древлеправославия и у него не было сомнений, что Истина может быть где-то еще.

Для него Древлеправославная Церковь Белокриницкой иерархии и была истинной Христовой Церковью. Никаких сомнений не было.
 

Интерес к старообрядческой культуре у него был всегда. Он вырос в старообрядчестве, и вопрос сохранения веры подразумевал использование всех возможных средств. Так же, как и использование достижений ученых, их знаний. То, что Малышев помог тогда опубликовать «Житие протопопа Аввакума», явилось прямой пропагандой Христианской веры, помогло привести в нашу Церковь множество людей, которые, увидев ревность Аввакума, тоже стали верующими.

Печатать в то время жития святых было невозможно. Но опубликовать выдающийся образец литературы XVII века — это было совсем другое дело. Вот для чего о. Евгению нужна была старообрядческая культура. Так же, как изучение гуслицких рукописей. В отличие от печатных книг в них были свои особенности напева.

Сохранение этих книг помогло бы сохранить и различные напевы в старообрядчестве. У нас пение сейчас более стандартизировано. А если использовать рукописные книги, то там гораздо более богатые роспевы, которые нужно использовать и сохранять.

 

Посты? Я никогда не видел, чтобы он их нарушал. Каноны Церкви были для него законом, определяющим, как нужно жить. Но нужно понимать, что в советское время не всегда можно было исполнить все, что требуют церковные каноны. Например, если нужно было встретиться с чиновником в ресторане, отец Евгений шел на это, зная, что по-другому важная встреча не состоится. Хотя есть правила, запрещающие священнику заходить в корчемницу.

Если другие старообрядцы вели не вполне благочестивую жизнь, нарушали посты, например, — он их увещевал. Недавно один человек поделился со мной воспоминаниями, как пришел в Покровский собор в Великую Субботу, когда пели: «Пойте и превозносите Его во веки». О. Евгений тогда был еще диаконом. Подошел поздороваться, спросил: «Как ты живешь? Как дела?» И следующий вопрос был: «А как посты?» Собеседник сознался, что он немножко смалодушничал, посты не соблюдает. И о. Евгений сказал ему:

Ты хотя бы мясо в постные дни не ешь.

У него была снисходительность к людям, которые шли по истинному пути. Он не требовал сразу полного отрицания прежней жизни, понимая, что некоторым людям нужно время для того, чтобы изменить себя. Знакомый моего отца сказал, что после этого разговора никогда больше в постные дни мяса не вкушал. Настолько повлиял на него этот разговор! А если бы о. Евгений отказался тогда с ним общаться? «Раз ты не соблюдаешь посты…» Это могло даже оттолкнуть человека от веры. Но о. Евгений понимал, что к людям надо относиться снисходительно и помогать им преодолевать свои недостатки.
 

Как никто другой он был к этому готов. Когда живешь среди советской власти… Надеялся ли он? Скорее всего, надеялся. Был ли готов? Конечно, был готов. Но открыто говорить об этом в то время было нельзя.

Кто не жил в то время в Церкви, кто пришел к вере в конце 80-х — начале 90-х, тот ничего не знает про жизнь верующих в начале 80-х. Сейчас многие даже не знают, что нельзя было водить в храм детей, что молодежь в большинстве приходов не пускали на крылос — под угрозой закрытия храма. Это были трудные времена.

Нельзя было, чтобы дети были в храме. Если приходил уполномоченный на службу, а мы были облаченными чтецами, то отец запрещал нам показываться. Мы должны были прятаться в ризнице, чтобы уполномоченный нас не увидел. Если же кто-то из молодежи был замечен в алтаре, даже дети священника, отца Евгения вызывали в администрацию, ему приходилось давать объяснения и каким-либо образом улаживать это дело. Ему приходилось оправдываться, почему его дети участвуют в богослужениях.

Не могу представить, каким трудом давалось ему общение со школой. Там знали, что мы верующие и не будем октябрятами, пионерами и комсомольцами. Мне жаль своих школьных учителей. Сколько им пришлось перенести из-за того, что мы веровали в Бога! Теперь я узнал, что некоторые учителя были старообрядцами. Было такое время, что они боялись нам это сказать. Чтобы учитель истории, коммунистка, открыла, что она — верующая?! Она бы лишилась работы, как минимум.

Во время советской власти молодежное мероприятие в Церкви было событием из ряда вон выходящим. Встречи в Гомеле были чуть не единственной, помимо Жен-Мироносиц, возможностью собраться вместе. Молодежь относилась к этому положительно, тем более, что о. Евгений старался в случае необходимости помогать финансово. Откуда брал он деньги — неизвестно. Ему люди помогали, и он старался тоже помогать — билетами, размещением.

Никто другой не мог в то время ничего подобного организовать. Власти, конечно, этого не любили, но запретить людям съезжаться не могли. Учитывая, что у о. Евгения был выход на западных журналистов, и о репрессиях в отношении него сразу стало бы известно за пределами страны. Так что власти не могли в полной мере контролировать о. Евгения.

Организовать встречи молодежи — это было дело во благо Церкви. Отец Евгений и матушка Ирина Чунины, отец Никола и матушка Марина Думновы, о. Глеб и Надежда Казаченко, Георгий Андреевич и Варвара Даниловна Андреевы, Георгий и Елена Лариошкины — это лишь несколько семей, образовавшихся благодаря этим встречам в Гомеле. Уместно у них спросить о значении этого мероприятия для старообрядчества.

Сейчас молодежь ездит с целью найти себе невесту или жениха на Великорецкий крестный ход, тогда ехали в Гомель. Ехали из Питера, Москвы, Нижнего Новгорода, Новосибирска, Украины, Молдовы.

От редакции: Георгий Андреевич и Варвара Даниловна Андреевы на днях дали интервью нашему сайту, в котором также подтверждают, что «для старообрядца того времени Гомель был центром молодежного движения, и во многом это заслуга о.Евгения. Этот период в Гомеле был самый интересный в активной церковной жизни».