Е. М. Юхименко: «Очень важен живой, непосредственный контакт исследователя с объектом своих научных интересов»

Летом 2019 года отметила свой 60-летний юбилей доктор филологических наук, главный научный сотрудник Отдела рукописей и старопечатных книг Государственного исторического музея, автор более 350 работ в области литературы, истории и культуры русского старообрядчества Елена Михайловна Юхименко. Научный журнал «Ученые записки Петрозаводского государственного университета» к этой знаменательной дате опубликовал интервью с Еленой Михайловной.

***

На втором курсе университета, когда надо было выбирать научную специализацию, я выбрала древнерусскую литературу. Для студента советского времени это была самая неизведанная и достаточно сложная область, поскольку изучение средневековой словесности, тесно связанной с религией, историей Церкви, богословием, церковным обиходом, предполагало освоение и этой проблематики. В конце второго курса руководитель семинара — замечательный лектор и педагог профессор Владимир Владимирович Кусков порекомендовал мне поехать в археографическую экспедицию, которую традиционно организовывала на историческом факультете МГУ Ирина Васильевна Поздеева. Эта первая поездка в Верещагинский район Пермской области — как я теперь понимаю — оказала решающее влияние на мою дальнейшую судьбу. Люди — поборники древнего благочестия, носители древнерусской книжной традиции, бережно, из поколения в поколение хранившие старопечатные книги и рукописи, сохранявшие любовь к труду и порядку, — произвели на меня глубокое впечатление. Это «открытие» позволило мне увидеть, что древнерусская литература и преемственно с нею связанная литература старообрядческая не только предмет научных штудий, но и наследие, глубинно связанное с настоящим временем и духовно близкое по крайней мере части нашего общества. Поэтому меня сразу увлекла тема, которую для будущей дипломной работы мне предложила И.В. Поздеева, – «“Виноград Российский” Семена Денисова». Это собрание житий-мартириев первых подвижников старой веры, написанное одним из основателей Выго-Лексинского общежительства, давало прекрасную возможность для комплексного исследования: помимо сугубо литературоведческого аспекта здесь не менее важен был аспект исторический, источниковедческий, текстологический. В.В. Кусков, убежденный в необходимости тесного знакомства студентов с рукописной традицией памятника, направил и мои поиски в это русло. Так я впервые весенним днем 1979 года переступила порог Отдела рукописей Государственного исторического музея. Работа в рукописных отделах библиотек и музеев, в то время обязательная для филологов-древников, сформировала круг моего будущего научного общения и круг моих близких коллег и друзей. Ведущей научной школой по изучению древнерусской литературы в то время был (и остается поныне) Отдел древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, который объединял вокруг себя ученых, занимающихся вопросами славяно-русского рукописного наследия. Под таким названием проводились научные конференции молодых специалистов. Для меня было честью принять участие в подобной конференции, проходившей 22–24 сентября 1981 года, с докладом, посвященным итогам моей дипломной работы. Это было еще одно важное событие моего научного пути. Таким образом, «Виноград Российский» стал для меня «началом начал».

Самое сильное влияние не только в научном, но и в личностном плане на меня оказала Наталья Владимировна Понырко, ученица Д.С. Лихачева, доктор филологических наук, профессор, ныне заведующая Отделом древнерусской литературы ИРЛИ РАН. Встреча с нею стала третьим и решающим событием моей научной биографии. Причем эта встреча в определенной мере была случайной. Уже после молодежной конференции, в 1983 году, я была в Пушкинском Доме и работала с рукописями в Древлехранилище. И вот у лифта на втором этаже столкнулась с Натальей Владимировной, и она неожиданно предложила мне: «Поступайте к нам в аспирантуру». Об этом эпизоде, который именуется так, что Наталья Владимировна «подобрала меня у лифта», мы обе вспоминаем с улыбкой. Благодаря ей я обрела подлинную научную школу — школу Дмитрия Сергеевича, ее научные принципы и сам дух ее, сформировавшийся под влиянием личности этого великого ученого и человека. Глубокий исследователь, тонкий источниковед, остро чувствующий, с одной стороны, «вечные смыслы» древнерусских и старообрядческих текстов, а с другой — их человеческий «нерв», Наталья Владимировна — прирожденный педагог. Стиль ее работы с учениками, предельно внимательное чтение их текстов, тактичная правка, мудрые советы и предложения дают возможность почувствовать непреходящую линию развития нашей отечественной историко-филологической науки.

Для кандидатской диссертации мы вместе выбрали другое основополагающее сочинение Выговской литературной школы — «Историю об отцах и страдальцах Соловецких» Семена Денисова. Дмитрий Сергеевич, в жизни которого Соловки занимали особое место, этот выбор одобрил, только — с учетом условий развития советской науки — порекомендовал избежать слова «старообрядческий» в формулировке темы диссертации. «История об отцах и страдальцах», посвященная Соловецкому восстанию 1668–1676 годов, давала прекрасные возможности для комплексного изучения: помимо обширной рукописной традиции, богатой традиции иллюстрирования она имела теснейшую связь с конкретными историческими событиями, документы о которых хорошо отложились в архивах и частично были опубликованы. Исторический аспект моего исследования сблизил меня с другой крупнейшей научной школой — Сектором археографии и источниковедения Института истории Сибирского отделения РАН, который возглавлял академик Николай Николаевич Покровский. В сентябре 1990 года в Новосибирске проходил III Международный симпозиум по старообрядчеству, и меня, тогда еще аспирантку, в виде исключения, включили в программу этого большого научного форума. Профессиональными и дружескими связями с новосибирскими коллегами я дорожу и сейчас.

Из крупных ученых, которые оказали на меня влияние, может быть, не столько непосредственным наставничеством, сколько своими трудами и своей личностью, был Александр Михайлович Панченко. Его свободный, критический, далекий от какой-либо зашоренности взгляд на предмет проявлялся в том числе и в его личном поведении, и в репликах, которые он отпускал даже в стенах Пушкинского Дома.

Поскольку я выбрала для себя занятия историей и культурой старообрядчества, к именам ученых мне хотелось бы добавить еще два имени старообрядческих. Иван Никифорович Заволоко (1897–1984), активный деятель староверия Латвии еще с 1920-х годов, тесно общавшийся с представителями науки еще со времен Seminarium Kondakovianum в Праге (как мы теперь знаем) и имевший глубинные связи с Пушкинским Домом, и прежде всего Владимиром Ивановичем Малышевым, был в числе слушателей той далекой молодежной конференции 1981 года. Как старообрядца-книжника, его заинтересовал мой доклад о «Винограде Российском». В перерыве между заседаниями он стал расспрашивать меня подробнее, сказал, что у него тоже есть список этого памятника и пригласил посетить его. К сожалению, этим предложением мне не удалось воспользоваться, но облик Ивана Никифоровича, который сидел на первом ряду большого конференц-зала Пушкинского Дома, опираясь на костыль, и внимательно слушал студентов и аспирантов, навсегда остался в моей памяти. Его драматические жизненные обстоятельства, верность старой вере, неизменная любовь к книге и к людям ярко предстали для меня в его переписке с Михаилом Ивановичем Чувановым, еще одним корифеем староверия XX века; этот богатый эпистолярный источник дала мне в руки судьба, и я посчитала своим моральным долгом подготовить к печати весь обширный комплекс.

И еще один человек, общение с которым, более продолжительное и содержательное, позволило мне лучше понять мир старообрядчества, — Алексей Васильевич Хвальковский (1920–2005), представитель потомственной семьи староверов-поморцев; его отец, Василий Алексеевич Хвальковский, в 1917–1918 годах издавал «Вестник Всероссийского союза христиан поморского согласия», в 1918–1921 годах был старостой Поморского храма в Токмаковом переулке — первого старообрядческого храма, построенного в Москве после высочайшего указа от 17 апреля 1905 года, и первого в череде старообрядческих церковных построек в стиле модерн.

Выговскую тему считаю подарком судьбы. Все-таки никакая другая тема из старообрядческого айсберга не предоставляет таких исключительных возможностей для комплексного исследования. Не случайно Н.В. Понырко, которой принадлежат программные статьи о выговской культуре, назвала Выг «государством в государстве». Действительно, в глухих лесах Обонежья, которые и по сей день сохранили эту удаленность от «большой земли», трудами первых основателей Выговской киновии был создан настоящий оазис древнего благочестия, включавший в себя все необходимое для полноценной церковной, хозяйственной и культурной жизни.

Для понимания этого удивительного явления, особенно нашими современниками, необходимо подчеркнуть, что Выговская обитель есть прекрасный пример реализации созидательных и творческих сил русского народа. В большинстве своем крестьяне северных деревень (несмотря на легендарное княжеское происхождение, обедневшими посадскими людьми Повенецкого рядка были и братья Денисовы), руководимые идеей сохранения древнего благочестия, веры отцов и дедов, без помощи государства, а скорее, вопреки его репрессивной политике, расчистили тайгу под пашню, организовали земледелие, животноводство, звериные и морские промыслы, различные производства, торговлю. Если бы Выг создал только это многоотраслевое хозяйство, уже было бы удивительно. Но Выг создал еще и полноценную культуру столичного уровня, разнообразными и высокохудожественными памятниками которой — рукописными книгами, иконами, медным литьем, настенными рисованными лубками, деревянной резьбой — мы не перестаем восхищаться и поныне. Это осознание полноты выговской жизни и культуры, конечно, пришло позже. Изначальной «нитью Ариадны» стали для меня четыре небольших письма Семена Денисова Даниилу Матвееву первой половины 1730-х годов. Я обнаружила их в собрании Елпидифора Васильевича Барсова, который, будучи в 1860-е годы преподавателем Олонецкой духовной семинарии (в Петрозаводске), имел уникальные возможности для сбора подлинного выговского материала, после закрытия обители правительством в 1854–1856 годах в большом количестве обретавшегося в тех местах. Для самих участников переписки короткие деловые письма, буквально записки, не нуждались ни в дате, ни в пояснениях, но, чтобы расшифровать всю содержавшуюся в них интереснейшую информацию, потребовалось все дальше и дальше углубляться в неизведанный материк выговского наследия. Так, образно говоря, пришли в руки новые сочинения выговских писателей, их автографы и черновики, документы выговского происхождения и официального делопроизводства. А потом и крупные, считавшиеся утраченными комплексы, воплотившие в себе грандиозные культурные начинания первооснователей киновии — Выговская библиотеки и тома Выговских Четиих Миней.

И вновь мне хочется подчеркнуть, как важен живой, непосредственный контакт исследователя с объектом своих научных интересов. В 1993 году в составе небольшой экспедиции Петрозаводского краеведческого музея я поехала по выговским местам: в Толвую, Повенец, Данилово, Сергиево; в 2006 году в рамках проводившейся в Петрозаводске конференции, посвященной 300-летию Лексинской обители, попала и на Лексу. Особенно сильное впечатление на меня произвело Данилово. В нем почти ничего не осталось от былого величия (уже в начале XX веке его было немного), но о прежнем размахе деятельности напоминала сама топография: обширные, отвоеванные еще в конце XVII века у непроходимых лесов поля, возвышенность «Мертвой горки» (кладбища), где упокоились выговские киновиархи-писатели; все так же выбивающийся из-под земли источник, спокойная гладь реки Выг, по которой — можно представить — колокольный звон монументальной выговской соборной часовни разливался по округе.

Мне кажется, те, кто изучают древнерусскую литературу и шире — культуру, которая в лице поборников древнего благочестия нашла свое прямое продолжение и верность которой они сохранили несмотря на очевидное давление извне, не могут относиться к старообрядцам не в позитивном ключе. Благодаря старообрядцам были сохранены не только древние памятники, но и сами традиции — книжного письма, иконописания и реставрации икон, литья медных икон, древнерусской музыки. По преимуществу в старообрядческие селения еще в 1970–1980-х годах ездили многочисленные археографические, фольклорные, диалектологические и этнографические экспедиции. Ваш вопрос затрагивает больную тему — тему просвещения. Наше общество в лучшем случае не знает или мало что знает о старообрядчестве, а в худшем — до сих пор находится под влиянием миссионерских штампов XVIII–XIX веков. В числе этих предвзятых мнений было, в частности, обвинение в невежестве, непросвещенности. Но как с этим можно согласиться, когда познакомишься с высокой книжной и бытовой культурой староверов, с их грамотностью, непреходящей исторический памятью, вдумчивым подходом к тексту! Действительно, в глазах людей внешних староверие может восприниматься как явление мрачное, но стоит разобраться в причинах такого впечатления. Закрытость старообрядческого общества обусловлена понятными историческими причинами (только в 1905 году старообрядцы впервые получили равные с другими гражданами России гражданские права) и стремлением оградить свою внутреннюю жизнь от посторонних глаз, сберечь традиции и устои. Чувство собственного достоинства, основательность, традиционное христианское воспитание также не допускают бросаться на шею каждому встречному. Сохранявшаяся в старообрядческой среде система ценностей была понятна вдумчивым и наблюдательным людям, таким замечательным писателям, как П.И. Мельников-Печерский и Н.С. Лесков. Наиболее показателен первый пример. Писательская честность и жизненная правда взяли верх над чиновником, по долгу службы призванным проводить в жизнь репрессивные меры правительства по «борьбе с расколом». Как ни стремился этого избежать автор, но в дилогии «В лесах» и «На горах» вынужден был вывести положительный образ старообрядца.

И вновь подчеркну: крайне важны простые человеческие контакты, которые хоть и непросто установить, но именно они позволяют приподнять завесу над этим давно и несправедливо выведенным в тень исключительным явлением русской жизни и культуры. Надеюсь, что просвещению нашего общества будет способствовать празднование в грядущем 2020 году 400-летия со дня рождения протопопа Аввакума, выдающегося деятеля староверия и гениального писателя.

Подлинная музейная работа имеет серьезную научную составляющую, в настоящее время, к сожалению, почти выведенную за рамки музейной жизни. Эта составляющая должна проявляться в широте знаний, в умении дать точную атрибуцию предмета и его места в истории народа и искусства, в навыках критики источника, способности отличить подлинник и подделку. Но даже то, что является сугубо музейной, хранительской работой, способно доставить большую радость, позволяет ощутить непрерывную связь времен.

Это звучит слишком пафосно, но верно по сути. Конечно, и в читальном зале любого книгохранилища исследователь может получить подлинник, но, когда ты можешь взять его непосредственно с полки, раскрыть, прочитать, сличить с другим, — это особое состояние. Непосредственное общение с источниками, с памятниками культуры расширяет кругозор, заставляет задуматься над новыми вопросами. Кстати сказать, хранители, ныне занятые большим числом сопутствующих видов музейной работы, время непосредственного общения с памятниками ценят более всего.

 Выставочная работа является одним из интересных и важных видов музейной деятельности, поскольку позволяет представить широкой публике результат изучения музейных фондов, показать зрителю конкретные предметы — свидетели тех или иных событий нашей истории. Государственный исторический музей, который в 2022 году будет отмечать свое 150-летие, имеет давние, устоявшиеся традиции, в том числе и в выставочной деятельности. Моим первым выставочным проектом была выставка (и каталог) «Неизвестная Россия: К 300-летию Выговского старообрядческого общежительства» (1994). Работа над нею вместе с музейными коллегами позволила увидеть всю мощь и многогранность выговской культуры, пронизанной единой идеей и единым стилем. Знаменательному событию в истории старообрядчества — опубликованию указа 1905 года и распечатанию алтарей храмов Рогожского кладбища в Москве была посвящена выставка «Тайна старой веры» (2005). В других больших выставочных музейных проектах историко-церковной тематики («Патриарх Никон и его время», 2005 год, «Обитель преподобного Сергия», 2012 год, «XVI век. Эпоха митрополита Макария», 2017 год) я стремлюсь представить материал во всей полноте, включая ценнейшие книжные памятники, хранящиеся в Отделе рукописей и старопечатных книг, а также избежать замалчивания вклада старообрядцев в сохранение отечественного культурного наследия. Замечу, что объективно большой вклад старообрядцев в нашу культурную жизнь можно увидеть практически в любой исторической выставке любого музея (будь то памятники, сохраненные старообрядцами, или произведения, созданные старообрядческими мастерами, или коллекции старообрядческих собирателей), однако в сопроводительных текстах о старообрядцах упоминают не часто.

В последние годы мне случилось сделать два крупных проекта в рамках выставочной деятельности Митрополии Русской Православной Старообрядческой Церкви. Здесь работает Музейно-библиотечно-архивный отдел под руководством иерея Алексея Лопатина. В 2012 году мы открыли выставку «Война 1812 года и московское старообрядчество», а в 2017 году — «Сила духа и верность традиции». Эти выставки имеют просветительский характер и впервые знакомят посетителей с подлинными памятниками музейного уровня, хранящимися в старообрядческих церковных собраниях.

Русский Север — это то место, которое неизменно притягивает мои мысли, место, куда всегда хочется поехать. Мне кажется, что суровая и скромная природа Русского Севера очень соответствует старообрядческому характеру, поэтому не случайно это край старообрядческий. Пользуюсь любой возможностью приехать сюда не только в рамках научных конференций (в Петрозаводске, Архангельске, Каргополе, в Кенозерском и Водлозерском заповедниках, на Соловках), но и сама по себе. Путешествовала с разными людьми, друзьями и коллегами, но из одной и той же когорты людей, влюбленных в Русский Север.

Беседовал: заместитель главного редактора журнала А.В. Пигин