Епископ Новосибирский и всея Сибири Силуян (Килин): «Власть вынуждена идти навстречу старообрядцам, потому что больше-то надеяться не на кого»

Старообрядчество остро страдает нехваткой кадров, особенно вдали от центра, а это сказывается на его развитии — храмы строятся не так быстро, как это возможно, хотя в отдельных регионах власть готова оказывать общинам огромную помощь. И все же то, какие успехи показывают современные староверы, не может не радовать. В интервью журналисту, издателю газеты «Община» Максиму Гусеву, епископ Новосибирский и всея Сибири РПсЦ Силуян (Килин) в год своего восьмидесятилетия оборачивается назад, сравнивая времена, когда он был единственным архиереем на восток от Москвы, с современным положением дел. Его наблюдения, выводы, печали, радости и надежды — вашему вниманию.

 

Когда мне Москва доверила, сначала как благочинному, а потом и как правящему епископу Сибирской епархии контролировать развитие духовности на огромной территории, как ты верно заметил, до самого Тихого океана, то восстанавливать территорию пришлось фактически с нуля. Тогда было всего несколько приходов, в их числе в Новосибирске — исторический, выдержанный, и в Томске, тоже довольно сильный. Все остальное было фактически пустошью и нарабатывалось силами местных христиан, начиная с 1992 года. И когда, спустя годы, моя Сибирская епархия разделилась на три — Томскую, Дальневосточную и Казахстанскую, я не мог не радоваться, с одной стороны, потому что эти территории выросли, с другой, что у меня будет время сосредоточиться на определенных регионах, которые мне еще под силу объезжать.

И все-таки я вынужден говорить о проблемах — в первую очередь, о том, что до сих пор мы не можем оправиться от тяжелого периода советского времени. И по сию пору в Сибири не хватает духовенства. Вспомнить хотя бы освящение храма в Тюмени — вместе со мной за службой был всего один, и тот уральский, протоиерей, а представителей сибирского дьяконства или священства вообще не было.

 

К моему большому сожалению, очень многие приходы не прикрыты священниками. Другая сторона — в том, что те десятки общин и храмов, которые есть, я бы сказал, очень и очень младенствующие, требующие большой архиерейской любви, желания самих прихожан развивать их, а также и духовной ревности от людей.

 

Конечно, стало лучше, чем было лет двадцать назад. Что-то нами наработано и сейчас уже видны результаты. Одно из важных достижений — молва прошла о нас, скажем так, в гражданской административной среде, — все знают о древлеправославных христианах, знают, что много сделано ими и для них. Медленно, но появляются и кадры — земля сибирская постепенно рождает новую плеяду служителей, но увы, пока еще мы страдаем их нехваткой. Вот недавно в Омске у нас появился молодой и я бы сказал трезвый духом священник Петр Шилигин, и храм там замечательный. Но приходится немолодого уже отца Иоанна Устинова с Урала привлекать для развития прихода в Тюмени и во всем том околотке, что, конечно, говорит о бедности нашей епархии.

Основные кадры, по моим наблюдениям, еще растут в теплицах, еще не созрели. Сейчас весь Дальний Восток у нас почти оголен, кандидатов на ту территорию трудно найти. И потом, с точки зрения Москвы Сибирь и все что восточнее — это глубинка, глухомань, где будто бы белые медведи ходят под окнами, где всегда холодно и люди жесткие. Конечно, нет ничего удивительного, что с западной части страны никто не хочет сюда перекочевывать. А между тем священники здесь очень нужны — в Иркутск пастыря надо очень срочно. Там уже губернатор идет нам навстречу почти по всем вопросам, с которыми мы к нему обращаемся. Но для того, чтобы община была полноценной и развивалась так, как нужно, требуется настоятель.

 

Да, каждый человек на счету. Пусть служат в своих приходах, а я как-нибудь и сам доеду. Вроде в общинах что-то начинает получаться, но кадры куются очень медленно. Это долгий процесс. К счастью, начинает возрождаться пение — наш сибирский хор с прекрасным руководителем Александром Николаевичем Емельяновым гремит по всей России, его величие вполне заслуженное. Также и музейные проекты появляются, интерес к старообрядчеству у нас на сибирских просторах большой — я это вижу, чувствую.

 

По-разному, конечно. В целом, да, уважают, хлебосольно принимают. Но приходы не одинаковые. Я бы хотел сказать даже не о том, как принимают меня, а о том, как ценят в общинах своих предшественников. Например, Минусинск, — это старинный приход, он раньше был купеческим. И сегодня там прихожане очень порядочные, и до сих пор у них сохраняется умение ценить тех людей, которые отдали свои души Церкви. А вот вновь испеченные приходы (не буду называть их, чтобы не обидеть) — там еще стадия болезненного состояния, много искушений, испытаний, много проблем, которые они пока не в состоянии преодолевать. Но идет время, и я наблюдаю, как когда-то начинающие приходы укореняются, становятся увереннее, люди мудреют, словом, общины дают положительные зеленые побеги…

 

Я всегда помню о них и молюсь за их души… Свирепый советский режим изничтожил дотла все, оставил одни руины. В начале девяностых разруха была повсеместно. А мне досталась такая доля — пришлось созидать, восстанавливать. Слава Богу, я получил хороший опыт в Молдавии при архиепископе Никодиме — он был канонист, певец, любил служить, был очень строгим и всегда стружку с меня снимал, доставалось мне горячо. И вот это воспитание, знания и опыт церковной жизни мне очень пригодились, спустя годы.

Я очень благодарен моим учителям, которые привили мне пение — с Божией помощью мне удалось распространить его по всей епархии и даже по России. Мои родственники поют сейчас по всей стране. Они пропагандируют тот правильный подход к пению, который, я считаю, должен быть у всех и везде. У меня несколько сестер, от них дети, а от тех — уже и новое поколение, и все умеют петь. И где ни возьми, хоть в центральной полосе России — в Арзамасе, Костроме, Меленках, хоть в Санкт-Петербурге, хоть в Молдавии, в Приднестровье, не говоря уж о Сибири, — везде есть певцы, которым мне удалось передать тот великий опыт, который я получил от владыки Никодима, так что его талант не был зарыт в землю.

 

Все это уже потребность, ведь у меня, как у отца большого семейства, оказалось много детищ — общин, приходов, учеников. Часто мне задают вопрос, есть ли у меня дети? И я всегда отвечаю: есть, есть семеро по лавкам, и все пищат, все желторотики, всем что-то надо. Мои дети — это те старообрядцы, с которыми я дружен, которые продолжают славные традиции нашей веры, и я не могу не посещать их, помогать, подсказывать, поддерживать. В них я черпаю силы, чтобы жить дальше, ревность, чтобы их и наши общие детища не погибали, давали всходы.

Я, к сожалению, теперь не такой мобильный, а ведь были времена, когда мне поездки из прихода в приход, отсутствие дома по неделям — все нипочем было! А теперь и сам иной раз чувствую, что поводырь нужен. Мне теперь часто говорят: «Пощади себя, можно и не ездить туда-то и туда-то», но как я могу не ездить, если меня ждут, когда действительно надо съездить, поддерживать, вдохновлять?!

 

Да, до революции, я знаю, был целый пласт сибирских старообрядческих приходов, сколько христиан было! И все были порядочные, зажиточные. Но репрессии всех погубили…

 

Я всегда говорю: слава Богу и тому, что есть сейчас! Но если все же взглянуть вперед, там непочатый край работы. Я говорил и повторяюсь: мы находимся в очень убогом, в нищенском положении. И те места, где кружки молодежи появляются, где учатся молодые люди богослужения вести, петь, надо поддерживать изо всех сил. Все зависит от Бога, если Ему угодно возродить эту огромную территорию, то все вернется на круги своя, а если не далек тот час, когда будет конец жизни, то остается довольствоваться малым.

Честно сказать, не растерять бы и того, что есть, ведь у нас в стране по-прежнему много людей, пораженных атеизмом, они находятся за бортом духовности, и все еще не пробудились от сна бездуховности. Проблема и того глубже — многие светские люди все в меньших силах влиять на своих детей, которые погрязли в современной электронике и считают ее чуть ли не основой своей жизни.

 

Не скажу так однозначно. Сейчас вот многие удивляются: те, кого когда-то гнобили, кого считали темнотой, выжили и продолжают свой духовный рост. И сейчас нам, исповедующим дораскольную православную веру, дают возможность укрепляться, развиваться, увеличивать свой потенциал и численность. Хотя, как я часто говорю, последнее поколение — оно несчастное, брошенное, забитое, загнанное в угол, доведенное до отчаяния, депрессий, до суицидов. И оно не знает, как выбраться на свет Божий из этой темноты.

Поэтому те гранты, та зримая материальная помощь, которая выделяется сегодня нам от власти — отчасти и после того внимания, которое Президент Владимир Путин оказал нам два года назад, — все это дает нам и поддержку, и толчок для развития. Так что теперь многое зависит от нас, от нашей активности, полезности обществу. Если мы не будем просто сидеть, но станем развиваться и вокруг себя что-то оживлять, то и поддержка станет ощутимее — главное, пользоваться ей с умом и во благо Отечеству.

Мне даже кажется иногда, что власти сегодня вынуждены идти нам навстречу, потому что им больше надеяться-то не на кого. Они испробовали разные методы, но мало что работает в вопросе укрепления духовной и культурной составляющей общества, скорее, все идет под откос. А раз есть мы, несломленные, то с нами выгодно иметь дело — мы действительно можем предложить то, что позволило нам три с половиной века не просто держаться, но и развиваться в своем внутреннем состоянии. Мы как были крепкими, с живительной натуральной верой, так и остались. И мы, как кусок истории со своей традиционной верой, теперь на учете у власти и, смею надеяться, на хорошем счету. Это такой нам аванс, который надо отрабатывать.

---

Беседовал Максим Гусев