Г. А. Коряшкин: «У духовной катастрофы духовная первопричина»

В своей программной статье известный русский предприниматель, гендиректор «ЭнПиВи инжиниринг», председатель совета директоров ОАО «Мостотрест» Георгий Алексеевич Коряшкин размышляет о том, что русскому народу в своей истории довелось испытать непреложную истину слов Христа «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит».

Георгий Коряшкин не случайно поднимает тему церковного раскола — его предки по материнской линии принадлежали к старообрядцам Белокриницкого согласия, а один из них, некогда именитый купец, в чине инока погребен на Рогожском кладбище Москвы. Несмотря на то, что ныне Георгий Алексеевич является прихожанином Московской Патриархии, он поддерживает просветительские проекты в рамках Русской Православной старообрядческой Церкви. В частности, благодаря его деятельности не так давно увидело свет двухтомное издание «Поморских ответов», в которых впервые был помещен полный перевод этого апологетического текста на русский язык.

 

У духовной катастрофы духовная первопричина

К сожалению, спустя 100 лет после событий 1917 года в российском обществе нет какого-либо консенсуса о первопричинах революции, да и сама тема поиска причин за пределами начала XX века большинству затруднительна и не интересна. Говоря о революции 1917 года, как правило, называют хорошо нам известные со школьной скамьи причины: тяготы войны, нерешенность аграрно-крестьянского вопроса, антагонизм труда и капитала, популярность социалистических идей, мода на марксизм в среде интеллигенции, падение авторитета власти и т. д. Но сами эти видимые причины не обязательно должны были привести к духовной катастрофе. В своей истории мы справлялись с ситуациями и посложнее. Тем более эти причины, как-то объясняя момент, не объяснят то, что последовало после Октября. Почему брат был готов убить брата, расстрелять священника, осквернять святыни, «грабить награбленное», искренне поверить, что произошел от обезьяны и с энтузиазмом взяться за строительство рая на земле? Объяснение тоже известно: угасание религиозного чувства в российском обществе к началу XX века. Конечно, не у всего народа, но большинство приняло большевика — воинствующего безбожника. Современник той поры, святой праведный Иоанн Кронштадтский, сказал много горьких слов о духовном состоянии общества накануне революции. Приведу одну из цитат:

Нравы всех сословий русского народа ныне крайне расслабли. Жизнь обыденная воссмердела всякими грехами — вероотступничество, неведение Бога, богохульство, особенно в ученом сословии, сделались как бы повальными и общими, разврат вошел в ежедневный обычай, печать и литература пропитаны соблазном. Все так или иначе изменили и изменяют Богу, оставили Господа, и праведный гнев Его возгорелся. Общественные бедствия нас постигают за всенародные тяжкие грехи и беззакония.

Не нам судить наших предков, да и слова Иоанна Кронштадского без натяжки можно отнести и ко дню сегодняшнему. Но для нации, надеющейся на будущее, безусловно, необходимо понять, почему некогда Святая Русь пришла к упадку и «неведению Бога». Очевидно, что к такому состоянию мы шли долго. Российская элита долго созревала, а под конец стала целенаправленно готовиться к революции. «Бесы» Достоевского еще за 45 лет до Октября уже описывали тяжелую болезнь. Ленин ведет хронологию подготовки революции от декабристов. Кто-то скажет об увлечениях века вольнодумства, когда обер-прокурор Синода Чебышев мог заявить о своем атеизме. Но дальше Петра редко кто заходит в поиске первопричины национальной духовной катастрофы. Хотя эта первопричина тоже известна, но нам, чадам Русской Православной Церкви, крайне болезненно признаться себе, что ею стали события, последовавшие за расколом Церкви. Русскому народу в своей истории довелось испытать непреложную истину слов Христа:

Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит (Мф., 12:25).

Не внешние враги или масоны, а мы сами нанесли себе страшную рану, которую до сих пор не смогли уврачевать. В разделившемся царстве нашу элиту захватил поток гуманизма-антропоцентризма — концепции, уже хорошо проработанной к тому времени на Западе, приятной для глаз и вожделенной. Лауреат предыдущего конкурса Фонда святителя Марка Эфесского «Русская цивилизация и Запад: преодолима ли мировоззренческая пропасть?» Владимир Петрович Семенко сказал замечательные слова о дне сегодняшнем:

Шанс заново запустить христианскую историю есть, он связан с использованием тех скрытых, отброшенных гуманизмом возможностей, которые скрыты внутри самой христианской традиции, с новым востребованием духовных сокровищ восточного Православия. Но для того, чтобы нынешняя разложившаяся, превращающаяся в свою противоположность гуманистическая цивилизация, основанная на антропоцентризме, а не на единстве человека и Бога и стяжании благодати, сменилась бы недостроенной Византией подлинно христианской, исихастской цивилизацией, необходимо новое мощное усилие коллективной воли.

Дай Бог, чтобы наше коллективное усилие, которое, безусловно, совершается в последние 25 лет, привело нас к такой цивилизации. Но что сможет послужить верным, да и, пожалуй, единственным признаком такой цивилизации? Искренность православного религиозного чувства народа, складывающегося из миллионов судеб. А ведь эта драгоценность христоцентричного жизнеустройства народа уже была в нашей истории. Если в нас нет неподдельной горечи об утрате этой «одной драгоценной жемчужины», как поверить в искренность того, что мы снова хотим ее обрести? До раскола на Руси Церковь и общество были тождественными понятиями. Был ли это крестьянин, монах, боярин, купец, Великий князь или разбойник Опта — у всех было единое понимание первоосновы жизнеустройства — Евангельское слово. Кто как мог его исполнить — частный вопрос спасения каждого, но что добро, а что зло, однозначно понимали и делающие добро и делающие зло. К 1917 году все поменялось, и большинство, творящее зло, было абсолютно уверено, что это и есть высшее добро. Для человека времени Святой Руси вопрос «В чем смысл жизни?», ставший популярным к началу XX века, был бы абсолютно дик, потому что христианская культура определяла жизнь как соработничество Богу, а Царствие Небесное, встречу с Богом — как единственный желанный конец земного существования для каждого. По той же причине также дико тому человеку было и строительство Рая на земле — для него это однозначно бесовская затея!

 

Трагедия попрания религиозного чувства народа

Для мужика XVII века, душа которого была переплетена с Церковью и всецело доверяла ей в каждом слове и действии, для человека, воспринявшего православную веру с молоком матери, вдруг как гром среди ясного неба грянул вопрос, который в известных «Поморских ответах» первый не только по порядку, но и по сути:

Покажите, от начала ли крещения всероссийской земли все православные христиане в Киеве и в Москве со времен царя Иоанна Васильевича и до патриарха Никона имели православную веру? 

Отрицательный ответ, который вытекал из книжной справы, стал оскорблением религиозного чувства народа. Если мы исповедуем себя христианами, то нам несложно поставить себя на место искренне верующего человека того времени, ошеломленного реформой. Православные знали, что древним Вселенским собором запрещено изменять Символ веры. Вдруг в знакомый и понятный текст изменения вносятся, и какие, да еще с объяснением, что Русь была и есть невежественна в этих вопросах.

 

Диалог справщика и мужика свелся к следующему

— Теперь в Символе Веры не говорить «и в Духа Святаго, Господа, истиннаго и животворящаго», а только «животворящаго».
— Но Дух Святый есть истинный Бог — третье Лицо Единосущной Троицы, — Ему воздаем поклонение и прославление, равное с Отцом и Сыном. Говорим же «иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима» и «Бога истиннаго от Бога истиннаго». Всегда так было.
— Да все понимают, что Дух Святый есть Бог истинный.
— Так почему не говорить то, раз все понимают?
— Да ты, холоп, мудрствовать? Будешь говорить «истиннаго» — язык отрежем.

Как такое было принять?! Совершенно внезапно русский человек попал в обстоятельства, когда жить свободной духовной жизнью в своем православном Отечестве стало невозможно, и это явилось для народа самым тяжелым испытанием за всю тысячелетнюю историю России. Закрепощение, иго, внешняя несвобода могла быть пережита, но здесь была суверенная территория души, личная ответственность перед Богом. По словам протопопа Аввакума: 

Лучше бы им в Символе веры не глаголати Господа, виновнаго имени, а нежели истиннаго отсекати, в нем же существо Божие содержится. Мы же, правовернии, обоя имена исповедаем: и в Духа Святаго, Господа, истиннаго и животворящаго, света нашего, веруем, со Отцем и Сыном поклоняемаго, за Него же страждем и умираем, помощию Его владычнею.

Слова Аввакума выражали общее недоумение, страх духовной погибели и никак не гордыню или упрямство. Народ напрягал свои нравственные силы, спорил с властями о вере, пытался защитить то, что было для него свято. Власти резали языки, ломали ребра, жгли в срубах, и православные люди, чувствуя лукавство новин, уходили в леса. В Окружном Послании Восточных Патриархов ко всем православным христианам 1848 года есть слова:

У нас ни Патриархи, ни Соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое тело Церкви, т. е. самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верою святых отцов!

Так и было на Руси в XVII веке. Именно эти качества хранителя благочестия в полной мере проявил наш православный народ. То, что ученые мужи назвали кафоличностью Церкви, мужик чувствовал нутром. В тех же «Поморских ответах» об это сказано ясно и просто:

…судом облагать троеперстие не дерзаем нисколько, а так как от древлеправославной Церкви оно нам не передано, то и мы его принять не можем, ибо сказано: «Не прелагай предел вечных, яже положиша отцы твои». (Притчи, глава 22, стих 28).

Был ли силен простой мужик в богословии? — Наверное, нет. Но ведь и апостолы были простыми мужиками, и главное их качество для Бога — чистое сердце, искренняя вера. К сожалению, в XVII веке власти пренебрегли тем, что лежит во главе угла духовной жизни народа. Если послушать сегодня лучшие проповеди, в них говорится о стоянии в вере, искренности, чистоте сердца. В истории православных народов не раз наступали моменты, когда эти качества было необходимо проявить, даже невзирая на авторитет иерархии и императора. Так, в XV веке Марк Эфесский не принял унию, которая была плодом политической, а не духовной необходимости. И Марк Эфесский, и русские староверы не подчинились продиктованным политикой решениям соборов, были правы и оправданы соборами последующими.

Кто оказался в XVII веке на другой чаше весов против движения народной души? При Никоне тон в справе задавал Арсений Грек, воспитанник иезуитской коллегии в Риме, который успел побывать и католиком, и мусульманином, а перед приездом в Россию стал православным. Паисий Лигарид, закулисный участник Собора 1666–1667 годов, незаконно пользовавшийся титулом митрополита, анафемствованый как еретик Константинопольским и Иерусалимским Патриархами… Как здесь не вспомнить строчки Михаила Юрьевича Лермонтова, хотя и сказанные по другому поводу:

И что за диво?… издалека,
Подобный сотням беглецов,
На ловлю счастья и чинов,
Заброшен к нам по воле рока;
Смеясь, он дерзко презирал
Земли чужой язык и нравы;
Не мог щадить он нашей славы;
Не мог понять в сей миг кровавый,
На что он руку поднимал!

Так словом и делом убивали нашу культуру и на протяжении XVIII и XIX веков, но первой и самой страшной жертвой стало единство Церкви. Ни одно из насилий реформаторов над Русской Церковью не имело канонического, богословского смысла. Сегодня это бесспорный факт: на Соборе 1971 года все анафемы со старого обряда были сняты. Никто не спрашивал ни народ, ни священство, ни архиереев, как проводить церковную реформу и нужна ли она вообще. Силой заставляли подписывать, принимать, молчать. Заставляли людей, которые именно благодаря соборному духу спасли Русь в 1613 году. Не случайно именно нижегородская земля, давшая нам Минина и Пожарского, стала мощной опорой для староверов. Традиции, обряды Святой Руси были прокляты. Русскому народу было предложено начать свою духовную историю с чистого листа.

Вот только один пример, дающий возможность заглянуть в души людей, не принявших «новой веры» — деканонизация великой, чрезвычайно почитаемой на Руси святой — Анны Кашинской (1280–1368), современницы Сергия Радонежского (1314–1392). В 1649 году на поместном соборе Русской Церкви благоверная княгиня Анна была причислена к лику святых. Для поклонения святой и открытия святых ее мощей в Кашин приехал сам царь Алексей Михайлович. Тело угодницы Божией по освидетельствовании оказалось нетленным, при этом было замечено, что правая рука лежит на груди, «согбенна яко благословящая», то есть с двуперстным древним перстосложением. Были написаны житие, сказание об обретении и перенесении мощей, «плач княгини Анны». Но уже в 1678 году из-за политической необходимости борьбы с расколом житие святой Анны собор подвел под анафему. Мощи закопали под землю, могилу свели на нет.

Каково было христианам, почитавшим святую княгиню и задолго до канонизации, видеть это глумление, и у кого повернется язык назвать «раскольниками» людей, воспротивившихся поруганию святынь? На два с лишним века мощи Анны Кашинской были спрятаны под спудом, пока в 1909-м их не освободил Царь-мученик. Неправда была исправлена, но за эти два века общество стало другим. Русская Церковь получила тяжелейший удар, и дело не только в упразднении Патриаршества — это лишь символ случившегося. Были поражены соборные начала Церкви, традиции общецерковной рецепции, симфония властей, потеряна живая общинная жизнь, потеряно единство и доверие народа. Разгром заключался и в утрате нескольких веков истории, откуда черпались прежде силы. Все наши святые, а не одна только Анна Кашинская, попали под подозрение. На протяжении Синодального периода праздник Всех русских святых был предан забвению и сохранился только у старообрядцев. Надо отметить и пресечение иконописной, богословской традиций, традиции знаменного распева. В первые две трети XVIII века православное богословие всерьез изучалось и развивалось лишь в пустынях староверов, а в Церкви шла борьба между прокатолическими воззрениями Стефана Яворского и откровенно протестантскими Феофана Прокоповича. Как пишет Антон Владимирович Карташов, участники Собора 1666–1667 годов «посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую церковную историю, соборно осудили и отменили ее».

Самая искренняя часть народа претерпела гонения, ушла в леса на периферию общественной жизни, и напротив, чем безразличнее был человек к русской духовности, тем легче он принимал нововведения и становился опорой государства и огосударствленной церкви. До раскола расширение России шло единым народом, несущим и отстаивающим православие. После раскола в Россию вливались многие культуры и народы, а единой Церкви уже не было. Уже при Петре архиереи из Малороссии, Патриаршество заменено министерством, а правящая элита стала во многом немецкой. Две России начали параллельное духовное и культурное движение. Вопиющим стало решение властей заставить принять новины силой. «Двенадцать статей» царевны Софьи, изданные после Собора 1682 года, предписывали непокорных «жечь в срубе и пепел развеять». Православные убивали православных из-за иступленного желания новаторов настоять на бессмысленной обрядовой реформе. Историк и публицист Федор Евфимьевич Мельников пишет:

Эти действительно драконовски-немилосердные статьи и их садистское исполнение навели ужас на всю русскую страну. Правительство беспощадно преследовало людей старой веры: повсюду пылали срубы, сжигались сотнями невинные жертвы — измученные христиане, вырезали людям старой веры языки за проповедь и просто за исповедание этой веры, рубили им головы, ломали ребра клещами, закапывали живыми в землю по шею, колесовали, четвертовали, выматывали жилы… Тюрьмы, ссыльные монастыри, подземелья и другие каторжные места были переполнены несчастными страдальцами за святую веру древлеправославную. Духовенство и гражданское правительство с дьявольской жестокостью истребляло своих же родных братьев — русских людей — за их верность заветам и преданиям святой Руси и Христовой Церкви. Никому не было пощады: убивали не только мужчин, но и женщин, и даже детей.

Тяжелейшее нераскаянное последствие церковной реформы — пренебрежение к религиозному чувству православного народа, христоцентричности его жизнеустройства, той драгоценности, которая у нас была, с потерей которой мы в итоге ввергли себя в кровавую революцию. Громче других об этом сказал Александр Исаевич Солженицын в послании Третьему Cобору Зарубежной Русской Церкви 1974 г.:

Я осмелюсь остановить внимание собравшихся еще на другом — дальнем, трехсотлетнем грехе нашей Русской Церкви, я осмеливаюсь полнозвучно повторить это слово — грехе, еще чтоб избегнуть употребить более тяжкое, — грехе, в котором Церковь наша — и весь православный народ! — никогда не раскаялись, а, значит, грехе, тяготевшем над нами в 17-м году, тяготеющем поныне и, по пониманию нашей веры, могущим быть причиною кары Божьей над нами, неизбытой причиною постигших нас бед. Я имею в виду, конечно, русскую инквизицию: потеснение и разгром устоявшегося древнего благочестия, угнетение и расправу над 12-ю миллионами наших братьев, единоверцев и соотечественников, жестокие пытки для них, вырывание языков, клещи, дыбы, огонь и смерть, лишение храмов, изгнание за тысячи верст и далеко на чужбину — их, никогда не взбунтовавшихся, никогда не поднявших в ответ оружия, стойких, верных древлеправославных христиан, их, кого я не только не назову раскольниками, но даже и старообрядцами остерегусь, ибо и мы, остальные, тотчас выставимся тогда всего лишь новообрядцами.

 

За одно то, что они не имели душевной поворотливости принять поспешные рекомендации сомнительных заезжих греческих патриархов, за одно то, что они сохранили двуперстие, которым крестилась вся наша Церковь семь столетий, — мы обрекли их на гонения, вполне равные тем, какие отдали нам возместно атеисты в ленинско-сталинские времена, — и никогда не дрогнули наши сердца раскаянием! И сегодня в Сергиевом Посаде при стечении верующих идет вечная неумолчная служба над мощами преподобного Сергия Радонежского, — но богослужебные книги, по которым молился святой, мы сожгли на смоляных кострах как дьявольские. И это непоправимое гонение — самоуничтожение русского корня, русского духа, русской целости — продолжалось 250 лет (не 60, как сейчас) — и могло ли оно не отдаться ответным ударом всей России и всем нам? За эти столетия иные императоры склонны были прекратить гонения верных подданных — но высшие иерархи православной Церкви нашептывали и настаивали: гонения продолжать! 250 лет было отпущено нам для раскаяния, а мы только и нашли в своем сердце: простить гонимых, простить им, как мы уничтожали их. Но и это был год, напомню, 1905-й — его цифры без объяснения сами горят, как валтасарова надпись на стене…

 

Нашу самую древнюю ветвь я наблюдал в богослужениях и беседах менее года назад в московских храмах, — и я свидетельствую вам о ее поразительной стойкости в вере (и против государственного угнетения — много стойче нас!) и о таком сохранении русского облика, речи и духа, какого уже и сыскать нельзя нигде больше на территории Советского Союза. И то, что видели мои глаза и слышали уши, никогда не даст мне признать всемолимое объединение Русской Церкви законченным, пока мы не объединимся во взаимном прощении и с нашей самой исконной ветвью».

Мы глухи к этим словам, они не воспринимаются нами как что-то имеющее отношение к нашей сегодняшней жизни. Да было, да быльем поросло. Так можно рассуждать с точки зрения исторического материализма, когда очередной прожитый век — еще один том на книжной полке исторической библиотеки. Но если мы именуем себя христианами и веруем в кафолическую Церковь, чаем воскрешения мертвых и жизни будущаго века, то как без личной горечи читать нам:

И сказал Господь Бог Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? И сказал Господь: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли (Быт 4, 10–11).

Эта статья не о церковной истории, и я далек от мысли об идеализации каких-либо явлений. Не идеально было состояние Церкви и перед расколом, когда ревнители благочестия говорили о необходимости нравственной справы, противодействии угасанию покаянных чувств в народе. В течение веков после раскола в среде старообрядцев родилось много толков. Духовно пострадали обе части общества. Но это уже были именно части. Если исповедовать себя христианином, то важнейшим событием в истории России естественно считать Крещение Руси, основание Православной Церкви. Но если образование Церкви — важнейшее событие, то ее раскол и потерю единства общества неизбежно приходится признать вторым по значимости событием нашей истории и, по слову Христа, причиной последующего нестроения.

 

Живая альтернативная история

Разделение российского общества имело множество внешних проявлений, на которых и любят делать ироничный акцент. Один из таких примеров — бритье бород при Петре. Но практически никогда не называют сущностного разделения в обществе: борода бородой, но «старая» Русь осталась христоцентричной, а «новая» пошла по пути антропоцентризма. На протяжении трех с половиной веков староверы были живой альтернативной историей России, как аксеновский «Остров Крым», только реальной. С укладом их жизни нам можно сравнивать и российское и советское общество. Крепость в вере позволила старообрядцам, разбросанным гонениями по всему земному шару, вот уже 350 лет сохранять закваску целостного православного быта, ценности православной семьи. Живут ли они в Бразилии или обнаруживаются в сибирской тайге — везде это цельные православные люди. Старообрядчество сохранило дух церковной общины, смысленность и свободность следования за пастырями — характернейшую отличность восточного православия от папизма. Как отмечал Василий Гаврилович Сенатов:

В старообрядчестве живет, чувствует, мыслит и действует весь народ; юноши и старцы, девушки и женщины, бедные и богатые, все по своим способностям и силам участвуют в общей жизни, никто из них не лишен права высказать новую мысль и никто не будет оскорблен невнимательным молчанием…

А вот что писал наблюдатель в 1906 г. уже накануне революции:

Старообрядческий епископ чувствует себя в улье: он не просто человек, получивший право поселиться в известном казенном доме, он матка в народе, он в центре всех — и знатных и незнатных, и бедных и богатых. Это соборность безо всяких регламентаций. Это выборность безо всяких сходок и голосований. Вот что должно быть предметом пламенного стремления наших церковных людей. Вот что надо ставить идеалом истинно отеческих и сыновних отношений между архипастырями, пастырями и мирянами.

Примечательно, что основу национальной промышленности в XIX веке составили купцы старообрядцы, которые были абсолютно не чужды новациям в промышленности, а напротив, активно их находили и внедряли. При этом мирская успешность имела подчиненное значение духовной жизни.

В то время, когда русская интеллигенция обосновывала классовую борьбу по Марксу, старообрядцы создали христианскую экономику, в основе которой был общинный капитал, «социальная ответственность» купца и добросовестность работника. Староверы доверяли друг другу и поэтому имели неограниченный кредит. Работники были из своей же среды, глубоко религиозные, трудолюбивые, непьющие, грамотные. Была не просто поголовная грамотность, отмеченная Мельниковым-Печерским, грамоте учились по Псалтири. Другая часть российского общества за 350 лет после раскола Церкви в погоне за Западом проделала путь к антропоцентричности и многопопечительности человека современного, имеющего другие «приоритеты». Старообрядцы и сегодня дают нам возможность свериться со своей возможной несостоявшейся историей, как и раньше даже самим фактом своего существования создают нравственное напряжение в русском обществе.

 

Сможем ли уврачевать рану?

Собор Русской Православной Церкви в 1971 году признал клятвы Московского собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года на старые обряды «яко не бывшими». Какою же считать невинно пролитую православную кровь? Тоже «яко не бывшею»? Теперь, когда вроде бы история расставила все по своим местам, вместо осознания произошедшего и раскаяния можно слышать:

Ну, какая разница как креститься двумя или тремя перстами?

Это желание свести подвижничество народа к двуперстию, умалить церковное нестроение, попытка замолчать, забыть грех пролитой братской крови, гонения, опечатанные алтари. Возможно ли такое в Церкви Христовой? Каждый может испытать свою веру ответом на этот вопрос. Я наблюдал смятение людей только приходящих в Церковь, когда они узнают об ужасах гонений на православных в нашей истории. Один знакомый священник РПЦ рассказал, что посещая больницу, подарил любознательной девочке лет пятнадцати заинтересовавшую ее книгу по истории Русской Церкви. Девочка невоцерковленная, из смешанной семьи. При следующем посещении она задала один вопрос:

Как же так жестоко обошлись со старообрядцами?!

Что ей ответить, чистому сердцу, сделавшему первый шаг к Богу и споткнувшемуся о бревно, которое мы предпочитаем не замечать? «Да, так надо было», — тогда какое уж здесь христианство? «Это ошибка», — тогда где покаяние? Преподобный Иоанн Дамаскин говорит:

Бог часто попускает и праведнику впадать в несчастья, дабы показать другим сокрытую в нем добродетель.

В начале XXI века, когда на Западе общество отходит от христианских основ своего существования, увлекаемое «гуманизмом» и «прогрессом», Россия, претерпевшая многие несчастья, пресыщенная идеями и потугами строительства рая на земле, возвращается к этим духовным первоосновам жизнеустройства. Мы интуитивно пытаемся восстановить ту полноту, которая была во времена дораскольной Руси. Люди приходят к Богу, новые храмы строятся именно в древнерусском стиле, возрождается древнерусское письмо икон и знаменный распев, мы открываем для себя русско-византийскую преемственность, правду «старой веры». Стремление к той Руси продиктовано подспудным ощущением, что там осталось что-то важное, верное, единое для всего народа. В нашем обществе редко скажут «христоцентричность» или «антропоцентричность», но сердца чувствуют разницу между тогда и сегодня.

Революция происходит от лат. revolūtiō — «откатывание». Как знать, может быть, это слово парадоксально верно объясняет произошедшее с нами? Очутившись в омуте воинствующего безбожничества, мы повернули назад к Святой Руси, и первые шаги по этому трудному пути сделали новомученики и исповедники российские. Чтобы пройти свою часть пути, надо назвать причину наших бед и уврачевать духовные раны. Нет такого греха, который не изглаживался бы покаянием. У нас перед глазами есть замечательный образец чина всенародного покаяния, совершенного Святыми Патриархами Иовом и Гермогеном в 1607 году. В круговерти Смуты, в голод, при разрушенной государственности православный народ не отчаялся, смог определить духовную причину бед — клятвопреступление, покаялся, воспрянул духом, освободил свою землю и соборно утвердил новую власть. Такое деятельное покаяние, конечно, возможно только когда народ являет собой единое духовное пространство. Такового сейчас у нас еще нет, и подобное покаяние не может быть совершено. Для большинства поиск духовных причин бед XX века малоинтересен. Звучит, безусловно, верный призыв к покаянию за убийство царской семьи, но цареубийство не первопричина, а одно из первых кровавых событий, порожденных длительной духовной эрозией российского общества. Приготовлять покаяние, говорить о нем, о смыслах народной жизни — необходимо. Слова Митрополита Иоанна (Снычева), сказанные о революции, нужно отнести к 360 летней глубине нашей истории:

…основная причина наших бед находится в нас самих, потому что русский народ до сих пор еще не покаялся в содеянном отцами, дедами, прадедами разгроме православной России. От нас требуется покаяние, без него ничего хорошего нас не ждет. И это главная наша беда — нераскаянность.

Покаяние за пренебрежение к самому дорогому для Бога, искренней вере нашего народа, — безусловно, то, без чего невозможно наше будущее. Состояние церковного раскола не может быть угодно Богу, а значит, путь его преодоления существует, и надо стучать, чтобы открылось нам, как излечить эту рану Русской Церкви. Важный шаг к покаянию и преодолению раскола сделал в 2000 году Собор Русской Православной Церкви Заграницей, найдя силы испросить прощения у старообрядцев:

Простите братья и сестры наши, прегрешения, причиненные вам ненавистью. Не считайте нас сообщниками в грехах наших предшественников, не возлагайте горечь на нас за невоздержные деяния их. Хотя мы потомки гонителей ваших, но неповинны в причиненных вам бедствиях. Простите обиды, чтобы и мы были свободны от упрека, тяготеющего над ними. Мы кланяемся вам в ноги и препоручаем себя вашим молитвам. Простите оскорбивших вас безрассудным насилием, ибо нашими устами они раскаялись в содеянном вам и испрашивают прощения.

То, что возможно сегодня — это молитва, как мы молимся о земле украинской и ближневосточной, ощущая себя единой Церковью с этими народами, также нужна общецерковная молитва о преодолении раскола нашей Церкви:

Да приведет Господь расстоящаяся паки воедино.

Но, к сожалению, даже этот шаг нам не удается сделать. Две части Церкви «не видят» друг друга. Что может быть более живительным для Церкви, чем покаяние, и что может быть более живительным для общества, чем признание важнейшей своей основой духовное единство народа, которое надо беречь, как зеницу ока. Не на это ли должна указать сегодня Церковь? Не это ли послужит ее авторитету, подаст пример искреннего раскаяния для своих чад? К сожалению, общественно-церковный диалог на эту тему пока не складывается. От чад Русской Православной Церкви и по сей день можно слышать, что в старообрядчестве нет святых. Чада Русской Православной Старообрядческой Церкви могут огорошить вчерашнего атеиста, не знающего даже азов духовной истории России, в котором только затеплилось религиозное чувство, словами «никонианская собака». Но так мы и будем пребывать в богопротивном состоянии молитвенного духовного раскола, не примиримся со своей историей, не обретем верного пути. Хотя даже начало разговора о желательности уврачевания раскола уже будет чрезвычайно благодатным для народа. Это тяжелейшая духовная домашняя работа, более важная для нас, чем общение с католической церковью или Всеправославный Собор.

 

Духовное и материальное

Есть еще фоновая причина трудности нашего общественного диалога о духовном: мы все-таки родом из эпохи материализма и атеизма. Первым делом у нас технологии, рост ВВП. Кто сейчас поверит, что нераскаянность пролитой давным-давно крови как-то может быть важным для нашей сегодняшней жизни? Но, для того чтобы остаться народом, нам приходится со скрипом восстанавливать умом в своей душе то, что наши предки переживали сердцем. Как ни парадоксально это звучит, но за безбожные годы мы незаметно привыкли к материалистическому взгляду и на духовную жизнь! Часто можно услышать, что вера важна для единства, процветания, служит скрепой, объединяет нас с европейской культурой и т. п., то есть о религии говорят как о средстве, а не смысле бытия. Это сводит религию к абсурду. Происходит подмена стремления к Царствию Небесному каким-то окольным путем строительства Вавилона. Но уха нам эти слова не режут, мы даже можем встать и поаплодировать. Конечно, я не отрицаю важность материального, важность роста ВВП, поскольку живем в теле. Но в нашей альтернативной христоцентричной истории старообрядцы смогли дать массовый народный пример действительного приоритета духовного над материальным. В этом не было надрыва, было естественное проявление христоцентричного уклада жизни: за внутреннюю свободу старообрядцы платили государству двойной налог, переселялись с нажитых мест в опасные необжитые дебри. При этом у верующего трудолюбивого народа и быт сложился.

В нашей жизни, как и 100 лет назад, материалистическая парадигма доминирует. И сейчас в школе учат историческому материализму, эволюции, прогрессу. Как и в советские годы, выпускник всемирную историю расскажет приблизительно так: в начале сверхвзрыв, затем превращение обезьяны в человека, прекрасная Древняя Греция и Рим (Израиля и Византии почти нет), ужасное средневековье, затем прекрасный Ренессанс, а в России вечное отставание от Ренессанса, наконец, окно в Европу, вольнодумство, классовая борьба, революция, прогресс, сверхтехнологии, ну а в будущем или столкнемся с астероидом, или улетим на другую планету в пробирке. Мир как Творение, столбовой путь духовной истории Иерусалим — Константинополь — Москва, чаяние Царствия Небесного — это факультативный мир, параллельный официальному. Если остановить первых десятерых человек на улице и задать «сложные» вопросы, ответы удивят разнообразием и безбожностью. Вот, например, согласно опросу ВЦИОМ, за теорию Дарвина высказались 24 процента опрошенных россиян, при этом столько же человек считают, что верно учение Библии о сотворении мира, 5 процентов респондентов заявили, что, по их мнению, люди произошли от космических пришельцев, 35 процентов опрошенных полагают, что современная наука пока не в состоянии ответить на вопрос о происхождении человеческого вида, поэтому они затруднились с ответом… Мы все еще атеисты и не выздоровели духовно, хотя и идем на поправку. А вот другой рассказ про историю — ответ святого благоверного князя Александра Невского папским легатам:

От Адама до потопа, от потопа до разделения народов, от смешения народов до Авраама, от Авраама до прохода Израиля сквозь Красное море, от исхода сынов Израилевых до смерти Давыда-царя, от Давыда до начала царствования Соломона, от Соломона до Августа-кесаря, от власти Августа и до Христова Рождества, от Рождества Христова до Страдания и Воскресения Господня, от Воскресения же Его и до Восшествия на небеса, от Восшествия на небеса до царствования Константинова, от начала царствования Константинова до первого собора, от первого собора до седьмого — обо всем этом хорошо знаем, а от вас учения не приемлем.

Начиная с XVIII века мы уже не умели так ответить.

 

Революции сегодня

Есть ли предпосылки, реальны ли угрозы революции? — Слава Богу, согласно ВЦИОМ, 78% россиян не хотят революций. Но будет или не будет революция — это очень опосредованно связано с вопросом, будет или не будет хорошо на Руси. В нашей истории было иго, но в это время была и Святая Русь, напротив, ширилась Российская Империя, а духовное русло мелело. В безбожном атомизированном обществе продолжение 600-летней ренессансной антропоцентричной революции гораздо опаснее видимых потрясений. Почему-то мы считаем, что наша революция закончилась в 1991 году. Да, наш отечественный социалистический эксперимент завершен, но это был российский эпизод многовекового движения, которое не просто продолжается, а ускоряется. Из-за благих побуждений и политических амбиций в XVII веке мы захотели унификации с Восточными Церквями, а ввергли себя в прямую противоположность православному Востоку. После раскола Церкви наша элита только поспевала собирать плоды гуманистического ренессанса: протестантизм, античные амуры и зефиры, вольтерьянство, дарвинизм, социальная революция. Все, что производил неправославный мир, с легкостью заселялось в просвещенные умы и вело нас к безбожничеству. Идейной доминантой революции 1917 года стало утверждение, что Бога нет, а рай построим на земле сами. Этим оправдывалось физическое уничтожение носителей другой духовности. Тогда было четкое, пусть и перепутанное понимание добра и зла.

Сегодня таких контрастных идей нет. Антропоцентричный мир сегодня — это «мирное» смешение добра и зла. И все это, как и сто, и триста лет назад, имеет приятные для глаз и вожделенные внешние атрибуты. Это понимают и на Западе. Вот слова Бьюкенена:

Дехристианизация Америки — рискованная игра, ставкой в которой выступает наша цивилизация. Америка швырнула за борт «этический компас», по которому республика держала путь в течение двухсот лет, и теперь плывет наугад.

Ползучая революция в понимании добра и зла гораздо опаснее и для нашего общества, чем видимые потрясения. Сегодня безбожный человек не точит нож, а делает добро. Он против всего плохого и за все хорошее, но без Бога.

Аще убо ясте, аще ли пиете, аще ли ино что творите, вся в славу Божию творите (1 Кор. 10:31).

Вот простой критерий, отделяющий добрые дела от Добрых дел. Сейчас говорят «Добрый день», в альтернативной истории «Христос посреди нас». В современном мире парадигма антропоцентризма множит пышные плоды. Общество потребления дает широкие возможности забить ощущениями все органы чувств. Существуют сотни «субкультур», мириады культурных артефактов, находящихся на расстоянии одного клика в Интернете. Технологии из средства превратились в смысл и мерило успешности жизни общества. «Переосмысляется» сама человеческая природа. Психотехнологии, наподобие «Окна Овертона», средства массовых коммуникаций и популярной культуры позволяют управлять общественным сознанием, лепить из людей без духовного стержня любые формы. По институту семьи наносятся все более тяжелые удары. Биться с каждой из угроз — всё равно, что сражаться с ветряными мельницами. Если нам удастся совершить «перемену ума», поправить наш духовный фундамент, мы получим иммунитет сразу ко всем этим угрозам. Хотя еще раз скажу: нравственная справа, в первую очередь, не лекарство, а смысл народной жизни. Лучше или хуже стала за последние 25 лет наша жизнь? Мнений много, но если говорить о главном, то ответ очевиден: да, конечно, лучше! Если за первые 25 лет после революции сотни храмов были разрушены, а священники репрессированы, за последние 25 лет сотни храмов построены, народ восстанавливает религиозное чувство. Это то, что однозначно дает ответ, лучше ли стало жить на Руси. 1991 и 2017 — разительная разница. Но это только первые шаги меньшинства. В целом, в мирное время продолжается депопуляция населения России — верный признак путаницы в головах и душах. В заключение хочу подытожить то, что мне хотелось, но, может быть, не удалось ясно выразить. Оговорюсь, что объектом этой статьи является российское общество — «большинство». Прошу сказанные мною слова об обществе не относить к личному подвижничеству святых русской земли.

 

Итак, вкратце

Жизнеустройство Руси было христоцентричным. В XVII веке у нас были благие намерения нравственной справы, обрядового единства с другими православными Церквями. В ходе сомнительной церковной реформы была пролита кровь и попрано религиозное чувство православного русского народа. Потеряв самую искреннюю часть Церкви, ослабленное русское общество оказалось вовлечено в общеевропейское движение антропоцентричного переустройства жизни, длившегося к тому моменту на Западе уже несколько столетий. В парадигме антропоцентризма и Запад и наше общество пребывают по сей день. Октябрьская революция и строительство коммунизма — время острого проявления этого заболевания российского общества. Сегодня и у нас и в мире возвращается осознание непреложной ценности христоцентричного жизнеустройства. Если мы признаем это как желаемую перемену, то обществу надо придти к согласию, где мы оступились, по-христиански признать ошибку, покаянием уврачевать духовную рану и осознанно сменить парадигму своего бытия.

---

Список использованной литературы:

• Карташев А. В. «Очерки по истории Русской Церкви». Издательство Белорусского Экзархата — Белорусской Православной Церкви, Харвест 2007
• Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви (в 4 томах). Издательство Белорусского Экзархата — Белорусской Православной Церкви, Харвест 2008
• Лосский В. Н. «Боговидение». Издательство Белорусского Экзархата — Белорусской Православной Церкви, Харвест 2007 (статьи «Предание и предания», «О третьем свойстве Церкви»)
• Рябушинский В. П. «Старообрядчество и русское религиозное чувство». Мосты культуры. Москва. 2010
• «Поморские ответы» переложение на современный русский язык. Перевод В. В. Боченкова. — М.: Криница, 2016
• Солженицын А. И. Третьему Собору Зарубежной Русской Церкви. Публицистика. Т. 1. Ярославль, 1995. С. 199
• Священник Виталий Глазов История праздника Всех святых, в земле Российской просиявших [pravoslavie.ru], 23 июня 2006
• В. Григорян: «Русский церковный Раскол: глубокие корни и горькие плоды»
• Бьюкенен П. Дж. «Смерть Запада».