О. Всеволод Чаплин: «Я считаю, что преемственность политической истории России была прервана тогда, когда было разогнано Учредительное собрание. К нему нужно вернуться»

От редакции: Настоятель храма Русской Православной Церкви преподобного Феодора Студита у Никитских ворот, протоиерей Всеволод Чаплин, скоропостижно скончался 26 января 2020 года. На страницах нашего сайта мы не раз публиковали яркие высказывания этого церковного и общественного деятеля, хотя далеко не всегда соглашались с ними. Сегодня, в дни начавшейся конституционной реформы, мы публикуем ставшее актуальным интервью с о. Всеволодом, посвященное Учредительному собранию и урокам 1993 года. Также он призывает не бояться диалога с католической церковью, находит возможным использовать опыт старообрядчества и Поместного Собора 1917-1918 годов в развитии подлинной соборности и нового прорыва в развитии русской цивилизации. В прошлый раз наше внимание привлекла «история с гамбургером», которая позволила поговорить о возможностях питания христиан в ресторанах и сетях общественного питания в дни Великого и иных постов. Однако о. Всеволод — человек куда более многогранный, с большим опытом церковной и общественной деятельности. Он имел свои взгляды не только на особенности национальной трапезы, но и на проблемы общественно-политического бытия, был готов делиться соображениями на самые сложные вопросы нашего времени.

Мне думается, настало время смены элит, время прорыва для нашего общества в целом и для русского народа. Россия не может жить в условиях отсутствия высоких, если хотите, надмирных целей, высоких исторических миссий. Страна и народ зачахнут, если их будут приучать жить ради частного интереса или ради мелких, узко-классовых ценностей.Такой прорыв может быть достигнут в самых разных областях. Это, например строительство новой двухэтажной России на достаточно больших территориях. Строительство, которое позволит дать семейное жильё большому количеству людей, и надо сказать, что именно такое семейное жильё обеспечивает достаточно большой рост семей. Такой прорыв может быть достигнут усилением роли России в мире. Он может быть достигнут в области научного и технологического развития, а также на путях поиска Россией новой глобальной миссии. И вот такой прорыв очень важен.

Пока, к сожалению, власть больше ведёт диалог с либеральной частью общественного спектра, даже с теми людьми, которые являются либеральной оппозицией, но в то же время реальная консервативная часть общества — не искусственно выращенная, не вечно послушная, а реальная, консервативная, патриотическая часть общественного спектра — очень часто не имеет возможности для системного диалога с властью.

У многих ныне живущих людей продолжает сохраняться чувство некой несправедливости со времён событий 1993 года, когда радикально, в одночасье и без настоящего общественного диалога и соответствующих процедур был изменен государственный строй. Вот если мы не вернемся в 1993 год, а может быть, и в 1991 год и не попробуем по-новому взглянуть на то, что тогда произошло, как тогда ставить новые перспективные цели? Возможно, стоит сегодня пересмотреть некоторые кажущиеся кому-то незыблемыми решения, которые тогда были приняты, — это касается приватизации, конституции, общественного строя. Все эти вопросы должны быть сегодня заново открыты. Они до сих пор вызывают достаточно серьезную озабоченность в обществе, вызывают чувство несправедливости, и их нужно вновь поднять на вершину общественной дискуссии.

Если говорить о процедуре этого процесса, то можно вернуться к идее учредительного собрания. Мы часто говорим о преемственности и единстве истории. Я считаю, что единство истории и преемственность политической истории России были в значительной степени прерваны тогда, когда было разогнано Учредительное собрание. Вернуться к нему было бы очень неплохо. Конечно, многие, особенно патриоты-охранители, могут сегодня сказать, что это будет дестабилизация политической жизни. Но вы знаете, не всякая стабильность хороша. Стабильность без справедливости, без возможности развития — это застой, и он всегда чреват новой революцией и новой диктатурой, что в преддверии годовщины событий 1917 года очень важно помнить.

Примечание от редакции: В сентябре — октябре 1993 года президент Российской Федерации Б.Н. Ельцин подписал Указ № 1400 и ряд других документов о роспуске законодательных органов власти Российской Федерации (Верховного совета и Съезда Народных Депутатов) и приостановлении деятельности Конституционного суда. Всвязи с этим собравшийся Президиум Верховного Совета, сославшись на статью 121.6 Конституции, объявил о прекращении полномочий президента, а сам парламент и большинство региональных органов законодательной власти отказались подчиняться указам президента. Для подавления сопротивления Б.Н. Ельцин приказал ввести в столицу вооруженные силы, которые 4 октября 1993 года штурмом взяли здание парламента. Спустя два месяца, 12 декабря 1993 года, была принята новая Конституция, существенно уменьшившая полномочия законодательной власти и значительно увеличившая полномочия президента.

Церковные институты не должны превращаться в органы политической власти или вмешиваться в их работу — это, пожалуй, единственное ограничение, которое Церковь сама на себя наложила и которое я считаю разумным. Но по самым разным вопросам жизни общества и даже государства Церковь высказываться может и должна.

Напомню то, что говорил последние лет 10-15. Церковь — это не только люди в рясах или те, кто получает зарплату в кассе епархии или прихода. Церковь — это десятки миллионов людей, по преимуществу мирян. Эти люди не только могут, но и должны участвовать в самых разных областях жизни общества и государства, оценивать ее в полный голос, если есть, что сказать. И нашим оппонентам — секуляристам, атеистам, гуманистам (кстати, гуманизм — это не гуманность, это мировоззрение, идея «человекобожия», против которой недавно выступил патриарх Кирилл), надо, наконец, отойти от удивленно-неприязненного отношения к гражданской активности христиан, отношения, которое было сформировано идеями «великой» французской революции, потом советской теорией и практикой. Христиане — это такая же часть общества, как и любая другая его часть. Религиозное мировоззрение имеет такие же основания для влияния на общество, как и любые другие мировоззрения. Поэтому в общественной вовлеченности православных христиан нет ничего противоестественного, нет ничего предосудительного.
 

Вы знаете, нравственное состояние общества все-таки меняется. Я сравниваю нынешнюю молодежь с молодыми людьми 1980-х годов, то есть периода моей юности, так вот нынешнее молодое поколение гораздо чище в нравственном отношении. В чем-то наивнее, беззащитнее, но нравственно чище однозначно. Сегодня даже по только что обсужденному нами стремлению соблюдать пост, в том числе среди неверующих людей, мы видим стремление к совершенству. Многие люди ставят любовь, дружбу, идеи выше материального благосостояния; многие способны на гражданское мужество, на честные и смелые поступки, и это вселяет надежду. Нравственное изменение общества, особенно после цинизма поздних советских и ранних постсоветских лет, не могло быть быстрым. В 1990-е годы говорили, что должно пройти 40 лет после вавилонского плена. 25 уже прошло, и изменения в обществе налицо.

Другое дело, что часть элит, сформировавшихся в те самые циничные 1980–1990-е годы, до сих пор пытается сочетать нравственную и патриотическую фразеологию с абсолютным бесстыдством собственной жизни. Эти люди говорят о любви к России — и держат имущество и деньги за рубежом, они говорят о нравственности — и бросают своих жен, и начинают заниматься, попросту говоря, блудом, они говорят о честности — и допускают сомнительные действия на стыке власти и бизнеса. Поэтому я и говорю, что важным элементом нравственного обновления общества сегодня должна быть смена элит, очищение от людей, получивших в своё время мощную прививку цинизма и вряд ли способных преодолеть в себе ее последствия.

Ни старообрядцам, ни так называемым никонианам не нужно бояться никакого Римского Папы, если только мы сохраним верность Христову учению и не будем стыдиться об этом учении говорить как можно более широко, в том числе при прямых контактах с представителями Католической церкви, даже на самом высоком уровне. Диалог, конечно, нужен, но это должен быть диалог в истине. Мы должны без оскорблений, без агрессии, но все-таки говорить о тех искажениях истинной христианской духовности, которая имеет место в католической мистике, в социальном учении Ватикана, в принципиально неправильных попытках «приспособиться» к духу века сего. На мой взгляд, Католическая церковь все реже обличает захват власти агрессивно-секулярными силами, глобально-экономическую несправедливость, ростовщичество, пропаганду гомосексуализма, так называемые однополые браки, культ «свободной любви». Слишком часто мило улыбаются там, где нужно встать и в полный голос сказать: «Люди, опомнитесь, вы идёте по пути, ведущему в геенну».

Что касается резонанса вокруг этой встречи, который захлестнул не только нашу Церковь, но и общество и другие религиозные общины, то причиной его стало пробуждение дискуссии вокруг застарелой и усиливающейся проблемы единоличного принятия в  Церкви многих принципиальных решений. С одной стороны, сейчас обсуждаются многие новые проекты, многие документы рассылаются даже по приходам (например, образовательная концепция и проект современного катехизиса), но одновременно многие не менее важные документы и решения принимаются в узком кругу то ли из двух, то ли из пяти людей.

Одновременно на резонанс повлияло и то, что по итогам встречи Ватикан получил, на мой взгляд, определённое стратегическое преимущество. Мы получили поддержку по вопросам, актуальным на перспективу в пять-десять лет. Ватикан получил безоблачную картинку отношений, которая поддержит его миссионерские усилия среди молодёжи, в вузах, культурно-информационной сфере. Это особенно актуально в российских крупных городах, в центре и на востоке Украины и Белоруссии. Протестовать против этой миссионерской работы православным теперь будет гораздо сложнее.
 

Действительно, кризис общинного устройства церковной жизни, кризис общинного сознания имел и до сих пор имеет место. Но ситуация быстро улучшается. Я не согласен с людьми, говорящими: у нас общины нет, у нас одни захожане, миряне не несут никакой ответственности за жизнь прихода, им все равно и так далее. На самом деле ситуация уже иная, по крайней мере в большинстве городских общин, да и в половине сельских. Есть, конечно, некоторая специфика в отдельных местах — это монастыри, больничные, тюремные храмы, храмы при военных частях. Но вот в обычных приходах и подворьях сейчас общины уже в значительной степени сложились. Постоянные прихожане знают друг друга, общаются, их интересует происходящее в приходе, они по мере сил стараются участвовать в его жизни. Конечно, десятину сегодня мало кто может себе позволить, но какие-то регулярные пожертвования они делают практически каждую неделю.

Эти люди уже небезгласны, это не старушки 1980–х годов, это люди, у которых есть свой голос. Основу приходов сегодня составляют молодые семьи с детьми, люди среднего возраста, в некоторых местах молодёжь. С этими людьми можно и нужно советоваться о состоянии и развитии приходской жизни. Я, например, когда служил в храме святителя Николая на Трех Горах, на приходское собрание приглашал всех с амвона. Люди приходили со своими вопросами, пожеланиями. Да, появлялось три-четыре сторонних человека, но и их тоже не было смысла бояться. И для того, чтобы община развивалась, надо просто доверять людям, чаще советоваться с ними, чаще собирать их, выслушивать их мнения и делать из этого выводы. Я бы сказал, что члены общины вполне могут принимать участие в церковной жизни, в принятии решений по важным вопросам, не исключая и выборов духовенства.

От редакции: Подобные мысли высказывались в синодальной церкви ещё до революции. Епископ Феофан (Говоров) писал: «Будь неладен тот, кто разъединил и разбил древний союз членов церкви, как вожделенный для блага нашего. Одно из совершеннейших зол — полицейская, приказническая форма в делах церковных. Она всех охватила и всех закалила северным холодом, и жизнь замерла. Присмотритесь: у нас нет отцов в церкви, а что-то страшное, надзирательное, судебное. Потому от отцов не течет к детям свет и тепло, — и дети  стоят спиной к отцам».
 

Да, старообрядческий опыт интересен, и его стоит изучить. Но у нас есть и свой опыт, когда в канун революционных событий 1917 года были избраны лучшие архиереи своего времени. Именно они, эти архиереи, возглавившие сонм новомучеников, были избраны при участии клира и народа. Такое вполне возможно и сегодня. Тем более, как я уже указал, церковные общины вполне состоялись и могут принимать участие в управлении Церковью. Конечно, Патриарх и Священный Синод должны иметь возможность отвода избранного епархиальным собранием кандидата, если на то имеются канонические причины. Но такие причины должны быть строго определены и представлены всей Церкви. В ныне господствующей практике, когда архиереев нередко назначают по мотивам целесообразности, всегда очень много личного, очень много интриг и церковной бюрократии.

На самом деле имеются кандидаты в епископы в самих епархиях. Мы знаем, что во многих епархиях, монастырях, приходах есть настоящие лидеры церковной жизни — авторитетные духовники, пастыри, мыслящие и общественно активные. Конечно, у них должно быть преимущество перед приезжими кандидатами из совсем других церковных областей, иногда слишком юными и неопытными для того, чтобы духовно руководить людьми даже на уровне прихода, уж не говоря о епархии.

Абсолютно ненормальна ситуация, когда в приходскую или епархиальную общину назначается человек совершенно неизвестный, не знающий ни обычаев местной общины, ни даже ее истории. Тем более что сегодня городские приходы, как правило, имеют своих кандидатов в священство, а епархии — кандидатов в епископы. Конечно, в этой ситуации теоретически могут быть исключения, но для исключения должен быть особый порядок поисков кандидата — например, в соседних общинах, соседних епархиях, или в крайнем случае в общецерковном или епархиальном центре. Причем, если кандидат предлагается «внешний», он должен сначала пройти испытательный срок, поработать в каком-либо качестве в той общине, в которую назначается, чтобы завоевать там доверие.

Также полагаю, что необходимо вернуться к канонической практике поставления, назначения и перемещения священнослужителей. Будем надеяться, что появятся епископы, которые будут ее у себя вводить, и надо обсуждать перспективы этой практики в общецерковном масштабе. А сегодня нас пугают хаосом или манипуляцией в случае доступа общин, мирян к принятию решений в церковной жизни. Небольшая такая опасность есть, но ее вполне можно избежать. Собрание общины может быть открыто для всех прихожан, но в случае попыток манипуляции есть самые разные защитные механизмы. Так, какую-то внешнюю агрессивную группу вполне можно выявить и попросить покинуть собрание. Главное — доверять людям, которые сегодня достаточно зрелы в христианском отношении, по крайней мере в городских общинах. Нужно также осознать, что современная практика не устраивает очень многих. Если эти люди пока не протестуют и не высказываются громко, это не значит, что озабоченности в них нет. Поэтому, пока нарыв не прорвался, нужно постараться его вылечить восстановлением подлинной соборности.

От редакции: В Русской Православной старообрядческой Церкви с 1897 года, благодаря стараниям Арсения (Швецова), епископа Уральского и Оренбургского, Соборы в соответствии с 37 правилом святых апостолов собираются каждый год (за исключением периода атеистических гонений). На этих ежегодных соборах регулярно обсуждаются и избираются кандидаты во епископы. Место служения будущего епископа утверждается на епархиальном собрании с участием духовенства и мирян.
 

Многое из того, что говорит отец Андрей, я не разделяю. И главная проблема отца протодиакона — это следование за модными трендами, попытки приспособиться ко вкусам и взглядам либеральной аудитории, редуцировать церковное предание и даже Писание до вещей, который ласкают слух участников «прогрессивной» тусовки. О. Андрей вообще с юности стремился понравиться аудиториям — прежде всего либеральной, при этом жестко обличая и провоцируя аудиторию консервативную.

Впрочем, я считаю, голос о. Андрея нужен и важен Церкви, в том числе потому, что он обличает разные пороки духовенства — заметим, что он не всегда это делает с достаточными доказательствами, что плохо и подрывает доверие к обличениям. Но не думаю, что о. Андрею надо пытаться как-то заткнуть рот. Более того, надеюсь, что когда-то этот человек займет одно из центральных мест в Церкви. Впрочем, важно, чтобы это место не было монопольным, важно, чтобы его роль в церковном учительстве не оказалась единственной.
 

Я давно готовился покинуть эту работу и, откровенно говоря, думал над тем, кто после этого останется в друзьях, а кто отвернется. Так вот, думал я о людях гораздо хуже, готов в этом признаться. Из тех политических и общественных деятелей, к которым подкатывали с предложением меня обругать, отреагировали только два человека. И только один из них бегает от меня на разных публичных мероприятиях — со всеми остальными продолжаем общаться, чему я очень рад. В Церкви же удалось сохранить общение практически со всеми, с кем я бы хотел общаться, и многие выражают поддержку: кто-то прикровенно, кто-то открыто. Всем своим друзьям, коллегам, соработникам я очень благодарен.

 

Беседовал Глеб Чистяков