Традиции и современная культура. Взгляд старообрядца. Часть 2

От редакции:
Недавно на сайте «Русская вера» была размещена статья публициста и историка Глеба Чистякова, посвященная влиянию старообрядчества на русскую культуру в течение последних сотен лет. Материал вызвал рекордное для сайта количество комментариев, около 150. Так совпало, что буквально через неделю после публикации, 10 октября 2015, в «Центре современного искусства» в Великом Новгороде состоялась лекция, посвященная этой же теме. Провел ее историк, музеевед, настоятель храма Иоанна Богослова на Витке (РПсЦ) в г. Великом Новгороде иерей Александр Панкратов. Встреча была посвящена традициям старообрядцев, существующим и в наши дни. В продолжение поднятой Г. Чистяковым и, как оказалось, весьма актуальной для читателей темы мы публикуем продолжение первой части выступления иерея Александра Панкратова. 

***

Так вот, старообрядческое меньшинство, хотя довольно-таки значительное, по крайней мере в XVIII веке, оказалось перед задачей выживания. И в ситуации своей выброшенности из жестко разделенного на сословия старого российского общества оказалось, что единственный способ добыть средства — это занятие предпринимательской деятельностью. Надеюсь, мы помним общий исторический принцип, что это была эпоха перехода от феодализма к капитализму, то есть капитализм был неким прогрессивным видом общественного устройства.

Возник парадокс: те, кто хотели остаться в прошлом, оказались в будущем, удивительным образом. Им пришлось заниматься тем, чем всем придется заниматься гораздо позднее, после 1861 года, когда произошла отмена крепостного права в нашей стране и происходит бурное развитие российского капитализма. Здесь опять-таки культурный вопрос имеет большое значение, потому что отношения рыночные, отношения предпринимательские — это тоже своего рода культура, которую надо иметь и обладать ею, чтобы успешно вести свое дело. И тут очень важен вопрос отношения к тому, кто — другой, кто не такой, как ты, потому что на рынке идет процесс купли-продажи, и он является основополагающим. Если это, конечно, настоящий рынок, который действует по рыночным законам, то ты не смотришь, какой национальности или религии тот, с кем ты вступаешь в деловые отношения. Дело, бизнес на первом месте, и надо как-то уметь уживаться с теми, кто очень не похож на тебя. На что был найден вот такой ответ.

Во-первых, существовало внутреннее ограждение от этого влияния. Мы уже видели с вами моленные, видели приверженность к русской культуре — это то, что давало прочную основу, чтобы не слиться с этой стихией, не оказаться под чужим влиянием. Ты только тогда можешь спокойно воспринимать кого-то другого, когда сам что-то из себя представляешь; ты пришел не для того, чтобы слиться с кем-то, сдаться перед кем-то, капитулировать, а для того, чтобы просто сделать свое дело и остаться при этом самим собой. Это первое. И второе — это так называемая культура несогласия, которая во многом была вызвана самой жизнью и процессами, которые происходили в старообрядчестве. Об этом мне уже приходилось говорить, и не только мне.

Дело в том, что, оказавшись вне официальной Церкви, старообрядцы стали разделяться между собой, пытаясь в разных местах по-разному решить одни и те же духовные вопросы, которые перед ними возникали. У них не было возможности из-за обстановки преследований собираться на общие Соборы или какие-то совещания, чтобы решать те или иные проблемы. Поэтому вопросы в разных местах решались по-разному, и возникли так называемые толки или согласия, то есть разделения внутри старообрядчества. То есть люди просто переставали молиться друг с другом по тем или иным причинам, потому что не могли прийти к согласию. При этом ни у одного из согласий не было какой-то внешней силы, чтобы по-средневековому казнить еретиков. Никто не мог этого сделать, потому что сами они государством считались раскольниками, во многом несколько прокаженными в обществе.

Волей-неволей возникает вопрос: значит надо как-то научиться между собой договариваться и уживаться, несмотря на категорическую разность взглядов. И вот эта культура несогласия помогала и во внешней деятельности, предпринимательстве, умении общаться с иностранцами, иноверцами. Еще в XIX веке некоторые писатели замечали, что из всех русских старообрядцы наиболее свободно чувствуют себя за границей, то есть не ощущают какого-то дискомфорта от того, что они оказались в незнакомой среде, люди спокойно к этому относятся. В этой связи можно, например, вспомнить старообрядческую эмиграцию, которая возникла в конце XVII века. До сих пор в зарубежных странах спокойно живут тысячи русских людей, потомков этих беженцев.

Сейчас в СМИ нередко говорят о таких общинах в экзотических странах, в Южной Америке, например, но есть и ближе. В Румынии, например, есть очень значительная диаспора, где люди сохраняют традиционную культуру, пожалуй, в определенной степени даже лучше, чем в России. Мне доводилось бывать в тех местах, и действительно я больше нигде не видел такого, что когда по сельской улице идет священник, встречные мужчины снимают шапку и кланяются, доставая рукой до земли. Этого, пожалуй, в России уже очень давно мы не  видим. В то же время находили и находят, на базе той культуры несогласия, взаимопонимание с теми народами и, что важно, с властями тех государств, где бы ни находились.

Однако надо сказать и о современном искусстве, поскольку это тоже, как ни странно, связано. В старообрядческой среде сохранялась традиционная иконопись. Я хочу вам показать несколько старообрядческих икон ХIХ века, которые написаны в стиле, например, второй половины XVII столетия. Это Ветка, то есть старообрядческая миграция в Речь Посполитую — в Польшу, сейчас это Гомельская область Белоруссии. Вот тамошние старообрядцы писали в таком стиле в XVIII и XIX веках. Это было не только за рубежом. Вот Россия, город Сызрань, Поволжье, София, Премудрость Божия, конец XIX века. Этим заполнялись моленные и храмы, поскольку древних икон, что называется, невозможно было напастись на все общины. Люди воспитывались в этой изобразительной культуре, которая была свободна от академизма, от академической живописи, которая довлела в XVIII, XIX столетии. Можно сказать, что это консерватизм, ретроградство, невосприимчивость ко всему новому.

Но пришел конец XIX  — начало XX веков, на Западе появился импрессионизм, появились современные течения в искусстве, которые отказались от академизма, фотореалистичности. Старообрядцы же не стали принимать фотореалистические иконы, написанные по католическим западным образцам еще во второй половине XVII века. Вот опять какой парадокс: желая сохранить старое, оказались далеко впереди всех! Неслучайно поэтому предприниматели-старообрядцы, такие как В.П. Рябушинский, стали собирателями не только древней иконописи, но современной на период их жизни европейской живописи.

Поэтому именно в Москве в Музее имени Пушкина находится одно из лучших в мире собраний импрессионизма — это реквизированные старообрядческие купеческие коллекции. Это понимали и с противоположной стороны. Вот, например, Анри Матисс прямо писал, что художникам нужно ездить учиться не в Италию, а в Россию, и смотреть не античное искусство, а русскую иконопись, потому что в этом цветовом равновесии, в этой гармонии иконы они видели общее с тем искусством, которое производили сами.

До сих пор это указание отчасти действенно. Как прошедший художественную школу (в свое время закончил художественное училище), свидетельствую: нам прямо давали задание делать цветовые копии икон, чтобы понять движение и гармонию цвета в древнерусской иконописи. Можно привести один пример: знаменитая икона Успения Богородицы, наша новгородская, домонгольская.

Как здесь, например, гармонирует светло-синий цвет? Фигура Богородицы на Одре, Спасителя с Ее душой, одеяния апостолов, вот они как бы формируют синий центр, с точки зрения цветовой композиции произведения. Движение цвета не уходит куда-то за пределы. Здесь уже другой оттенок, то есть выставлена некая граница, выделяющая центр. Так же можно сказать и о других цветах: темно-красный цвет с этими фигурами, внутри тоже присутствует движение. Это, может быть, профессиональные детали, но тем не менее они существуют.  Это увидели импрессионисты в древнерусской живописи, которую сохраняли как раз старообрядцы. В начале XX века проводятся и первые выставки, раскрытые от поздних наслоений XVIII — XIX веков древнерусских икон, зачастую из старообрядческих собраний. Тут еще очень важно, что с начала XX века появилась, особенно после 1905 года, открытость деятелей культуры старообрядческого происхождения к внешнему миру. Моленные, прежде где-то скрытые, тайно расположенные, получают возможность легализоваться. Вот опять же Москва, площадь Белорусского вокзала, храм святителя Николы, который строят на земле купцов  Рахмановых, тоже в древнерусском, а по сути, новгородском стиле.

Тут можно вспомнить и Нередицу нашу, и так называемую Часозвоню Ефимьевскую в Кремле, и орнаменты на церкви Димитрия Солунского на Большой Московской улице — все тут мы видим для себя знакомое. Ну, коль скоро мы видим общее с Новгородом, надо сказать, что для старообрядцев-предпринимателей, которые в начале XX века доросли, как мы выразились бы сейчас, до уровня олигархов, древний Новгород был не только культурным образцом, но и важным общественным и даже политическим примером. Его видели как образец некой консервативной демократии, когда люди сами решают, что им сохранять и как им жить. В примерах Новгородской вечевой республики видели некий образец и некоторые принципы древнего Новгорода, которые жили и до сих пор даже живут в старообрядческих общинах. Например, принцип выборности духовенства: не жесткого назначения сверху священника в приход — вот кого пришлем, того и принимайте. Всегда, когда обращаются к епископу какие-то прихожане с просьбой о рукоположении священника, обычно задается вопрос: а у вас самих кандидаты есть? Потому что все-таки лучшее отношение будет к тому, кто из своей среды, кто знаком, кого вырастили в этом приходе. Все это было в Великом Новгороде, там даже архиепископа, как известно, выбирали на вече, потом из троих равных кандидатов по жребию и так далее. Дошло даже до того, что в феврале 1917 года, когда в нашей стране рухнула монархия, то в старообрядческой прессе появились призывы строить новую Россию по образцу Новгородской республики, коль скоро республика приходит на место монархии. Не по образцу западных государств — республика, но своя, со своей спецификой, без резкого радикального отрыва от своих корней. Но, к сожалению, этот призыв услышан не был.

От начала XX века можно перекинуть мостик к более позднему периоду. Во-первых, сказать о литературе: знаменитые поэты Серебряного века Сергей Есенин и Сергей Клычков. Клычков, как и Н. Клюев, был из старообрядцев. 

Крестьянская послереволюционная поэзия 1920-х годов уже пыталась в новых условиях примирить советское и исконное. Эти поэты, особенно Клюев, видели в революции освобождение от того западного культурного влияния, которое было присуще правящему классу Российской Империи. В Российской Империи очень отличались культура народная и культура дворянская. Сильно сказывался Петровский разрыв, хотя были точки соприкосновения, особенно в предреволюционный период. В то же время барин и крестьянин даже внешне сильно отличались. Народ был ближе к традиционной культуре — традиционная одежда, бороды, а правящий класс был сильно европеизирован. Это была такая отчаянная попытка, поскольку совпала затем с коллективизаций. Их обвинили в воспевании кулачества и так далее. Трагическая судьба была у этих поэтов — они были репрессированы. Опять же компромисс, к сожалению, не находит понимания — это трагедия нашей истории, когда, казалось бы, можно было избежать каких-то резких явлений и движений, но упорно не получается. В настоящее время это, конечно, более сложная тема, но когда так называемые православные активисты сейчас выступают как оппоненты современного искусства, мы не слышим, чтобы среди них были старообрядцы, например.

Хотя нельзя назвать старообрядцев поклонниками всех форм современного искусства, безусловно. Но тем не менее общий дух отношения какой-то более спокойный — все-таки есть понимание некоторых разных уровней, что есть вещи, до которых, что называется, нежелательно опускаться, есть вещи, которые хороши в свое время и своем месте. Те же предприниматели-старообрядцы начала XX века увешивали картинами импрессионистов свои дома. Но они не несли эти картины в церковь, где находилась древнерусская иконопись и в традиционном стиле образа, то есть не было смешения одного с другим, все на своем месте находится. Так и здесь. Конечно, есть что-то в современном искусстве, что вызывает определенное сочувствие, и даже, я бы сказал, умиление.

Ежегодно у нас проводятся выставки наших новгородских современных художников, например, наша областная выставка Союза художников и так далее. Мне очень понравилась одна из скульптур, называется «Молитва». На ней изображен молящийся человек, и подпись внизу, это его слова: «Спаси меня Господи от самого себя». Ну правильно же, по сути! Кто-нибудь из тех, кто не ходит в церковь, может, задумается, увидев это. Тут я бы вспомнил еще нашего известного другого религиозного философа начала XX  века, отца Сергия Булгакова. Он не был старообрядцем, однако в его жизни был переход от неверия к вере.

Он был сознательно неверующим человеком, а затем стал священником. В этом переходе, по его собственным словам, из его воспоминаний, немалую роль сыграла Сикстинская Мадонна Рафаэля. Когда он её увидел, был потрясен до глубины души, его пронзила глубина и совершенство этого по сути образа, потому что это католическая икона.

Затем, когда он уже более глубоко познал православие и познакомился с иконописью и после увидел ту же самую Мадонну, то узрел просто портрет красивой женщины, уже находясь на ином уровне восприятия. Так вот, наверное, надо понимать, что современное общество атомизировано, то есть раздроблено, и люди очень разные. В нашем не очень большом городе, возможно, это чувствуется меньше, в больших же городах это очень ощутимо. Мы не знаем, говоря со своей позиции верующих людей, как и чем человек может быть приведен к Богу.

В Советское время, которое мне вполне довелось застать, будучи рожденным в 1970 году, были случаи, когда люди начинали молиться, прочитав впервые реальный текст молитв в атеистической литературе (в ней карикатурно изображались верующие, писателю надо было показать, как он там молится). Один из моих знакомых молитву Богородице «Достойно есть» прочитал впервые в такой книжке, и стал молиться сам, и она произвела противоположный эффект тому, что было заложено автором. И современное искусство во многом является реакцией на перекосы нравственности, на какую-то несправедливость в обществе. Но тем не менее есть некие общие посылы, которые перекликаются с христианскими ценностями. Поэтому полностью отвергать современное искусство, как явление, мы вряд ли можем, видимо. Другой вопрос, насколько каждый пускает это в себя? Это дело нашего личного выбора, потому что в конечном счете речь идет о ситуации какого-то ненасилия. Ведь человек свободен в своей совести, и никто не может что-то такое с ним сделать, заставить его обратиться в какую-то веру .                             

Поэтому, завершая основную часть своего сообщения, я бы сказал, что нам недостает сейчас, особенно в конфликтных моментах, вот этого опыта взаимопонимания и той самой культуры несогласия. С одной стороны, приверженцы современной культуры не учитывают настроения верующих, а с другой стороны — те, кто позиционирует себя как верующие, недооценивают роль искусства, причем современного, в обществе наших дней. Я хотел бы подчеркнуть, что это не означает какого-то взаимного слияния, это говорит о том, что все остаются теми, кто они есть. Но при этом они остаются, а не идет война на уничтожение. Нас не так много в мировом масштабе, чтобы допустить «роскошь» взаимного истребления. На такой, я бы сказал, трезво-примирительной ноте я бы хотел завершить основную часть своего доклада. 

Аудиоверсия выступления