После владыки Никодима

Некоторое время назад, 11 февраля, был день памяти Преосвященнейшего архиепископа Никодима (Латышева) – одного из самых сильных и авторитетных Первосвятителей старообрядчества. В этот день, 26 лет назад, он скончался. К этому дню я хотел бы приурочить некоторые размышления о церковных событиях, которые начали разворачиваться сразу после кончины Преосвященного Владыки.

Владыка Никодим скончался в 1986 году. Это был год начала крушения СССР, КПСС, коммунистической идеологии и окончания советских гонений на Церковь. Окончание гонений на Церковь стало причиной массового прихода в нее верующих, который повлек за собой определенные последствия для старообрядчества. Поэтому, косвенно, кончина владыки стало началом новой эпохи в истории старообрядчества.

Конец двадцатого века ознаменовался для старообрядчества приходом в Церковь большого количества людей. Освободившись от насильственного навязывания коммунистической религии, миллионы человеческих душ, «по природе являющихся христианками», стали искать духовную опору в вере в Бога. Тысячи из таких ищущих пришли в старообрядческую Церковь. Старообрядчество, как продолжатель традиции древней Церкви, стало привлекательным для этой группы людей потому, что всегда оставалось верным принципам свободы духа, противления безбожию, секуляризации общества.

Старообрядческая Церковь позиционировала себя свободной от государства, конъюнктуры политических идей, сотрудничества с богоборческими режимами не только в XX веке, но на протяжении всего своего существования. Авторитет истинной Церкви привлек в старообрядчество на рубеже тысячелетий массу разочаровавшихся в прежней идеологии людей. В 90-х годах в старообрядческих общинах были совершены тысячи крещений и присоединений.

Придя в Церковь, эта масса новых христиан, в подавляющем большинстве, интеллигенты, попала в незнакомый им доселе мир. Было понятное образованному человеку исповедание веры в истинного Бога, были наличные, осязаемые древние обряды и традиции. Но было еще и то, что нельзя передать письменным или устным способом, перед чем прежний опыт и образование оказались бессильны. Была жизнь Духа Святого, которую нельзя было сформулировать в каком-то своде постулатов и определений. Наличие мощного, духовного, не формулируемого пласта жизни старообрядчества, необходимость воспринять не только букву, но и дух, стало одной из главных проблем воцерковления этой массы вновь пришедших.

Проблема встала и перед коренными старообрядцами, которым теперь было необходимо активно передавать вновь пришедшим сущность старообрядчества. Но традиционные верующие не сразу оценили процесс, с которым они столкнулись впервые за пятьсот лет — необходимостью миссионерской деятельности. Времена активного миссионерства Русской Церкви давно прошли, и опыт введения одновременно в Церковь огромного количества вновь пришедших был утрачен. А происходило, по сути, новое просвещение русского народа. К сожалению, очень часто, воцерковление ограничивалось только совершением Таинства – без должной огласительной подготовки, без катехизации, и далее, без воспитательного надзора той или иной Общины и духовника за духовным ростом вновь пришедшего в Церковь.

В такой ситуации произошли ожидаемые события. Образно это можно сравнить с переселением большой национальной диаспоры в другое государство. При небольшой миграции переселенцы быстро растворяются среди коренного населения, полностью перенимая местную культуру, обычаи, уклад жизни. Но вот если переселяется большое количество людей… Такая миграция может не просто вызвать мощное влияние чужой культуры на аборигенов, но при определенных размерах привести даже к конфликту культур. Если в Лондон переселится тысяча русских, то через какое-то время русские заговорят по-английски. А вот если в тот же Лондон переселится миллион русских?

Такие процессы на рубеже тысячелетий происходили и в старообрядчестве. В Церковь пришла огромная масса верующих, искренних людей, но которые не имели православной церковной традиции, которые, зачастую, были ведомы набором нескольких идей, почерпнутых из одной-двух книг, и своей целью ставили успешное осуществление этих идей любой ценой. Одна из самых трагичных ситуаций складывалась тогда, когда человек приходил в Церковь со своими собственными, почерпнутыми не в Церкви, теоретическими представлениями о том, что же такое Церковь, какой она должна быть, что в ней нужно срочно реформировать. Еще хуже, если этот человек имел неприятный опыт пребывания в религиозных деноминациях, например, в РПЦ МП, затаивал в душе непримиримую враждебность и приходил в старообрядчество как в некое «антиниконианство» или «антисектантство».

Следует заметить, что автор ни в коем случае не делит Церковь на «учимую» и «учащую», христиан на первый и второй сорт, не проводит кастового разделения на «коренных» и «неофитов». Автор уверен в том, что нет для Христа никакой разницы, сколько времени человек является христианином, и тем более в том, что вера в Бога не передается по наследству. Понятие «неофит» или «вновь пришедший» для автора скорее сущностное, чем временное. Неофит — это христианин, который еще, или «уже», не воспринял совокупности духа, учения и жизни Церкви как единого целого, как Тела Христова; вновь пришедший – тот, для которого Церковь — объект исторического, канонического, социального изучения, а не Царство Божие. Коренной старовер и неофит – это разные состояния духа человека. Как сказал один человек, «коренной старовер – это тот, кто пришел в Церковь спасаться, а вновь пришедший – тот, кто пришел спасать других».

Процесс воцерковления новых христиан происходил не однородно. Если человек попадал в живую, традиционную общину, которая руководилась духовным, мудрым наставником, то общинная жизнь достаточно быстро позволяла вновь пришедшему ощутить старообрядческий дух и уклад. Большинство попадающих в такие общины быстро принимали христианство не только умом, но и сердцем. Без всякой ревизии, подозрительности и оговорок. Не редко случались ситуации, когда происходила благодатная синергия – активный, искренний неофит при помощи Божией проявляющий смирение, не только в короткий срок пропитывался истинным духом старообрядчества, но и сам становился традиционным христианином и даже лидером той или иной общины.

В новейшей истории старообрядчества мы знаем много примеров, когда вновь пришедшие не просто органично вливались в число последователей Старой Веры, но и становились и уставщиками, и священниками, и даже епископами. Если же в такие общины попадали люди, движимые собственными идеями, то они также быстро понимали, что в таком сплоченном христианском обществе осуществить свои планы им не удастся и, или переходили в другую общину, или начинал свободное плавание по конфессиям и согласиям.

Совсем по-другому обстояло дело в тех случаях, когда новый, активный член Церкви, имеющий только ему одному понятное представление о «правильном устройстве», попадал или в не очень живую общину, или сам создавал новую общину на волне массового церковного строительства. К сожалению, как говорилось выше, Церковь, ее епископат и священство не были готовы в тот момент к адекватной оценке происходящих событий. Прошедшие все ужасы ГУЛАГа, хрущевских гонений, притеснений 70-80-х годов, старообрядческие архиереи, священники, простые миряне, среди которых было немало исповедников, при наступлении перестройки не увидели нового испытания для Церкви -испытания свободой. Спавшие цепи настолько расслабили внимание, что огромный поток пришедших воспринимался не как поле для активной миссионерской деятельности и просвещения, а как явление Церкви торжествующей. Каждое новое присоединение, крещение воспринималось с каким-то протестантским воодушевлением. Процесс воцерковления вновь пришедших был пущен на самотек.

Вскоре некоторая часть вновь пришедших, оставшихся в Церкви, осмотревшись, не захотела воспринимать старообрядчество в том виде, в котором оно существовало до сих пор. Желание «спасти старообрядчество» стало навязчивой идеей определенного числа пришедших в это самое старообрядчество. Началась осторожная, затем тотальная критика истории, обычаев, жизни старообрядцев. В первую очередь, критики подверглись священноначалие, видные старообрядцы, деятельность которых якобы выходила за рамки дозволенного. Когда же вновь пришедшим стало понятно, что современные старообрядцы поступают в соответствии с традициями и обычаями прежде бывших, то критика простерлась на все старообрядчество, начиная со времен Петра I. Подобное критиканство превратилось даже в определенную внутристарообрядческую идеологию.

Выделились особенно ярые приверженцы такой линии. Эти люди даже смогли составить определенную партию внутри старообрядчества. Количественно не многочисленная, эта группа смогла очень громко о себе заявить и предпринять существенные действия. Движимая собственным представлением о том, что такое старообрядчество, эта часть новых староверов начинает активную деятельность по форматированию старообрядчества. Почвой для этого была избрана реальная церковная жизнь — в Церкви воинствующей всегда можно найти предмет для критики и третирования. А если применить специальные технологии, известные со времен древнего мира, то можно достичь очень не плохих результатов.
 
Попытки форматирования старообрядчества происходили на всех уровнях Церкви, начиная от конкретных семей и заканчивая Московской Митрополией. На бытовом, семейном уровне начались попытки преобразования старообрядчества из живой русской веры в Бога в культурологический феномен. Для некоторых верующих старообрядчество превращалось в подобие китча, своеобразный хиппизм. Старая Вера сводилась к косовороткам, сарафанам, пояскам, длине бороды, другим культурным проявлениям русской жизни. Кроме этого, среди постулатов «неостарообрядчества» стали проповедоваться радикальный антагонизм и враждебность к РПЦ МП, к государственной власти, к бывшим коммунистам, вообще, к инакомыслящим.

То, что не было характерно для старообрядцев, вдруг стало во главу угла и веры. И если проводники такой идеологии были более-менее активны и харизматичны, то они зажигали своими идеями окружающих – семьи, общины. Людям, которые раньше так не жили и которые обращали на это второстепенное внимание, теперь преподносилось, что в этом основа старообрядчества и на самом деле это было основным всегда, а так как исповедавшие Старую Веру в XX веке не предавали этому значения, то и назвать их христианами нельзя.

Такой механизм интеллектуального шулерства действовал и на более высоком уровне. Старым, маститым иереям, епископам, потомственным староверам, при помощи определенных логических манипуляций историческими и каноническими фактами ставилось на вид, что-де, до сих пор староверы жили не по правилам святой Церкви, что на самом деле нужно делать и поступать, и даже думать совсем иначе. Староверов, сохранивших веру в период советских гонений, теперь обвиняли в сотрудничестве с КПСС, с РПЦ. На все это накладывалась общественная псевдодемократическая истерия, вновь пришедшие пытались начать и в Церкви те разрушительные идеологические процессы, которые происходили в государстве.

Последовательная работа и пропаганда привели к тому, что в начале 2000-х годов вновь пришедшие старообрядцы, так и не ставшие до конца традиционными верующим, оказывали значительное влияние на руководство ряда крупных старообрядческих общин, а также на руководство Московской Митрополии во главе с Митрополитом. И это не ограничивалось влиянием, предпринимались попытки захватить власть в Церкви. Среди таких многочисленных попыток были введение нового гражданского Устава РПСЦ и общин, попытка создания новой, параллельной церковной иерархии структуры – «Старообрядческий съезд», активное лоббирование выборов митрополитов, епископов, попытки раздуть конфликт между старообрядческими Митрополиями, пропаганда люстрации в Церкви бывших коммунистов.

Вот два наглядных примера. Следствием регистрации гражданского Устава РПСЦ введено новое правило проведения Освященных Соборов. На практике это означало, что ответственные за жизнь конкретных общин и епархий епископат и священство, превратились в подавляющее меньшинство на Соборах. Миряне, которых стало на Соборах большинство, стали избираться без всякого ценза. При нынешнем состояние общинной жизни в Церкви, стала реальной ситуация, когда на Соборе, при решении серьезных канонических вопросов, имели равный голос и Митрополит, и 19-ти летняя старообрядка, пять месяцев назад пришедшая в Церковь из какого-нибудь сектантства-пятидесятничества. Нарушилось мудрое дореволюционное равное представительство всех епархий, священства и мирян.

Получился огромный кворум при считанных часах работы. Как следствие – работа Соборов парализовалась, они превратились в аморфную структуру, постановления потеряли компетентность. Но главное, при желании Соборами стало очень легко управлять. И теперь, опять-таки, отдавая здравый отчет о состоянии общинной жизни на местах, при наличии желания и не очень большой суммы денег, стало возможным собрать такой Собор, который примет любое решение, необходимое лицу, профинансировавшему делегатов. Вплоть до присоединения к РПЦ. Но делалось это все под громким лозунгом о возрождении соборности, которой раньше, якобы, и в помине в Церкви не было.

Но принцип соборности самым неожиданным образом проявился в «новых» Уставах общин. По типовому Уставу для участия в Общих Собраниях, следовательно, влияния на жизнь Общины, стало необходимым быть зарегистрированным членом. При этом, на члена Общины накладываются определенные обязательства, в том числе и материальные. Это условие привело к тому, что, например, в Рогожской Общине из нескольких тысяч человек, членами зарегистрировались несколько десятков. Эти несколько десятков и управляют Общиной, принимают решения материального, дисциплинарного, да и организационного порядка. Такое юридическое отстранение от жизни общин ее членов пытались протащить во всей Церкви. Следует заметить, что при принятии этих уставов их регистрация подавалась как необходимая гражданская формальность, и Собор так их и принимал. Это уже потом всех поставили перед фактом, что юридических формальностей не бывает.

Параллельно с административными инициативами, вновь пришедшие пытались переформатировать и идеологию старообрядчества. Например, в отношении к РПЦ МП. Возможно, для некоторых это было отголоском коммунистической пропаганды, что религия – это опиум для народа, а самый ее яркий представитель – РПЦ, у других, после всех разоблачений, РПЦ ассоциировалось с филиалом КГБ, у третьих имелся отрицательный опыт пребывания в РПЦ или единоверии и т.д.. Но как бы то не было, следствием этого стала агрессивная враждебность некоторых вновь пришедших к никонианам, которую они попытались принести с собой в старообрядчество.

Следует заметить, что старообрядчество всегда по особенному относилось к РПЦ. Но на протяжении веков Русская Православная Старообрядческая Церковь пыталась сохранять с РПЦ добрососедские отношения, как с соседом, с которым живешь в одном доме. РПЦ не входило в сферу приоритетных интересов старообрядцев, но с другой стороны, в исторической памяти староверов сохранялся тот факт, что на протяжении 150 лет все старообрядческие священники были из никониан, что старообрядчество сохранило верность Окружному Посланию, которым декларировалось особенное отношение к РПЦ.

Самым показательным в этом отношении был XX век. Перед лицом общего врага, с целью сохранения своей веры, старообрядцы нередко прибегали за помощью к РПЦ, как и РПЦ — к старообрядцам. Нормальные отношения и переписку с никонианскими архиереями имели старообрядческие Первосвятители, старообрядцы обучались в учебных заведениях РПЦ, практически, вся святоотеческая и религиозная литература, церковная утварь у старообрядцев была патриархийного издания и производства. Но это не мешало быть старообрядцам старообрядцами, отделять черное от белого. Одним из образцовых примеров отношения к никонианам был митрополит Алимпий. Он духом чувствовал, где проходит тонкая грань во взаимоотношениях с РПЦ, грань добрососедства и единоверия. С одной стороны, он приглашал новообрядческих архиереев на богослужения – например, в Покровском Соборе на 1000-летие Крещения Руси, в Козьмодамианскую церковь в Белой Кринице в 1989 году, имел переписку с митрополитом Кириллом, благословлял обучение старообрядцев в новообрядческих учебных заведениях.

А с другой стороны, при провокационной попытке братского лобзания патриарха Алексия поставил между собой и им свой архиерейский посох. Также мыслило подавляющее большинство коренных староверов. Для них всегда РПЦ воспринималась как часть общества, которую Церковь должна преобразить своей верой. Старообрядчество чувствовало себя правым, сильным и внутренне самодостаточным. Ему было без надобности унижение и глумление над РПЦ, ему не нужно ее покаяние. РПЦ была объектом влияния, но никак не противостояния, борьбы и вражды.

Новообращенные попытались переформатировать старообрядчество в «антиниконианство». Планомерно началась проповедь «исторической несправедливости», неполноценности, униженности старообрядчества. Необходимым стало преподносится «покаяние никониан», как будто триста лет до этого старообрядчество без этого не жило. При этом, такая проповедь была облечена как можно в более хамский, унизительный и оскорбительный тон, благочестивой считалась как можно более смачная анафема в адрес никониан.

Доходило даже до распространения среди старообрядцев карикатур на новообрядцев и их патриарха. Хотя, на деле, даже самые ярые борцы с «никонианофильством» в старообрядчестве сами были не против налаживания бытовых, церковных, общественных взаимоотношений с представителями РПЦ тогда, когда им это было выгодно. Естественно, это старались не афишировать. Но это и подтверждает, что как и другие направления реформирования старообрядчества, борьба с «униатством» была всего лишь тактической, но никак не идеологической. Как станет ясно впоследствии, тактика эта была направлена на шельмование и выдавливание прежних старообрядческих лидеров и постепенный захват власти.

Нельзя сказать, что многочисленные, принесенные в старообрядчество «инициативы» вновь пришедших, прошли безболезненно для Церкви. С удивлением приходится отмечать, как старообрядцы стали менять свои убеждения, представления. При помощи пиар-технологий форматирование позиции коренных староверов приносили свои «плоды». Показательными для автора были такие примеры. Старообрядческий священник, который еще недавно читал проповеди в храме по Журналу Московской Патриархии, после правильного «объяснения» заявил, что никониане – скрытые сатанисты.

Или, потомственный старовер, маститый протоиерей, который служит уже более 40 лет, был рукоположен в советский период, крестил, отпевал, венчал, исповедовал и даже причащал коммунистов, и вдруг, ни с того, ни с сего, после прочтения одной статьи, распечатанной для него сердобольной «вновь пришедшей» с одного псевдостарообрядческого сайта, заявил, что все коммунисты были богоотступники и совершать над ними таинства до покаяния нельзя! Старообрядческий священник в 91 году, будучи в Троице-Сергиевой Лавре, благословил подошедшего к нему никонианского монаха, а в 2009 году этот же священник отказался поклониться мощам преподобного Сергия по причине «еретичности Троицкого Собора». И так происходит на всех уровнях. Архиереи колеблются в принятии тех или иных решений, которые еще недавно казались логичными и не противоречащими канонам.

Священники бояться говорить вслух то, что еще вчера воспринималось естественным, боясь, как бы сказанное вновь пришедшие не расценили «неправославным». Любой контакт с никонианами, любое письмо, обращение, ответ преподносятся как предательство веры. Даже поклонение дораскольным святыням, находящимся в новообрядческих храмах, расценивается как акт отречения от Бога. Определенный контингент вновь пришедших взял на себя «миссию» отслеживать служебные действия священнослужителей – рукоположения, душепопечение, используя это как благодатную почву для критиканства и шельмования. Вновь обращенные берут на себя всю полноту церковного авторитета, толкуя, объясняя и применяя правила, каноны, церковные прецеденты.

Очень серьезно ситуация обострилась с внедрением в жизнь Интернета. Вновь пришедшие для достижения своих целей пользуются всеми доступными средствами информационного общества – как техническими, так и психологическими. Не побоюсь этих слов, но в Интернете создан мощный механизм влияния на старообрядчество. Те, кому знакомы технологии интернет-продвижений, очень быстро и продуктивно достигают своих целей. В Интернете теперь ведутся даже предсоборные дискуссии. И не просто дискуссии, а жесточайшая пропаганда своих идей с применением всех упомянутых технологий воздействия на респондентов.

События нескольких последних лет заострили новую тенденцию в действиях неофитов. Последние пять лет ознаменовались чередой выхода из РПСЦ нескольких групп наиболее активных представителей вновь пришедших. На каком-то этапе эта партия в РПСЦ раскололась и каждая из этих частей в определенный момент пошла ва-банк, рассчитывая именно за собой повести все «просвещенное» старообрядчество.

Вновь пришедшие возглавили и составили раскол в Церкви, попытались создать параллельную старообрядческую иерархию в России с причудливой аббревиатурой; другая небольшая, но влиятельная группа попыталась маргинализировать старообрядчество введением «новой пасхалии»; третьи пытались инициировать раскол между братскими Московской и Белокриницкой Митрополиями. Преследуя только им понятные идеи, с удивительной легкостью неофиты формально ушли из Церкви, соглашаясь даже на отлучение. Как оказалось, вся полнота церковной жизни оказалась им не очень-то и нужной и была принесена в жертву ради настаивания на чистоте своего собственного понимания христианского учения.

Но даже при том, что такое рейдерство Старообрядческой Церкви не удалось и юридически они вроде бы определились, судя по их последней деятельности, попытки захватить старообрядчество ими не прекращаются. Поэтому, разрыв их с Церковью можно считать формальным. Объявив теперь каждая себя «самой-самой истинной», эти группы продолжают доступными средствами влиять на Церковь, формировать церковное мнение, добиваться признания их «правоты». Нельзя сказать определенно, что будет ими предпринято в очередной раз, но некоторые тенденции все же прослеживаются.

Даже учитывая такой существенный для Церкви стресс, как выход этих групп, не следует считать, что проблема вновь пришедших христиан, возникшая на рубеже 80-90-х годов XX века себя изжила. Как говорилось выше, все же форматирование старообрядчества в некоторой степени удалось. И есть значительная часть христиан, которая в той или иной степени разделяет идеи «неостарообрядчества». Поэтому, можно ожидать новых проявлений не окончившегося оглашения постсоветского поколения старообрядцев.

Оценивая описанный опыт за прошедшие 25 лет, хотелось бы отметить некоторые напрашивающиеся выводы. При ясном осознании главной миссии Церкви в мире – проповеди Евангелия, все же не следует забывать о первохристианском принципе определенной закрытости и таинственности Церкви (Деян. 5, 13). Открытость Церкви как Тела Христова должна знать свои пределы. И в первую очередь, это должно касаться таинственной жизни Церкви. Особенно в настоящее время, закрытость – это то, что может помочь сохранить старообрядчество в его неизменности.

Во-вторых, мы имеем горький опыт пренебрежения церковным миссионерством. Ведь никто не отменял правил и сроков оглашения, функционального ограничения вновь пришедших. Христос твердо требовал от тех, кто берется кого-то крестить, обязательно его научить (Мф. 28, 19). Теперь особенно ясно, что когда Евангелие известно подавляющему большинству людей и текст догмата о Св. Троице преподают в общеобразовательных школах, не достаточно уже только получить словесное свидетельство от желающего присоединиться к Церкви. Сейчас как никогда актуально подтверждение своего исповедания христианской жизнью. И это должно быть до вступления человека в Церковь.

В-третьих, мы получили наглядное подтверждение того, как необходимо налаживание полноценной общинной жизни. Не в смысле ее юридической составляющей, а в смысле духовного воспитания, преемства и ответственности. Ни в коем случае нельзя снимать ответственности за тех, кто пришел в Церковь, а потом из нее ушел, с самой Церкви. Это наша недоработка, пробел, или даже, халатность, что мы так и не смогли им объяснить и показать, что такое Церковь. Невоцерковленность вновь пришедших это не только их нежелание воцерковляться, но и наша неспособность их воцерковить.

В-четвертых, мы получили подтверждения необходимости нового осмысления духовной жизни старообрядчества. Мы получили неприятную иллюстрацию того, к чему приводит расчленение церковной жизни, когда, например, каноны Церкви живут своей жизнью, опыт святых предков своей жизнью, соборное сознание своей. Разъединение этих составляющих церковного благочестия, отрыв Предания от жизни, и становились причиной многих происшедших конфузов.

В этой ситуации хотелось бы предостеречь от кичливости тех, кто по милости Божией остается в Церкви. В конечном счете, все наши разделения, нестроения, противостояния есть следствие наших страстей. Правда Божия соединяет верующих, но никак не разделяет. Разделяют нас наши страсти. И если что-то влечет нас в сторону от общего Тела, то это правдой быть никак не может. Нужно помнить, что путем искушений, сомнений проходили многие святые люди. И удерживались от отпадения от Церкви они тем, что понимали, что не Церковь нужно подстраивать под свои принципы, а самому принять Ее и стать Ее частью.

Также перейдя по ссылке, по ссылке вы сможете прочитать продожение этой статьи. После владыки Никодима. Часть вторая.