Памятник Грозному как память о будущем

От редакции:  14 октября в г. Орле прошла церемония открытия первого памятника русскому царю Ивану IV, более известному как Иван Грозный. Вокруг установки памятника в российских СМИ и сети интернет разразилась нешуточная полемика. На днях мы публиковали беседу с непосредственным участником проекта установки памятника царю Ивану Васильевичу художником Олегом Молчановым. Сегодня на данное событие откликнулся наш автор Юлия Маслова.

***

Дискуссия по поводу установки памятника Ивану Грозному в Орле — событие предсказуемое. Личность царя и спорная, и трагическая, и одновременно притягательная. В данной небольшой заметке я не ставлю перед собой цель написать «апологию» царя, а лишь хочу сместить акценты с политических деяний Грозного на наше восприятие истории.

Бесстрастность в оценках любой личности есть показатель добросовестности историка. Чем спокойнее идет речь о человеке, тем больше правды будет о нем сказано. Ученые знают, что архивы Русского Средневековья — вещь проблематичная. Горели города, горели монастыри, а с ними и наша подлинная история. С.Ф. Платонов сожалел, что остается неизвестным подлинный указ об Опричном дворе, который упоминается в описи Царского архива. Он считал, что официальная летопись дает «не вполне удачное и вразумительное его (т. е. указа) сокращение», не раскрывает смысла учреждения Опричного двора. Напомним также, что Синодик опальных времен Опричнины — плод научной реконструкции Р.Г. Скрынникова. Сами Синодики как документ дошли до нас лишь в поздних монастырских копиях. Скрынников пишет, что в конце жизни Иван IV объявил о прощении всех казненных им бояр и прочих лиц и пожертвовал на помин их душ огромные суммы. «Перечни казненных во время Опричнины были разосланы в десятки монастырей в качестве поминальных списков, или синодиков. Со времен Н.М. Карамзина историки охотно обращались к синодикам, но их использование затруднялось тем, что подлинники их не сохранились. Судить о синодиках можно было лишь по поздним, до неузнаваемости искаженным монастырским копиям». Иными словами, восстановить все имена и число погибших от Опричнины со стопроцентной точностью нельзя.

Кстати, о самом Карамзине как историке. Он взял на себя неподъемный труд составления русской истории, но написал, скорее, художественную книгу, чем бесстрастное исследование. Именно с его легкой руки в отечественной историографии укрепилось прозвище царя «Грозный». Иван Васильевич в труде Карамзина предстает в неприглядном свете. Однако заканчивает историк повествование о царе такими словами: «В заключение скажем, что добрая слава Иванова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иваново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех Царств Могольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы Царя-Завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования; отвергнул или забыл название Мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Ивановой доныне именует его только Грозным, не различая внука с дедом, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну. История злопамятнее народа!» Наше время доказывает скорее обратное…

Вспомнился Белинский, которого современники называли «неистовый Виссарион» за бескомпромиссность во взглядах. Критик написал пространную рецензию на стихотворения М.Ю. Лермонтова, в частности, на поэму «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Близко знавший Виссариона Григорьевича писатель Иван Тургенев нежно называл его «Висяша». Позволю себе большую цитату Белинского с тем, чтобы критики Грозного поучились у «Висяши» снисходительности к человеческим немощам. Итак: «Тирания Иоанна Грозного имеет глубокое значение, и потому она возбуждает к нему скорее сожаление, как к падшему духу неба, чем ненависть и отвращение, как к мучителю… Может быть, это был своего рода великий человек, но только не вовремя, слишком рано явившийся России, — пришедший в мир с призванием на великое дело и увидевший, что ему нет дела в мире; может быть, в нем бессознательно кипели все силы для изменения ужасной действительности, среди которой он так безвременно явился, которая не победила, но разбила его, и которой он так страшно мстил всю жизнь свою, разрушая и ее и себя самого в болезненной и бессознательной ярости… Вот почему из всех жертв его свирепства он сам наиболее заслуживает соболезнования; вот почему его колоссальная фигура, с бледным лицом и впалыми, сверкающими очами, с головы до ног облита таким страшным величием, нестерпимым блеском такой ужасающей поэзии…». Читаешь эти строки критика, и сразу встает образ царя, созданный Антокольским. А знаете, как скульптор называл Ивана Грозного? «Мучитель и мученик».

Игорь Данилевский в книге «Древняя Русь глазами современников и потомков (XI-XII вв.)» указывает, что психологические механизмы человека исторически изменчивы. Причем их изменения не сводились к количественному накоплению единиц мышления. Речь идет о качественных преобразованиях самих мыслительных процессов. Т.е. коллективные представления на разных этапах развития общества сильно отличаются от современных. Для чего я заостряю на этом внимание? Для того чтобы подчеркнуть, что историк XIX века, читая документ времен царя Ивана Грозного, совсем иначе его воспринимал, нежели историк начала XXI века. Так что мнение того же Карамзина верно, но не достоверно. Наше восприятие прошлой эпохи Данилевский описывает с некоторой долей юмора: «Летописец, беседующий с нами, оказывается в положении миссионера, попавшего в страну неверных. Его речи во многом непонятны непосвященным “дикарям”. Их восприятие происходит на уровне привычных им образов и категорий. При этом, однако, исходные положения и метафоры подвергаются таким деформациям и метаморфозам, что ассоциативные ряды, рождающиеся в головах “посвящаемых”, сплошь и рядом уводят их мысли совсем не туда, куда собирался направить “миссионер”».

Все вышесказанное относится и к словам художника и автора проекта памятника Грозному Олега Молчанова о том, что «Иван Васильевич был 100% старообрядцем». Иван Васильевич и не подозревал, что церковные чинопоследования назовут «обрядами», да и термин «старообрядцы» — казенный, принятый в документах XIX — начала ХХ века. Полагаю, что и четки в руках скульптуры Антокольского куда достовернее смотрятся, чем лестовка в руках молчановского творения, которая принадлежит скорее крестьянству, став со временем маркером религиозной идентичности «старообрядчества».

Что еще хотелось бы сказать о нашем восприятии истории? Многие так увлечены подсчетом количества погубленных Грозным душ, что забывают о времени, в котором он жил. Да, при Новгородском погроме погибло великое множество, в том числе и невинных. Р.Г. Скрынников считает, что число погибших достигло пяти тысяч. В.Б. Кобрин полагает, что тысяч пятнадцать. Но парадокс истории в том, что точное число мы уже никогда не узнаем, а споры будут идти до бесконечности. А надо ли спорить о количестве или лучше посмотреть на «качество» времени? Вадим Кожинов в книге «История Руси и русского слова» указывает на историю Англии, Франции и других европейских стран, в которых людских душ было погублено гораздо больше, чем в царствование Ивана Грозного. В качестве наглядного примера он приводит французского короля Карла IX. 23 августа 1572 года он принял активное участие в Варфоломеевской ночи, во время которой было зверски убито более трех тысяч гугенотов за то, что они принадлежали к протестантству, а не к католицизму. Примечательно, что «Ночь» имела продолжение, и во всей Франции в течение двух недель погибло около тридцати тысяч протестантов. А кто считает?.. Не хочу этим сказать, что убийство подданных — нормальное дело. Но, подчеркиваю, это с нашей современной точки зрения антигуманно, а тогда религиозные войны и массовые казни за измену были в порядке вещей во всех странах, и Грозный — не исключение.

И последнее. Староверы особо признательны Ивану Васильевичу за Стоглавый собор, на котором утверждались основы веры, в частности, святоотеческое двуперстие. Да, в обязанность государю вменялось сохранение православной веры. При этом он не обязан был слыть эрудитом. Однако С.М. Соловьев за изрядную начитанность называл Ивана Грозного начетчиком-самоучкой, имевшим отличную память, в отличие от его оппонента Андрея Курбского. Последний учился у Максима Грека, а потому имел «другие понятия о риторстве и словесной премудрости». Феноменальная память помогала Ивану Грозному и в споре с религиозными оппонентами — Яном Рокитой и Антонио Поссевино. В первом слове Роките Грозный, используя игру слов, напишет: «О вашем учителе Лютере: как он в жизни своей имя, ему приличествующее, получил. Воистину же зовется Лютером, потому что лют. Ибо люто, люто о краеугольный камень, Христа, биться, и его божественные законы разрушать, и божественных его учеников и апостолов проповеди сокрушать, и установления святых отцов переиначивать». И характерное завершение спора, под которым, думаю, подпишется каждый приверженец старой веры: «А что мне тобя не еретиком держати нелзе, потому что учения твоя вся развратна Христову учению, и Христове церкви вся сопротиво мудрствуеши, и не токмо еретик еси, но и слуга Антихристовъ диявольскаго совета. А не пуще Люторь, еще тобя пущи есть! А впред бы еси сего своего учения в нашей стране не объявлялъ. А о томъ Господа нашего Исуса Христа прилежно молимъ, всехъ Спасителя, дабы нас, росийский родъ, сохранилъ от тмы неверия вашего. Отцу купно слава со присносущнымъ его Сыномъ и Святымъ Духом, ныне и присно и во векы векомъ. Аминь».

Не забудем и гимнографию царскую. Как известно, Иван Васильевич является автором молитвы «Господу Исусу Христу, к святому архангелу Михаилу», стихер митрополиту Петру и Сретению Владимирской иконы Богоматери. Также автором канона «Ангелу Грозному, воеводе», который староверы молятся по сию пору: «Прежде страшнаго и грознаго твоего, ангеле, пришествия умоли о мне, грешнем, о рабе твоем, имярекъ. Возвести ми конец мой, да покаюся дел своих злыхъ, да отрину от себе бремя греховное. Далече ми с тобою путешествати, страшный и грозный ангеле, не устраши мене, маломощнаго». Успел ли покаяться перед смертью Иван Васильевич – мы не знаем. Знаем только, что на плите, закрывающей саркофаг с царским телом, одетым в схиму, было написано:

В лето 7092 марта в 18 ден преставись Благоверный и Христолюбивый Царь и Великий Князь Иван Васильевич всея Руси Самодержець во иноцех Иона на память Кирилла архиепискупа Ерусалимского за полтора часа до вечера.

Вечная память!..