Для советских активистов крепкие старообрядцы из Гуслиц были как кость в горле, являя всей своей жизнью яркий пример духовной и хозяйственной альтернативы советскому муравейнику и экстенсивному колхозному крепостничеству. Они подавали пример социальной самоорганизации в деревне на основах духовности, взаимопомощи и трудолюбия. О том, как вместе с семьями коренных староверов был уничтожен целый культурный и духовный пласт подмосковных Гуслиц, размышляет историк подмосковного старообрядчества Юрий Исаев в третьей части своего исторического эссе.
«Все они, старообрядцы, молились, за это их арестовали и судили».
Дело П-61670 в ГАРФ. Выписки из протоколов допроса свидетелей 1957 года.
Допрос Савелия Николаевича Кузнецова.
Кость в горле
Так чем же так помешала Богородскому колхозу Вера, Церковь и активные прихожане-старообрядцы? Протоколы допроса свидетелей и обвиняемых немного приоткрывают завесу над этим делом.
Показания Кузнецова Василия Пименовича при допросе в 1959 году:
«В 1918 году я состоял в активе. Нас всех активистов собрали и говорили, что вышеназванные лица мешают строительству колхозного строя и их надо убрать. И поэтому меня заставили говорить и давать показания, что эти лица занимались контрреволюционной деятельностью».
После зачитанных показаний 1938 года:
«В моих показаниях записано, что Кабанов проводил агитацию против советской власти. Я не слышал, чтобы он где либо высказывал недовольство против советской власти. Показания о контрреволюционной деятельности в отношении вышеперечисленных лиц записаны не из моих слов. Писал тот, кто допрашивал, я подписал потому, что в это время требовали давать такие показания». (Выписки из дела П 61670 в ГАРФ).
Чем же мешали верующие делу строительства колхоза?
Вот что записано в протоколе допроса обвиняемого Хахаева Зота Петровича 1875 г.р.:
Вопрос: В чем выражается ваша связь с перечисленными выше лицами?
Ответ: Все мы верующие, собираемся в молельной. Ходим друг к другу по квартирам, вели на разные темы разговоры.
Вопрос: Вы с перечисленными выше лицами среди населения вели к/р деятельность? Дайте подробные показания о вашей к/р деятельности.
Ответ: Я с перечисленными мною лицами никакой к/р деятельности не вел. Хотя при встречах с колхозниками выражал недовольство: в колхозе работаем, а ничего не дают, церкви закрывают. Все мы обеднели и бросили молиться. Поэтому у нас ничего нет и плох урожай. Надо всем ходить в молельную».
Вот такая террористическая и контрреволюционная деятельность пожилых (в основном) людей. Формальные обвинения пестрят множеством высказываний, тут есть и выражения намерений и угроз в адрес советского правительства, и даже пропаганда фашизма. Только в 1959 году все без исключения свидетели от своих показаний почему-то отказываются. Даже убежденный комсомолец Тит Сидорович Игнашин заявляет: «в молельную никогда не ходил. В то время был комсомолец. Занимались ли эти лица контрреволюционной пропагандой и высказывали ли недовольствие против советской власти и членов коммунистической партии, членов правительства — я не знаю. Все эти лица в 1938 году арестовали и где они в настоящее время находятся, я не знаю». (Выписки из дела П 61670 в ГАРФ).
Самое интересное, что во время допроса 1959 года начинает выясняться, что все расстрелянные и обвиняемые в антиколхозной деятельности были на тот момент полноправными и трудолюбивыми членами колхоза (за исключением Феодосии Федоровны).
В показаниях Савелия Никитовича Кузнецова в 1957 году записано:
«В 1906-08 году я работал в Ликино, и со мной в это время на ликинской фабрике работал Кабанов Никита Григорьевич. После этого он купил лошадь и занимался крестьянством. Насколько я помню, он вступил в колхоз и отдал свою лошадь.
Кирикова Липата Нестеровича знаю хорошо. Его покойный отец имел небольшую лавочку. Сам Липат имел небольшую чайную, пек хлеб, пряники и продавал.
Сошникова Козьму Ермиловича тоже знал хорошо. Он работал со мной на фабрике 16 партсъезда слесарем, занимался крестьянством.
Исаеву Феодосию Федоровну тоже знал хорошо. Она сестра бывшего владельца фабрики.
Хахаев Зот Петрович основное время работал в Москве кондуктором, а потом приехал в Богородское и занимался крестьянством.
Широков Трофим Варфоломеевич длительное время работал (неразборчиво, но похоже на «лесным сторожем»), затем перешел на фабрику и занимался крестьянством.
Все перечисленные лица, за исключением Исаевой, вступили в колхоз и сдали свое хозяйство.
Все они старообрядцы, молились, за это их арестовали и судили». (Выписки из дела П 61670 в ГАРФ).
В дополнение к этой информации в протоколе допроса бывшего председателя СПО и секретаря местной ячейки партии Павла Петровича Гусева 1957 года можно прочитать следующее:
«Исаева Феодосия Федоровна была дочь фабриканта. В это время она была богомольная старушка.
Хахаев Зот Петрович — работал инспектором по качеству в колхозе и к работе относился хорошо, был активным человеком.
Арбузов был член лавочной комиссии Богородского СПО. Старик Арбузов был умный, трудолюбивый. Никакого неудовольствия против советской власти не высказывал». (Выписки из дела П 61670 в ГАРФ).
Читая эти отзывы, мы видим перед собой уже не темных, ленивых и фанатичных «церковников», образ которых было принято рисовать в атеистических прокламациях, и, тем более, не фантасмагорических заговорщиков-контрреволюционеров и фашистских террористов, про которых нам повествует обвинительный приговор 1938 года. Мы видим, в основном, прошедших большую и трудную жизнь, умных, трезвых, трудолюбивых, общественно активных людей. Грамотных и ценных специалистов, людей, являющихся во многих вопросах признанными авторитетами среди односельчан. Более того, людей разноплановых и талантливых. Некоторые бабушки-старожилы Богородского и по сей день с умилением вспоминают: «Какими же красивыми голосами они пели в церкви! Рослые, статные, с большими бородами…».
Говорят, что после 60 лет у мужчины появляется характерный тембр в голосе, по своему качеству соответствующий тембру низкого женского голоса, поющего колыбельную. Он лишен всякой внешней красоты и суеты. Очень мягкий и упокоивающий. Мы еще можем услышать нечто подобное на сохранившихся записях легендарного федосеевца И.Н. Заволоко.
К сожалению, сегодня мы, скорее всего, уже не сможем услышать настоящего гуслицкого пения. Судя по всему, в 60-80-е годы во время археографических экспедиций в наших краях никто так и не записал звучания гуслицких голосов. Сегодня же практически повсеместно утвердилась нижегородская традиция, весьма далекая от аутентичной.
Я помню, как однажды в Пасху на кладбище моя бабушка, Елена Лукинична Исаева, сказала, что будет петь. До этого я никогда не слышал, чтобы она что-то когда-то пела, и был поражен таким заявлением. То, что я услышал, абсолютно было не похоже на то, что я понимал под словом «пение».
Заинтересовавшись знаменным пением, я узнал, что это были «Стихеры Пасхи». И еще меня поразила та радость в глазах бабушки, с которой она пела. Я не мог понять, что такого радостного происходит и содержится в этих «песнях», чтобы так сиять!
И сегодня я могу только представить, как светились глаза «статных и бородатых» стариков-начетчиков в богородской моленной и как звучали их голоса.
Но, возвращаясь к их общественной роли в жизни сельской общины, можно с полной уверенностью констатировать, что, по сути, это была самая настоящая элита Богородского. Это были люди, способные даже в тяжелых условиях коллективизации и голода вести успешное хозяйство, кормить семью, работать на фабрике, выполнять серьезные профессиональные общественные задачи и в то же время вести активную духовную жизнь в церкви — служить, петь, учить, собирать и изучать книги, помогать людям.
Для советских активистов подобные люди были как кость в горле, являя всей своей жизнью яркий пример духовной и хозяйственной альтернативы советскому муравейнику и экстенсивному колхозному крепостничеству, пример низовой социальной самоорганизации в деревне на основах православной духовности, взаимопомощи и трудолюбия. Христианский соборный социализм без лжи, террора и комиссаров.
Как кость в горле стояла богомольная «бывшая фабрикантка Исаева», слишком контрастируя с советскими карикатурами фабрикантов-кровопийц. Судя по количеству изъятых религиозных книг, Феодосия Федоровна, скорее всего, не уступала богородским начетчикам в знании церковной литературы. Да и ко всему роду Исаевых, по всей видимости, меньше всего подходило хлесткое большевицкое прозвище — «мироеды».
И по сей день, несмотря на все годы советской пропаганды, старожилы Богородского и их дети с нескрываемым уважением и симпатией относятся к фабрикантам Исаевым и даже ухаживают за их могилами. Изучив уже не одно следственное дело, я понимаю, что подобное отношение всех крестьян старообрядческой деревни, даже бедноты, было нормой. Зачастую сельская беднота на собраниях сельсовета вставала горой за кулаков и бывших фабрикантов, не позволяя председателю сельсовета и колхоза раскулачить этих людей.
Новых, современных хозяев фабрики, дружащих с районной властью, скупающих фабрики, дома, школы, клубы, фабричные здания за бесценок и откровенно плюющих на жителей, здесь все очень сильно не любят. А Исаевы выросли из этой же крестьянской среды, благодаря своему труду и личным моральным качествам завоевали доверие и авторитет односельчан, строили фабрики, дома, магазины, моленную Богородского, давали работу и неплохой заработок крестьянам. За все время советской власти к этим постройкам не было добавлено ни единого кирпича.
Как кость в горле стояла у советских активистов память народа. Потоки клеветы и насаждение атмосферы страха стали инструментами борьбы с ней. Страха за своих близких, детей, боязнь передать им лишнее опасное знание о предках и вере, знание, которое может их в любой момент погубить.
И этот страх был подкреплен беспощадным и массовым террором в 1937-38 годах. Целые старообрядческие роды купцов, крестьян, ремесленников были вырезаны под корень. Была прервана традиция начетчиков, певцов, иконописцев, переписчиков книг, уничтожено священство во многих селах, городах и даже районах, уничтожена, изорвана, растоптана живая ткань старообрядческой общины.
Мир русской деревни, старообрядческую Палестину — Гуслицу разрушили в XX веке, как это и пелось в известной революционной песне, «до основания».
Искушение прогрессизмом
Революционерам и продолжателям их дела казалось, что живая ткань бытия просто обязана подчиняться их рациональным схемам и человеческий разум может на пустом месте устроить все, что угодно. Обезумевшие люди отвергли Христа — Камень, положенный во главу угла, на месте прочного фундамента Веры и живой традиции, складывающейся тысячелетиями, устроили месиво из песка, грязи и дешевых агитационных брошюр.
Им казалось, что их разум безграничен и всесилен: сегодня он позволяет поворачивать реки, уничтожать насекомых в полях, расщеплять атом, а завтра откроет рецепт бессмертия. Увлеченные идолом прогресса, люди забывали обо всем, вовлекаясь в череду непрерывных, но бессмысленных изменений: машины, самолеты, телевизоры, полет в космос… Призрак коммунизма, как материалистический суррогат земного рая, был обещан уже внукам советских людей.
Для реализации идеи такого масштаба необходима уже была совершенно новая, невиданная система управления, способная к тотальному учету всего человеческого материала, жесткой унификации всех процессов и контролю над ними. К 30-м годам этот механизм, по сути, уже был выстроен, и не только в Советском Союзе, но и во всех развитых капиталистических и даже некоторых полупериферийных странах. Этот механизм позволял не только начать и вести невиданными темпами гигантские стройки, ввести единую систему образования и проводить поголовную вакцинацию детей.
Этот механизм с такой же легкостью и эффективностью мог служить как созидательным, так и репрессивным и разрушительным целям. Так, в декабре 1941 года властям США потребовалось всего около недели, чтобы выявить и заключить за колючей проволокой собственных граждан с японскими фамилиями. А в Советском Союзе потребовалось менее 2-х лет, чтобы вычистить всех, кто не вписывался в жестко унифицированную схему, подчиненную реализации безумного прогрессистского мифа. Гении, единоличники, кустари, потомки враждебных классов, старообрядцы и вообще излишне религиозные люди, а также люди, привыкшие собираться своим «непонятным» кругом и подвергать сомнению происходящее. Все, кто не мог или не хотел становиться одним из усредненных, безликих, но легко заменяемых винтиков гигантской бюрократической машины.
 |
 |
Да, надо признать, что именно эта машина в середине XX века справилась с задачей выстоять в невиданной доселе и беспощадной мировой войне, смяв столь же эффективный и еще более бесчеловечный механизм Третьего рейха, восстановить страну и запустить человека в космос. Этот поистине фаустовский механизм, мощь которого предчувствовал Ленин и который должен был стать последним, как казалось, аргументом в споре маленького и в прошлом ничтожного человека с могущественными силами природы и самим Богом, победно шествовал по планете. И все, вроде бы, так хорошо начиналось, пока не уперлось в неожиданный, но вполне закономерный тупик.
Вдруг на самом пике этого победоносного шествия что-то незаметно надломилось в этой упрощенной рационалистической схеме.
К концу 60-х — началу 70-х от наивной веры в разум и прогресс уже не остается и следа. Общество начинает пожинать негативные плоды предыдущих великих научных открытий в атомной энергетике и химии. Эпоха великих научных открытий подходит к концу. Их просто больше нет, а есть лишь внедрение, доработка и коммерциализация давно уже открытого. Научный поиск подходит к границам рационального мира и открывает уже совершенно иные области, в частности, теории хаоса Ильи Пригожина.
Алармистские пророчества становятся популярнее год от года: «Демографическая бомба» Пола Эрлиха (1968), «Футурошок» Алвина Тоффлера (1970), Доклад Римского клуба «Пределы роста» (1972). И Запад, и Советский Союз вновь захватывает волна эзотерической и оккультной литературы и движений, которыми лишенное качественной духовной основы поколение пытается заполнить зияющую внутреннюю пустоту. А самый талантливый и продуктивный последователь передовой театральной системы Станиславского — поляк Ежи Гротовский утверждает, что любой спектакль, даже самый наигениальнейший, есть не что иное, как выродившийся ритуал.
Гротовский отходит от символических экспериментов с пьесами Мицкевича и начинает движение в совершенно неожиданном направлении. Он берет древние горловые коптские ритуальные песни и начинает точно воспроизводить столь непривычные для закрепощенного классической музыкой европейского слуха «дребезжащие мелодии», утверждая, что эти древние мелодии, не поддающиеся нотной фиксации, содержат в себе глубокую внутреннюю партитуру, способную трансформировать сознание поющего и слушающего и открывающую певцу прямое и нерациональное знание.
Гротовский, как и многие другие передовые деятели искусства и науки XX века, приходит к выводу, что те древние формы, которые мы привыкли воспринимать как что-то примитивное и дикое, на самом деле являются продуктами наисложнейших психофизических технологий прошлого, доступ к которым утратило деградировавшее в ходе последнего тысячелетия человечество.
Это понимание уже словно носится в воздухе, пробуждая интерес к таким подвергшимся дискриминации в рационалистический век артефактам, как древняя иконопись, архитектура и знаменное пение.
Новое поколение исследователей приходит в ужас от того, как можно было отказаться от этих высоких и точно воздействующих на восприятие человека инструментов и променять их на нелепую и субъективную мазню и бессмысленное разнеживающее «партесное» завывание.
Но чувство отрезвления от сотен лет сгущающейся бездуховности — это лишь одна сторона медали. Слепая вера в идол прогресса, порождавшая наивный социальный оптимизм и скреплявшая человеко-винтики государств-монстров, угасает. Созданное фаустовским безбожным разумом искусственное сердце советского монстра, позволившее не только в сотни раз интенсивнее гонять кровь в трупе убитой России и создавать иллюзию полноценной жизни и даже интенсивного роста и обновления, — это сердце по прошествии 70 лет, дав несколько серьезных сбоев, отказало совсем. Естественные механизмы, не раз спасавшие в кризисные периоды живую ткань великорусского мира от распада, были планомерно уничтожены за советский период, и распаду уже не мешало ничто. Духовный распад уже давно стал нормой. И безбожный франкенштейн материалистического эксперимента умер окончательно. Труп СССР стал распадаться на части, и только черви, спешащие пожрать то, что еще осталось от былой мощи, почувствовали, что, наконец, пришел их исторический шанс.
Пришло время паразитов. «Духовные» наследники советских активистов, сфабриковавших дело богородских начетчиков, в начале 90-х, обезумев от новой «религии» наживы, хлынувшей в СССР с Запада, разворовали все старинные гранитные памятники на богородском кладбище, обанкротили и продали за бесценок фабрику и школу…На некогда святой земле прочно укоренилась «мерзость запустения».
Богородская старообрядческая община, как и тысячи подобных общин по всей стране, после крестной муки, истязания и оплевания была погребена в пещере забвения.
Но теперь начинается самое интересное и загадочное — чудо Воскресения! Память, словно слабенькие зеленые росточки, пробивается сквозь эти жесткие и мертвые исторические пласты, совершает нечто невозможное, взламывая пласты времени, возвращая нам наших забытых предков и возвещая им грядущую славу.
Справка (по материалам следственного дела П-616770):
Хахаев Зот Петрович, 1875 г. р.
Старший начетчик и уставщик старообрядческой моленной в сельце Богородское. В протоколе допроса записано, что «в отсутствии попа частенько замещал его по служению».
Родился 30 декабря 1875 года в с. Богородское Куровского района Московской области, грамотный, беспартийный, женат. В молодости служил в царской армии, имел звание старшего унтер-офицера. Имел зажиточное хозяйство: дом, двор, сени, амбар, баню, погреб, кладовую; держал лошадь, корову, телку, телят, овец 5-10; разводил свиней.
В колхозе был инспектором по качеству. «К работе относился хорошо, был активным человеком».
«Обвиняется в высказывании террористических намерений в отношении руководителей партии и правительства, клеветнических измышлениях о жизни трудящихся в СССР и в антиколхозной агитации». (Выписки из дела П 61670 в ГАРФ).
Так же как и Феодосия Федоровна берет вину за разговоры о недовольстве советской власти на себя: «в колхозе работаем, а ничего не дают, церкви закрывают, все мы обеднели и бросили молитву, поэтому у нас ничего нет и плох урожай; надо всем ходить в моленную». (Выписки из дела П 61670 в ГАРФ).
РАССТРЕЛЯН НА БУТОВСКОМ ПОЛИГОНЕ НКВД С ГРУППОЙ АКТИВНЫХ СТАРООБРЯДЦЕВ С.БОГОРОДСКОЕ 20 МАРТА 1938 года.
Осталась жена, Хахаева Прасковья Емельяновна, 1875 г.р., дочь Раиса Зотовна, 1928 г.р., дочь Ольга Зотовна-Листочкина (запрашивала дело отца в 1991 году), сын Иван Зотович, 1913 г.р. (подавал запрос о судьбе отца в 1959 году).
Покой Господи душу убиенного раба Своего Зотика!
Хахаевы из Богородского были родственниками моих предков, и иногда, когда я смотрю на фото Зота Петровича, мне кажется, что это мое фото. В нашем семейном альбоме сохранилось несколько фото Хахаевых.
Эти фото вскрывают перед нами еще один интересный аспект жизни старообрядцев Гуслиц на рубеже ХIХ-ХХ века. Крестьяне-старообрядцы зачастую в праздничные дни одевались «как бары»! Сельцо Богородское было зажиточным. На улицах была деревянная мостовая, почти в каждом доме было ткацкое производство, а крестьяне-ткачи «позволяли себе» прогуливаться по селу в таких вот нарядах.
Продолжение следует.
Автор благодарит за помощь в подготовке цикла статей:
Родных и близких репрессированных богородцев и жителей села: Е.Л. Исаеву (+1990), Е.А. Исаева, М.А. Исаева (+2013), А.И. Исаева, С.В.Мозалева, А.Н.Пименову, Е.Полякову, О.Бичагову, Н.Н.Мерзликину, Е.Евтееву, Н. Калинина, краеведов М.Е. Рыбина, Евгения Голоднова, сотрудников Государственного Архива Российской Федерации, а также Е.А.Агееву, Глеба Чистякова, Олега Хохлова и Мелитину Макаровскую.
Комментариев пока нет