Судьбы на войне все разные. Кто погибает, не дойдя до фронта, кто в первой атаке, а кого беда минует, и он после множества ранений и контузий возвращается домой. У солдата Лактиона Леоновича Рыльского, старообрядца из села Покровки (Молдавия), сложилась его воинская судьба иначе.
***
Я родился в большой семье Рыльских в ноябре 1927 года. Под румынами это было. Сначала учился в частной, домашней мужской школе в родном селе, затем пошел в 4-классную румынскую школу. Её организовали в 1925 году, первый набор — 28 учеников было.
Первое воспоминание о том времени — румынские военные, которые стали часто появляться в селе в 1939 году, когда пошли слухи о воссоединении Бессарабии с Россией. Они приезжали к Днестру, делали рекогносцировку. Потом в селе появились даже 3 польских танка — они бежали из Польши… Мы тогда с соседскими пацанами бегали смотреть на них. Диковинки… Потом весной 1940 года пришла Красная Армия. По селу не проходили, но все уже знали, что идет где-то неподалеку. Через несколько дней в селе создали сельсовет, хотели открыть школу-восьмилетку. Первым председателем сельсовета был Бельченков Терентий Яковлевич. А первый набор в школу был 28 человек. Все снова пошли в школу — надо было на русском всё писать. Хотя покровчанам это было запросто — с детства русский изучали. Помню имя первой учительницы — Анна Николаевна Кукульская, учительница немецкого языка. Помогла потом многим, первая говорила потом с немцами, которые приехали в августе 1941 года на мотоциклах в село, рассказала, что здесь живут староверы. Те не тронули село, хоть и было русским.
Наша семья, как и все Рыльские, выращивала в основном арбузы, кукурузу, подсолнухи и продавали продукцию евреям-заготовителям из Атак и Сгурицы. О войне узнали сразу, 22 июня 1941 года. В июле приехали румыны. Сначала нас местная власть предупредила, чтобы все уходили в лес, т.к. будут артобстрелы и бомбежки. Мы, конечно, взяли, что могли, и в лес. Старики остались, а молодёжь вся ушла. Потом приехали немцы на мотоциклах. Их тогда наша учительница встретила, объяснила. Не тронули немцы тогда наше село. Когда началась война, в соседнем лесу оборудовали схорон — на всякий случай. У всех он был. Туда детишек в случае чего прятали. Когда всё немного успокоилось и многие вернулись по домам, приехали румыны. Собрали всех, зачитали приказы. В общем, стали жить по-старому, по-довоенному. В нашем селе румыны опять восстановили «шеф де пост» — полицейский участок. Запретили служить по старому стилю, но мы всё равно служили по-нашему. Тем более, что к нам часто приезжал епископ кишиневский Иннокентий (Усов).
Мне довелось встречаться и со старцем. Статный, степенный Владыка казался величественным. Помню, как епископу постелили половицу, дорожку. Их вручную делали из конопляной пряжи в самом селе. Потом эти половики долго хранились хозяевами, как самые почетные. Мы все работали на огородах, в полях. Наша семья арендовала землю, выращивала подсолнух и рапс. У нас их до 1943 года скупали всё те же евреи из Атак и Сгурицы, они потом из нашей продукции делали масло для немецкой армии. В Бельцах перерабатывали в техническое масло, для военной техники. Одних тогда репрессировали, а другие на фашистов работали. Потом и из них кого-то забрали в концентрационные лагеря. Кстати, в 1941–1942 годах румыны часто прогоняли по селу колонны евреев. Даже в школе их держали. Мы, ребятишки, бегали на них смотреть. В марте 1944 года вернулась Красная Армия. Перед этим в селе несколько дней квартировала группа власовцев, в немецкой форме. Очень они злые были, агитировали за немцев. Потом они исчезли и появились румыны: кто-то неподалеку от села убил одного румына — вот они и явились разобраться. Хорошо, что началось наступление Красной Армии. Румыны сразу исчезли. Мимо села прошли колонны советских танков — возле села Унгры навели понтонный мост. Потом в село пришло подразделение с духовым оркестром, в военной форме, в фуфайках. Всё село собралось посмотреть. Пели военные песни — мы их не знали тогда ещё. Через неделю образовали в Атаках район, у нас собрали общее собрание всех жителей, учредили сельсовет. Первым председателем избрали Щербакова Леона Емельяновича. Совет составил списки жителей и сразу началась мобилизация. Уже 13 марта всех в возрасте от 18 до 50 лет призвал военкомат.
Мы с торбами, на подводах, вышли за село. Помолились — и в Атаки. Там нас уже сортировали, допросили — выясняли, кто и чем занимался при румынах — и по частям. В сельсовете оставили только председателя, кузнеца и отцов-одиночек. В селе образовали заготконтору — приказали скот заготовлять для армии. Дали нам раненого подполковника, призвали через военкомат женщин помоложе, и вот уже у нас в селе — заготконтора. Меня оставили при заготконторе служить: охранять, ухаживать за скотом. Уже весной 1945 года собрали мы по дворам 100 голов скота и пошли с ними в Бельцы. Весна, кормов мало, а за каждую потерянную корову могли и расстрелять. Намаялись. И вдруг, где-то у села Боронча узнаем, что война закончилась. Через радио в сельсовете объявили, все сразу и закричали. Стрельба началась, веселье. Все гуляли! Мы тоже на радостях еды купили, три дня гуляли. Про коров и забыли, ходили друг к другу. Никто наших коров не принимал. Мы думали, раз войне конец, то и коровы больше не нужны. Потом коров оставили прямо в поле и домой вернулись. А через неделю нас вызывают подполковник Коршун: где коровы? Чуть под трибунал не отдал. Хорошо, что наш скот там не успел разбежаться, всего 5 коров потеряли. Обошлось как-то.
А 5 декабря 1945 года меня призвали в Красную Армию. Прямо из военкомата отвели в Дондюшены, где 2 недели ждали «покупателей». Один из них сопроводил нашу группу в город Ананьев, где располагался учебный пехотный батальон. Учился там на артиллериста. Где-то в 1946 году нас по тревоге направили в Бельцы, в казармы 86-ой гвардейской дивизии. Ну а в 1946 году направили в артиллерийскую школу младших командиров. Выдали новое обмундирование. Но гоняли нас там, как на фронте. После этой школы направили командиром противотанкового орудия в Бельцы. Дали расчёт в 7 человек, орудие, машину Додж и подчинили штабу дивизии. Через 6 лет, в 1952 году, демобилизовался. Служил я в целом хорошо. По воскресеньям отпускали домой. Тогда всем очень тяжело было. Тогда, в 1946 году, был везде голод. Дали мне на дорогу сухари, мой паёк, друзья помогли. Приехал домой, и сразу всё съели. Там ведь только жмых один ели, зёрна. Через 3 дня я вернулся в часть. А на меня нет пайки. Так меня отдельно в столовой подкармливали. Случай такой был: идём мы в Бельцах в баню, а на дороге человек валяется, почти мёртвый от голода. Мы его подобрали, в столовой подкормили. Да и в самой нашей части было не очень сытно. Тоже голодали. Один солдат схватил горячий хлеб на кухне, так его и скрутило. Еле спасли в госпитале. Нет, тогда после войны многим было похуже, чем во время войны…
В 1951 году вернулся в Покровку. Брат устроился учётчиком в тракторную бригаду: выписывать ГСМ, начислять зарплату, замерять объём выполненных работ, сдавать отчеты в МТС. Она у нас тогда находилась в селе Оленешты. Год проработал, а потом взяли на должность финагента. В общем, налоги собирать с населения и каждую 10-дневку сдавать отчет. В целом 4 села обслуживал, а потом сократили на 3 села. Когда в 1956 году сократили министерство заготовок, меня направили на курсы повышения квалификации. Пришлось пойти в вечернюю школу, а после окончания 7 класса поступил в заочный финансовый техникум в Бендерах. До 1964 года работал в налоговой инспекции в Дандюшенском районе. Тогда все до 70 годов трудно жили. Ребёнка одеть было не во что. Ни детей собрать куда, ни самим одеться. Это мы теперь хорошо понимаем, так как можем сравнить с другими. Вот я был ещё и секретарём партийной организации фининспекторов района. Потом направили секретарствовать в колхоз. Год проработал, назначили в сельпо, в село Рудь. Работал там до 1972 года, мог сравнить, как люди жили. Наши, русские люди, терпеливые, многое готовы перетерпеть, если ради более высокой цели. Даже видя явную несправедливость. Победили немцев, осилили, теперь можно и потерпеть, детей растить. А уж они и поживут. Неслучайно старались побольше детей после войны, пусть даже и с трудом. Вот некоторые и по 11 детей после войны растили, сами сгорали быстро, но детей поднимали. Наверное, это было правильно, для нас, русских. У меня вот сын, две дочки. Больше, к сожалению, не получилось, не сдюжил. Зато сын сейчас — примар! В родном селе. Вот только с хлебом опять что-то не получается.
— Слышь, Иван, — Лактион Леонович обращается к только что подошедшему сыну, примару Покровки, — я тебе сколько говорил, что для ветеранов нужен свой магазин. Чтобы хлеб свежий. Как я буду своими зубами черствый-то. Это мой вклад в наш местный бизнес покровский. У нас в селе 40% пенсионеров, так вот и нужно хлеб им продавать по себестоимости. А магазин этот освободить от налогов. Это по-справедливости. Поразительно! Ворчуну уже почти 90 лет, а он организовал свой магазин для ветеранов села и воюет с сыном-примаром за помещение и своевременный завоз свежего хлеба. А сын, хозяин села, власть, потупил глаза…
— Ладно, отец, Вы только при гостях-то из столицы. Решим… Ну, говорю, что решим!
Хотя знает, что нет такого закона, чтоб от налога бизнес освободить. Вот и придётся ему крутиться. Да, если совестливый человек всю жизнь финансами занимался, то и в 90 лет душа болит.
Был я в партии с 1962 по 1992 годы, в храм не ходил. А вот как кончилась партия, так сразу и в храм наш пришёл. И никто не упрекнул, относятся уважительно. На панихиду хожу, на Великие праздники. Вот думаю с сыном праздник на нашу семью взять. Как все в нашем селе. Говорю Ивану, чтоб дорогу к Храму заасфальтировал. Кончится его примарство, и вспомнить будет не о чем. А так будем каждый раз идти на службу, и по нашему асфальту. Да и потом кто-нибудь вспомнит добрым словом. И мне поспокойней будет — столько лет храм стороной обходил!
Из книги «Мир старообрядчества Молдовы», 2015 г., Кишинёв
Комментариев пока нет