Доктор исторических наук, автор работ по древнерусской письменности Л. В. Столярова рассказывает об истории происхождения древнерусских кодексов, о положении кодикологии в России XX веке и в настоящее время. Также автор приводит интереснейшую историю переписчика книг попа Саввы, которая может стать основой бытописательного рассказа.
В XI — XIII вв. перепиской кодексов в основном занимались представители среднего и низшего звена белого духовенства и их дети
Отсутствие вплоть до конца XV — начала XVI вв. прямых источников о деятельности древнерусских книгописных мастерских и технике письма книг существенно отличает состояние источниковой базы по начальной истории книгописания в России от истории книги в Византии и странах Западной Европы. В связи с этим при реконструкции процесса книгопроизводства особое значение приобретает анализ записей писцов, а также изобразительных источников (в первую очередь, миниатюр с изображением пишущих «авторов»).
Изображение на древнерусских миниатюрах библейского царя Давыда и евангелистов в своей иконографии обнаруживают зависимость от раннесредневековых латинских и византийских образцов. Последние, как известно, восходят к скульптурным изображениям античных поэтов и философов. Будучи в целом принадлежностью традиционной иконографии, древнерусские миниатюры с изображением пишущих «авторов», тем не менее, демонстрируют особенности, свидетельствующие о специфике техники письма книг в Древней Руси: древнерусские миниатюристы писали «авторов», наблюдая в скрипториях за работой своих коллег-писцов и художников. Они воспроизводили то, как они сидят, каким инструментарием пользуются, как расположен перед ними оригинал переписываемой рукописи, как они держат перо и где находятся в момент письма листы пергамена.
Анализ миниатюр XI-XIII вв. позволил предположить, что древнерусские писцы этого времени не были знакомы с традиционными для их византийских коллег скамейками для ног и пюпитрами для письма. Высокая степень зависимости иконографии древнерусской книжной миниатюры этого времени от греческих кодексов не дает достаточных оснований для предположений об использовании на Руси наряду с птичьим пером калама (трости) и о форме писчего материала на момент письма (неясно, писался ли текст в тетради, имевшие какое-то предварительное крепление; сколько листов могло быть у писца единовременно и т. п.).
В XI — XIII вв. перепиской кодексов в основном занимались представители среднего и низшего звена белого духовенства и их дети. В XIV в. наряду со священниками и дьяками книгописанием занимались представители церковного причта, лица, лишенные священнического звания, а также дети священников (поповичи). Довольно частое употребление в источниках конца XIII в. слова «писец» (в том числе и в надписях на книгах) может свидетельствовать о том, что в это время происходит оформление книгописания и письма грамот в самостоятельную ремесленную специальность.
Древнерусские переписчики работали в условиях довольно низкой организации труда
Со второй половины XIV в. (в связи с началом формирования в это время скрипториев в крупных монастырях-землевладельцах) среди писцов отмечается довольно высокий процент монашествующего духовенства. С XIV в. слово «писец» употребляется в записях на книгах и актах уже регулярно и без дополнительных сословных определений. Вопреки сложившемуся в историографии мнению, древнерусские писцы в большинстве случаев не были ремесленниками светского типа. Переписка книг, по крайней мере до середины XVI в., оставалась в России исключительной прерогативой церкви.
Древнерусские переписчики работали в условиях довольно низкой организации труда. Переписывание книг нередко осуществлялось в плохоосвещенных и задымленных помещениях. Писцы могли приступать к работе в состоянии усталости и нездоровья. Они страдали не только от головных и глазных болей, болей в спине, кожных заболеваний («короста»), но и от похмельного синдрома, сопровождавшегося дрожанием рук («рука попирьна», «рука ся тепет»). В книгописании использовались негодные, плохоочиненные перья («лихои перо, неволно им писати»), дефектный пергамен, вероятно, изготовленный из кожи старого животного («сеи кожи с 30 лет»), изветшавшие оригиналы («кожа ветшана») и т. п. Во время работы писцы отвлекались для приема пищи и горячительных напитков, посещения бани, наблюдений за хозяйством, походов «въ торгъ» и общения с «бабой». Не возбранялись и разговоры «с другом»: в отличие от византийских и европейских писцов XI-XIV вв. их древнерусским коллегам отнюдь не предписывалось молчание.
Этот сборник канонов содержит миниатюру с изображением двух безымянных святителей, венчаемых Самим Христом.
Представляет интерес, что многие писцы сообщили в своих записях о переписывании книг поздним вечером или ночью. в просьбах писцов извинять их за допущенные ошибки нередко фигурируют ссылки на «дремание» (сонливость). Учитывая социальный состав древнерусских переписчиков, а также тот факт, что за один присест писцы переписывали от 0,5 листа в одиночку до 4,5 листов совместными усилиями (т. е. сравнительно небольшие по объему фрагменты текста) «ночное бдение» книжников можно объяснить их работой в свободное от иных обязанностей (прежде всего, богослужебной практики) время.
Исследования книжной миниатюры XIV в. с изучением пишущих «авторов» позволило предположить, что древнерусские переписчики, по-видимому, не были знакомы с пюпитрами для письма и просперами (деревянными подставками для переписываемой рукописи). В качестве опоры для писчего материала писцы использовали собственное колено. Переписываемый оригинал находился на деревянном пюпитре для чтения (аналое) с довольно высокой столешницей. Текст новой рукописи вписывался в разрезанные, но, по-видимому, лишенные предварительного крепления тетради или отдельные листы (один или два развернутых), положенные на колени писца небольшой стопкой. Учитывая, что предварительным наколам и разлиновке подвергались одновременно два наложенных один на один развернутых листа (четыре сложенных листа или полтетради), не исключено, что один писец держал на коленях не более двух двойных листов (тетрадь), не сшитых вместе. Это тем более вероятно, что многие сохранившиеся древнерусские кодексы в качестве палеографической границы индивидуальных почерков имеют тетрадь или половину тетради. Нередко конец тетради не имеет текста, т. к. следующую тетрадь открывает новый почерк.
Совершенно уникальные сведения об обстоятельствах работы псковского писца второй половины XIV в. попа Саввы содержатся в его своеобразном «дневнике», который он вел прямо на полях переписываемого им Изборного октоиха. Ничего подобного история русского средневековья не знает! «Дневник» Саввы состоит из периодических записей бытового характера. Ряд записей Саввы помечен указанием на день памяти святого, в который происходило то или иное событие: «Поити на вечернию на память святого мученика Климянта» (25 ноября); «Родиша свиния порошата на память Варвары» (4 декабря); «Полести мытъся. О, святыи Никола, пожалуи, избави коросты сея» (6 декабря) и др. Компактное расположение записей и последовательная фиксация дней памяти святых в них, отсутствие путаницы в сшивке тетрадей, а также идентичность почерков записей почеркам основного текста не позволяют сомневаться в синхронности надписей тексту Октоиха. Поэтому по записям устанавливается хронология работы над этой рукописью. Уникальное известие писца попа Саввы о приезде в Псков архиепископа Алексия и строительстве церкви св. Кирилла в 6882 (1373) г., помещенное в один ряд с другими датированными записями Октоиха, позволило изменить принятую ранее в историографии датировку Октоиха (1372 — 1373 гг. вместо 1374 г.).
Изготовление Изборного Октоиха
(автор употребляет термин «Октоих», в старообрядческой традиции принято произносить «Октай» — прим. ред.)
Изборный октоих 1372-1373 гг. является весьма заурядным по своему письму и оформлению кодексом, видимо, сравнительно недорогим. Этим объясняется низкое качество выделки пергамена, наличие в рукописи большого числа дефектных листов и штопаных дыр. С завершением книгописных работ писцы явно не торопились. Чтобы закончить Октоих объемом в 117 листов, четырем писцам (попу Савве и трем анонимам) потребовалось около 10 месяцев. При этом в день переписывалось не более 1-2 страниц текста. Многие из этих страниц из-за различных дефектов оказывались очень небольшого размера и, следовательно, чтобы заполнить их текстом, требовалось значительно меньше времени, чем для письма по более или менее неиспорченным листам и страницам. Книгописные работы велись с некоторыми перерывами, о чем свидетельствует периодическая смена чернил, не всегда совпадающая с границами индивидуальных почерков переписчиков (чернила менялись чаще, чем писцы).
Изготовление Октоиха осуществлялось в условиях крайне низкой организации труда. В частности, записи попа Саввы свидетельствуют о его работе вечером или ночью в свободное от его богослужебной практики время. Скорее всего Октоих создавался не в специальном помещении, приспособленном для книгописания, а на дому. Именно будучи дома, Савва мог отвлекаться от работы для приема пищи (записи на л. 78, 81), для того, чтобы помыться (л. 84 об.), наблюдать за хозяйством (л. 83, 96) или следить за событиями, происходящими «черезъ тынъ» у соседей (л. 87). Именно из дома, вероятно, поп Савва отправлялся на службу (л. 77, 82). Дневниковые записи Саввы характеризуют его как большого любителя выпить, что явно не способствовало упражнениям в каллиграфии.
В какой из псковских церквей служил Савва и где был переписан Октоих — неизвестно. Неясно также, для какой духовной корпорации предназначалась эта рукопись. Поскольку в одной из записей Саввы содержится упоминание церкви Кирилла у Смердя моста над Греблею («…Кюрилъ святыи свьршишь…»), не исключено, что до поступления в Середкин монастырь (книгохранительный ярлычок которого XVII в. приклеен с внутренней стороны переплетной доски кодекса) Октоих принадлежал этой церкви, законченной постройкой ок. 1 марта — 31 августа 1373 г. Возможно, рукопись предназначалась для церкви Петра и Павла с Бую, перенесенной «на новое место» и освященной владыкой Алексием «въ свои приездъ» 6881 (1372/73) г. — тот самый, который был отмечен Саввой в его записи на л. 95. В этом случае не исключено, что из церкви Петра и Павла с Бую, имевшей тех же патрональных святых, что и Петропавловский Середкин монастырь, книга перекочевала в последний, где и находилась вплоть до отправки на Печатный двор в Москву в 1679 г. Однако наиболее вероятно, что владельцем Октоиха был монастырь Петра и Павла на Сиротькине (Середкине). Первое упоминание об этом монастыре встречаем в выходной записи псковского Параклитика 1386 г. В 1425 г. для этого же монастыря был переписан, а затем куплен Пролог на сентябрь-февраль.
Кроме указанных двух рукописей во второй половине XVII в. этому монастырю принадлежали еще как минимум пять пергаменных кодексов, помеченных книгохранительной записью «Книга Середкина монастыря»: «Саввина книга», Минея праздничная, Евангелие апракос, Паремейник, Пролог на март-август. Последние четыре кодекса, не имеющие точной даты, по палеографическим признакам могут быть датированы второй половиной XIV в. Их предполагаемая датировка, таким образом, соответствует времени написания Изборного октоиха попом Саввой. Несмотря на сохранившиеся следы библиотеки Сироткина монастыря конца XIV-XV в., нет никаких оснований считать, что при этой духовной корпорации действовал собственный скрипторий. По крайней мере оба кодекса, специально заказанные для этого монастыря и сохранившиеся записи об их происхождении (Параклитик 1386 г. и Пролог 1425 г.), были переписаны. Один — дьяком новгородского Софийского собора Стефаном Засковичем, а другой — диаконом «святого Михаила» Данилой.
Положение кодикологии в России в XX веке и в настоящее время
К середине XX в. задачи изучения рукописной книги уже не могли удовлетворяться методами палеографического анализа, направленного на исследование лишь внешней формы памятника письменности. Эти задачи в основном ограничивались изучением графики пергаменных и водяных знаков бумажных рукописей. Тем не менее, с развитием интереса к памятникам письменности как продуктам истории и культуры, все более очевидной становилась необходимость расширения методов извлечения фактической основы для исследования книжности вообще и отдельно взятой рукописной книги в частности. Хотя принципы кодикологического исследования были заложены еще в труде Б. Монфокона «Библиотека библиотек» (1739 г.), как специальная историческая дисциплина она сформировалась только спустя два столетия.
Термин «кодикология» (от лат. codex — книга) впервые был употреблен в 1949 г. французским палеографом Альфонсом Дэном для обозначения научной дисциплины, переросшей рамки палеографии, «объектом которой являются сами рукописи, а не письмо». Эта дата считается временем рождения кодикологии, а Дэна в историографии часто называют ее «отцом». Возникновение новой научной дисциплины стало результатом дифференциации и вместе с тем синтеза целого ряда историко-филологических дисциплин (источниковедения, палеографии, филиграноведения, текстологии, искусствоведения, архиво- и библиотековедения, археографии). В наше время кодикологические исследования представляют одно из приоритетных направлений медиевистики.
В работах 1950- х годов Ф. Мазэ сформулировал задачи кодикологии:
1) реконструкция процесса изготовления блока книги;
2) реконструкция процесса переписывания текста;
3) восстановление истории бытования кодекса.
В своем докладе на XI конгрессе византинистов в Мюнхене (1958 г.) А. Дэн уточнил предмет кодикологического исследования, который, по его мнению, составляют реконструированная история создания рукописей, составление каталогов (в том числе тематических), а также история использования рукописей (их хранение, бытование и торговля ими).
Бельгийский палеограф Ф. Мазэ называл кодикологию «археологией книги». Действительно, подобно археологу, снимающему слой за слоем в поисках более древнего исторического напластования, кодиколог, исследуя следы «жизни» книги в ее почерках, пометах, надписях, ярлычках и шифрах, стремится реконструировать историю ее создания. Как по комплексности задач, так и по методике исследования, кодикологию следовало бы сравнить с источниковедением книги. На материале пергаменных и бумажных рукописей эта научная дисциплина решает все задачи общего источниковедения.
В целом под кодикологией следует понимать специальную историческую дисциплину, занимающуюся установлением происхождения рукописной книги, определением истории ее бытования (сделки, объектом которых она была, миграция, характер использования и т.д.), а также последующей ее архивной (библиотечной) судьбы. Особенностью методики кодикологического анализа является ее комплексность. В зависимости от цели исследования, кодикология пользуется методическими приемами, свойственными палеографии, филиграноведению, дипломатике, текстологии, эпиграфике, архивоведению, библиотековедению и другим специальным историческим дисциплинам, являющимся вспомогательными по отношению к ней.
Современные кодикологические исследования в основном связаны с изучением сохранившихся комплексов рукописных книг и установлением общих для всего комплекса признаков происхождения, которые позволили бы говорить о существовании тех или иных скрипториев (книгописных мастерских) и каллиграфических школ. Именно это направление наиболее интенсивно разрабатывается кодикологией в XXI в.
Комментариев пока нет