Преосвященнейший Анастасий: владыка, пастырь, наставник, дорогой человек

От редакции:

Публикуем статью одного из самых приближенных лиц к епископу Анастасию (Кононову) — доктора искусствоведения Н.Г. Денисова. Уже свыше 30 лет Николай Григорьевич, получив благословение владыки Анастасия, продолжает изучать старообрядческое пение и культуру. В день памяти владыки Николай Григорьевич поделился своими воспоминаниями о первой встрече с ним и о том, каким запомнился ему приснопамятный архипастырь.

***

30 лет назад, 9 апреля 1986 года, ушел из жизни один из выдающихся иерархов Русской Православной старообрядческой Церкви второй половины ХХ столетия — епископ Анастасий.

Об этом святителе можно писать и рассказывать много. Историки вправе изучать его личные дела из архива Старообрядческой Митрополии, архива Российской Федерации, архивов разных областей и краев, входивших в состав епархий, возглавляемых им: Донской и Кавказской, Клинцовской и Новозыбковской. Это может стать темой интересного исследования о взаимоотношениях Церкви и государства, о личной позиции епископа в отстаивании своих принципов. Об епископе Анастасии могут вспоминать священники, которых он рукополагал и с которыми он служил; верующие, которых он духовно окормлял; представители государственных органов власти, курировавшие религию в советские годы. Об Антоне Федоровиче Кононове могут вспоминать и рассказывать знакомые и соседи, с которыми он жил, общался, жители округи подмосковной Валентиновки, кому он помогал в быту и строил колодцы и т.д.

Об этом человеке можно писать как о священнике, окормлявшем паству; иерархе, руководившем Церковью; мудром человеке, помогавшем советом; гостеприимном хозяине, любящем встретить и накормить гостя; прекрасном собеседнике, умеющем поддержать беседы на духовные, житейские, политические темы. Еще одной стороной личности епископа была его убежденность в необходимости соблюдать канонические правила, которых должны придерживаться и простые верующие, и пастыри, и приходы, и вся Церковь, с которыми обязаны были считаться государственные лица. Можно ли его охарактеризовать одним выражением? Если да, то я бы выбрал слово «мудрость».

Мое знакомство и общение с дорогим владыкой продолжалось в общей сложности 7 лет (с 1979 г. до его кончины в 1986 г.). Много времени и места займёт подробное описание шаг за шагом всех встреч, бесед. Если будет время, наверное, стоит подробно, год за годом раскрыть вехи общения с этим мудрым старцем. Но в данном эссе остановлюсь лишь на некоторых сторонах.

Наверное, когда речь заходит о каком-либо человеке, всегда встает резонный вопрос: а как произошло знакомство? Оно бывает случайным, ничем не примечательным, а бывает судьбоносным. Мне уже приходилось писать на страницах сайта «Русская вера» о том, как судьба привела меня к выбору необычной для советского времени темы дипломной работы. Предмет «История русской музыки» в Гнесинском институте вела у нас пожилая преподавательница Маргарита Эдуардовна Риттих. Вспомню только один эпизод об этом человеке. У неё была очень тяжелая жизнь. Все, наверное, помнят советский фильм «Волшебная сила искусства», в котором один сюжет посвящен жизни учительницы в коммунальной квартире и тому, как над ней издевались соседи. Так вот, в основу этого сюжета была положена история жизни Маргариты Эдуардовны Риттих, которая сама об этом рассказала Райкину.

Возвращаюсь к годам учебы. Одна из лекций курса была посвящена древнерусскому пению. В советские годы, когда заходила речь об этой культуре, главное, что звучало из уст педагогов, — тезис о невозможности разгадать знаменную нотацию, которой изложены древние песнопения в рукописях. При этом она упомянула о староверах, которые веками жили изолированно и сохранили, «законсервировав в своей среде» древние напевы. Выбор темы моего диплома зимой 1978 год был предрешен. Но передо мной встал один вопрос: как проникнуть в этот замкнутый мир? Однажды я поделился своими мыслями с одним из педагогов Музыкально-педагогического института им. Гнесиных. Не буду называть его, так как этот человек до сих пор жив. Кроме того, на первый взгляд этот преподаватель являлся очень светским человеком. Услышав мои сетования, профессор вдруг произнёс: «А, наверное, я Вам смогу помочь». Именно так это и произошло. Этот педагог познакомил меня не с кем-нибудь, а с главным уставщиком Рогожского храма в те годы — с Валентином Александровичем Лукиным.

С соблюдением конспирации меня привели в коммунальную квартиру, где у В.А. Лукина была комната. Запомнилось, что он всё время говорил: «Тише, тише». Страх от 1930-х годов не оставлял его всю жизнь. Вот так Валентин Александрович и стал моим первым учителем знаменного пения. Наступил 1979 год, передо мной стоял выбор научного руководителя, выбор темы диплома. Предстояла поездка в экспедицию для записи старообрядческого богослужебного пения.

Замечу, что в 1975 г. была защищена кандидатская диссертация Т.Ф. Владышевской о старообрядческом пении. В её опубликованных работах лучшим был признан хор Горьковской общины. Естественно, я хотел ехать именно в Горький. Но как решить этот вопрос? И вот тогда Валентин Александрович дал все указания. Во-первых, надо было сходить в старообрядческую Архиепископию. Пояснил, что в данный момент в ней находится не глава Церкви архиепископ Никодим, а епископ Анастасий. Он мне четко указал, как попросить разрешение, каким тоном, напомнил, что надо обратиться на «Вы». Но главное, на что упирал титулованный уставщик, — чтобы его имя ни в коем случае не произносилось.

Я поехал на Рогожское в Архиепископию. В те годы я представлял, что Архиепископия является местом, в котором живет архиерей. Позвонил. Вышел человек со светлым лицом, белой бородой. Пропустил меня в помещение. Я разулся. Он, напротив, заставил меня обуться. Я сопротивлялся, но потом подчинился. Как впоследствии оказалось, это был Николай Петрович Бохан, главный бухгалтер Архиепископии. Рядом с ним сидела еще одна сотрудница по имени Люба.

Меня спросили о цели визита. Я объяснил, кто мне нужен и для чего. Первое, что я прочел на этих лицах, — недоумение. Николай Петрович пошел к епископу, доложил. Через некоторое время из кабинета вышел какой-то посетитель, а вслед за ним старец в иноческой одежде, невысокого роста. «Какой молодой человек ко мне?» — спросил он. Указали на меня. Он пригласил в кабинет, попросил сесть. Я объяснил цель посещения и свою просьбу. Никогда не забуду его взгляд, направленный на меня. Это не был взгляд строгости, какого-то выяснения, недоумения. Я не могу объяснить, что он означал. Но как мне представляется и сейчас — это была какая-то взаимно родившаяся симпатия. Словно ангельские силы снизошли в этот момент на нас обоих.

Далее у нас состоялась небольшая беседа. И вдруг он говорит: «Пожалуй, я разрешу сделать запись Вам (он много лет обращался ко мне только на «Вы»). Я позвоню в Горький. Скажите мне Вашу фамилию и имя». Аудиенция закончилась. Я вышел. Н. П. Бохан и Люба спрашивают: «Ну, что?» «Разрешил», — отвечаю я. Как потом вспоминал Николай Петрович: «Мы были в полном недоумении и растерянности. Пришел совершенно незнакомый человек, первый раз, с такой просьбой, и не кто-то, а Анастасий дал разрешение!»

Потом я всё рассказал Валентину Александровичу Лукину. Он сто раз переспросил, не назвал ли я его имени. Получая утвердительный ответ, повторял: «Ну, Коля, молодчина». Это его больше всего успокаивало.

Не буду описывать первую неудачную поездку в Горький. Но наше общение с владыкой продолжилось. За это время выяснилось, что надо иметь разрешение не только епископа Анастасия, но и архиепископа Никодима. Епископ Анастасий и помог мне попасть к владыке Никодиму на прием. Кроме того, пригласил приехать в свою епархию, где он сам хозяин. А владыка Никодим после приема отправил меня для получения разрешения в Совет по делам религий. В эту организацию потребовались письма от ректората института имени Гнесиных. За это же время произошло и мое знакомство с человеком, который являлся секретарем и правой рукой владыки — о. Евгением Бобковым. И именно в Гомеле в 1980 г., на праздник Сретения, была моя первая удачная поездка для записи знаменного пения.

А вот летом 1980 года состоялась экспедиция в г. Клинцы Брянской области, на престольный праздник Преображения 19 августа. Это был центр возглавляемой владыкой Анастасием епархии. Приезжаю в Клинцы, размещаюсь, как выражаются, с горем пополам в городской гостинице, в многоместном номере, в котором меня чуть не обокрали. Прихожу к секретарю горисполкома, кажется, по фамилии Пастухов. Знакомлюсь. В ответ слышу: «Впервые за все годы работы приезжает человек с такой целью — не бороться с религией, а изучать церковное пение». Он рассказал о приходе, о том, как он быстро вымирает. Дальше пошла речь о епископе. То, что я услышал, явилось для меня новой характеристикой человека, с которым я был уже знаком. Секретарь горисполкома говорил: «Из всех епископов самый непослушный, самый неподчиняющийся. Режет всем, не взирая на должности и звания». Свои слова он подтвердил одной историей. В городе решили провести совещание религиозных деятелей. В Клинцах действовали храмы РПЦ, старообрядческий, баптистский молитвенный дом, синагога. Перед собравшимися держал речь представитель района по идеологии. В ходе выступления оратор, очевидно, увлекся и повел разговор о построении будущего коммунистического общества со всеми вытекающими последствиями. Вдруг встает епископ Анастасий, прерывает докладчика и говорит: «Уважаемый (называет по имени отчеству)! Подбирайте выражения!» Совещание было сорвано.

Так вот, уметь сказать остро, прямо в глаза, не боясь, было одной из черт епископа Анастасия. Из-за этого у владыки были и конфликты, ссоры, но, помимо прочего, было много курьёзов.

Стоит привести такой пример. 1979 год является особым в истории Русской Православной старообрядческой Церкви. Пусть об этом пишут историки. За смелые поступки владыки Анастасия на него озлобился Совет по делам религий. Поэтому при первой возможности в Клинцы следовали проверки. Однажды приехал тогда еще молодой сотрудник Совета по делам религий Вячеслав Георгиевич Подшибякин (вместо курирующего старообрядчество А.В. Носова). Владыка спрашивает проверяющего: «А что Анатолий Васильевич Носов не приехал?» «Да он болеет», — отвечает В.Г. Подшибякин. Анастасий подходит к проверяющему, кладет левую руку на его правое плечо, а правой рукой начинает постукивать по плечу и приговаривать: «Ах, болеет? Пусть поболеет! И побольше! И посильнее! Не только нам одним болеть!» В своем отчете молодой В.Г. Подшибякин написал, что в ходе проверки епископ Анастасий желал болезни сотрудникам Совета по делам религий. Владыку вызывает к себе начальник православного отдела В.Г. Фуров и вместе с А.В. Носовым начинают отчитывать: «Как Вы себя ведете? Вы же епископ. Если мы коммунисты, значит, мы и не болеем?» В ответ Анастасий, улыбаясь, отвечает: «Да я ведь как сказал — оно и полезно поболеть».

Очень горячие разговоры были у владыки с уполномоченным по делам религий г. Москвы А.С. Плехановым. Плеханов кричит в трубку, а владыка Анастасий отвечает ему: «Александр Степанович! Ведь плетью обуха не перешибешь». В ответ: «Что? Как Вы можете говорить такие грубости»? Анастасий спокойно: «Это не грубость. Это народная мудрость». В 1986 г., когда владыка стал местоблюстителем старообрядческой Архиепископии, после одной из встреч с тем же Плехановым последний сказал: «Ну, Антон Федорович! Сейчас хоть как-то стало возможно с Вами разговаривать. А так ведь как с Вами сложно было работать! Как с Вами сложно находить общий язык». Владыка в ответ: «А что, я ведь Вас не оскорбляю». Плеханов: «Вы, конечно, не оскорбляете, но…» Продолжения не последовало.

Еще один случай расскажу, который поведал мне владыка. Как-то его подчиненные повезли разные отчеты в Брянский облисполком. Отчитались и спрашивают: «Ну, всё в порядке? Всё хорошо»? В ответ слышат: «Да, всё хорошо. Только вот епископ у вас… не подчиняется он нам, не докладывает, куда едет, не спрашивает разрешения». За эту так называемую неподчинённость его один раз стали ругать в Совете по делам религий. Он в ответ говорит: «А что Вы мне сделаете? Мне девятый десяток. Вы же не посадите меня в тюрьму». В ответ на лицах чиновников он увидел недоумение. Таких случаев можно и можно приводить множество.

Скажу о служении владыки. Епископ Анастасий оказался в моей жизни первым архиереем, с которым я познакомился и на службах которого я присутствовал, которые я записывал. С тех пор прошло много лет. Я видел разных иерархов в Старообрядческой церкви, в церкви Московского патриархата, в Польской, Румынской церкви. Наверное, первые впечатления, особенно в юности, самые яркие. Они запечатлеваются и откладываются навсегда. Я не хочу сказать, что он был самым лучшим архиереем, лучше всех служил. Но в моем сознании понятие «архиерей» навсегда связывается с ликом владыки Анастасия, с его телосложением, его хождением по храму, тихими (в силу возраста) возгласами, с его манерой окроплять водой, осенять дикирием и трикирием, с тем, как он опирался на посох и т.д. Когда звучит слово «владыка», «архиерей», я представляю человека именно в облике епископа Анастасия. Конечно, это субъективное мнение, личное.

Каждый раз при встрече владыка меня расспрашивал о поездках, о пении хоров, о жизни приходов. Однажды я осмелился и попросил себе на память его фотографию. Как потом выяснилось, он внимательно отнесся к моей просьбе. В те годы не было сотовых телефонов. Встречались мы нечасто. И вот происходит встреча. Он говорил. «Как только Вы попросили фотографию, я положил её себе в портфель и ношу с собой». Он подарил фотографию, на которой был снят в день епископской хиротонии с надписью: «На добрую память Николаю Григорьевичу. Епископ Анастасий». Она опубликована в моих обеих монографиях.

Еще в одном качестве епископ Анастасий проявлял себя. После окончания службы он выходил на амвон и говорил проповедь. Это был уже грозный старец. Он ругал паству за забвение к вере, за плохое посещение храма, за отсутствие на службе детей. Порицая верующих, он сам при этом плакал. Как вспоминал потом Николай Петрович Бохан (который был с ним рядом во всех поездках), епископ Анастасий часто повторял перифраз протопопа Аввакума: «Зима наступает». Он очень переживал за судьбу старообрядческой Церкви, старался изо всех сил, чтобы она не угасала. Служению Церкви преосвященнейший Анастасий отдавал себя полностью и до конца.

Во время наших встреч владыка делился своими мнениями по разным вопросам. Меня даже удивляло, что он говорил о проблемах духовенства, иерархов. Здесь, в этих рассуждениях, проявлялась четкая позиция. Он любил людей смелых, решительных. Однажды, вспоминая о. Евгения Бобкова, о. Терентия Дранова, диакона Николу Косырева, епископ произнес: «Орлы мои»! А вот другого священника, очень уважаемого, он охарактеризовал так: «В сложной ситуации под лавку спрячется».

О самом владыке мне много рассказывал его секретарь, ближайший помощник и правая рука о. Евгений Бобков. Оценивая его достоинства, батюшка указал, что владыка очень хорошо разбирается в людях. Именно о. Евгений много рассказывал о смелости владыки во взаимоотношениях с приходами, с уполномоченными по делам религий. Подобного в те годы не могли себе позволить представители Московского патриархата. Осенью 1985 г. во время теплой и доверительной беседы о. Евгений произнес мне особые слова. Сложно сказать, пророческие они, страшные или еще какие-то. Эти слова не оскорбляют никого из ныне живущих служителей Церкви. Они таковы: «Коля, таких епископов в нашей Церкви больше не будет».

История не имеет сослагательного наклонения. Шли годы. Старообрядческая церковь продолжала жить своей жизнью. Посещая приходы казаков-некрасовцев, приходилось вспоминать годы их жизни в Советском Союзе. В отличие от большинства других гостей, приезжавших к казакам и интересовавшихся фольклором, мои беседы со священниками касались больше религиозных вопросов. Если приходилось отцу Феофану рассказывать какой-то случай, поступок в каком-то приходе, он всегда говорил: «Был бы владыка Анастасий, было бы так-то…». Я полностью присоединяюсь к словам своего дорогого духовника. Минуло 30 лет со дня кончины епископа Анастасия. Но каждый раз, оценивая ту или иную ситуацию, того или иного человека, я всегда спрашиваю себя: как бы в этом случае поступил епископ Анастасий, и мысленно получаю ответ.

Я рад, что встретил в жизни этого человека, который меня по-отечески любил, окормлял, опекал, помогал, благословил на весь жизненный путь изучать старообрядческое церковное пение. В кратких воспоминаниях нельзя перечислить всего того, что я слышал от него, видел, чувствовал. Это тема другого, отдельного повествования.