Денис Пересторонин: «Главная потеря — это не утрата памятников, а утрата среды»

Денис Пересторонин — не только крупнейший в России собиратель рукописных и старопечатных книг, но и заядлый путешественник по глухим и неизведанным уголкам Русского Севера, куда он регулярно ездит на протяжении уже более чем двадцати лет. За его плечами Выгореция и Соловки, Пустозерск и Усть-Цильма, необитаемые острова Белого моря, сплавы по Онеге, Северной Двине, Пинеге, Мезени и Печоре. В каждой из своих поездок он уделял особое внимание памятникам северорусской архитектуры и ставрографии. В конце сентября Денис вернулся из полуторамесячного одиночного перехода по Онежскому озеру. В свете недавней новости о пожаре, уничтожившем деревянный храм в Кондопоге, мы с Денисом обсудили проблемы функционирования и сохранения памятников деревянного зодчества Русского Севера.

***

Ущерб нанесен непоправимый. Сложно оценить его масштабы. Это условно второй по значимости памятник после Кижей, обладавший огромной художественной и исторической ценностью.

Внутри храма сохранялся аутентичный иконостас, подлинные интерьеры. В него вложили свой труд реставраторы нескольких поколений. Церковь была уникальна именно своей сохранностью.

В заявлении, сделанном после пожара, губернатор Карелии обещал «восстановить памятник». Да только вот учитывая мои наблюдения за подобными «восстановлениями», думаю, что все это будет называться иным словом. Это как умершего человека нельзя «восстановить». То же относится и к зданиям.

Что касается предотвращения пожара, то в сегодняшних условиях предотвратить его было практически невозможно. Никакие огнетушители там бы не помогли, только пожарные расчеты, и то на начальной стадии возгорания. Да что говорить о здании столь крупных размеров, если у меня на даче баня горела, находившаяся гораздо ближе к цивилизации, но не помогли ни огнетушители, ни расчеты.

Кстати говоря, таких случаев за последние годы случилось немало. Была утеряна целая серия исторических памятников, причем отнюдь не бесхозных, а музеефицированных, за которыми в большей или меньшей степени следили:

Так, за пару дней до проведения тендера на реставрацию в июле 2002 года при поджоге сгорела Покровская церковь из села Старые Ключищи Нижегородской области. Храм был возведен в 1731 году, а в 1973–1975-м перевезен в Музей архитектуры и быта народов нижегородского Поволжья «Щелковский хутор» в Нижнем Новгороде. В 2005 году на месте сгоревшей церкви поставили новодел.

В сентябре 2002 года в Костроме в результате поджога на территории Ипатьевского монастыря полностью сгорела уникальная Преображенская церковь, построенная в 1628 г. на сваях и перенесенная в монастырь из села Спас-Вёжи в 1956-м.

В июне 2015-го сгорела Никольская церковь 1689 года из села Васильевского под Серпуховым — редкий для Московской области памятник деревянной архитектуры конца XVII столетия. В ее интерьере выделялись замечательные резные балки с солярными знаками.

В ноябре того же года погиб Успенский храм в Иванове, возведенный на рубеже XVII–XVIII веков.

Прежде всего, должен быть индивидуальный подход к каждому памятнику. Главное — это сохранение общего вида и духа памятника, его характера, при максимально возможном сохранении старого дерева. Утраченные и сгнившие части должны меняться по технологии, существовавшей на момент создания постройки. То есть это должна быть ручная работа, а не финская оцилиндровка.

Когда строение ухожено и за ним следят — у нас редкий случай. Но при соответствующей поддержке памятник может жить столетия. Тем более сейчас существуют необходимые химические средства защиты дерева от неблагоприятных внешних воздействий. В России же, как правило, все запущено и реставрация начинается лишь тогда, когда половина здания уже сгнила. Причем пропадают даже те памятники, которые находятся в музеях. Последовательной системы их поддержки и реставрации так и не сложилось.

Забытых много. Как правило, это строения, находящиеся вдали от туристических маршрутов. Например, Ильинский погост на Лук-острове близ одного из берегов Онежского озера. Там имеется церковь с провалившейся крышей, по которой очень мало информации.

Еще одно замечательное и, увы, гибнущее на глазах место — это Во́роний остров в Заонежье. Там находятся две часовни: Рожества Иоанна Предотечи и стоящая близ нее маленькая часовня с чтимым каменным крестом новгородского времени. Стены часовни испещрены записями жителей Заонежья, приехавших поклониться святому месту, паломников на Соловки, рыбаков, лесосплавщиков 1920-х–1930-х годов… По информативности эти записи можно сравнить с крестьянскими дневниками из Пушкинского Дома. Поскольку место на воде и труднодоступно, памятников не коснулась никакая реставрация.

Отмечу также часовню в Березовском скиту в пяти километрах от Данилова — последний аутентичный памятник Выгорецкой пу́стыни. За последние двадцать лет крыша здания провалилась.

Были случаи, когда церкви разбирали с целью перенесения на новое место, а потом, из-за нехватки финансирования, их не собирали и они гнили — например, шатровый храм XVII века в селе Волосово на Онеге.

Когда два года назад я спускался по Онеге, пройдя ее от Каргополя до Белого моря, со мной был путеводитель, изданный в 1970-х годах. Я отмечал, что сохранилось, а что было утрачено за прошедшие сорок с лишнем лет. И у меня получилось плюс-минус половина объектов. Что-то сгорело от поджога травы, что-то разобрали и не собрали из-за недостатка средств, что-то просто разобрали по глупост, и оно сгнило. Все это, конечно, очень печально, но, к сожалению, неизбежно. Ведь если в деревне осталось десять стариков, а то и меньше, они не могут поддерживать памятники функционально.

И здесь мы подходим к основной проблеме. Ведь главная потеря XX века — это не утрата памятников, а утрата среды. Другими словами, самая страшная трагедия — это потеря не «бревен», а «ребер». Пассажиры сошли, а паровоз остался… Можно, конечно, собрать бревнышки, но что дальше? Вернут ли им жизнь? Ушли люди, которые это создавали и которые этим пользовались. За годы советской власти сформировался новый тип человека — у него иное мировоззрение и ментальность, иные ценности и потребности. Сегодняшнее поколение, живущее вокруг всего этого великолепия, подчас подобно марсианам или, в лучшем случае, современным египтянам по отношению к пирамидам. Таковы, конечно же, не все, но критическая масса, подавляющее большинство — именно таково. И здесь не нужно питать никаких иллюзий. Та же ситуация наблюдается и в иных сферах. Возьмем иконы или книги, оставшиеся без хозяев. Кому они должны сегодня принадлежать? Более того, даже вещи, сохранившиеся в семьях (очень редкий случай!), часто просто валяются не пойми где и никак не используются: книги не читают, на иконы не молятся. Отсутствует и почтение к предметам как к носителям исторической преемственности, «духа времени».

Есть, конечно, отдельные энтузиасты, добровольцы, так или иначе связанные с восстановлением храмов Русского Севера. Те же люди из «Общего дела». Однако к этой организации лично я отношусь сложно. Насколько я знаю, они занимаются строениями, не имеющими статуса памятников, поскольку для работы с последними нужна лицензия и соответствующие специалисты. И потом, это все-таки не то, о чем я говорил выше. С культурной точки зрения — это деятельность урбанизированного человека XXI века. Не хочу сейчас вдаваться в подробности и кого-то критиковать, но по их работе это очень заметно. Впрочем, хорошо уже то, что такие неравнодушные люди просто существуют. По нынешним временам — это редкость. Неравнодушных, а тем более близких по духу людей, сегодня нужно особенно ценить.

Возвращаясь в свете сказанного к первому и отчасти второму вопросам, хочу добавить, что, с моей точки зрения, при любой музеефикации памятник теряет часть себя: он не говорит и не дышит, он уже не живой, он теряет окружающий ландшафт, который порой очень важен для целостного восприятия. Ведь строение и природа вокруг него в ряде случаев неотделимы. Одна из ярких иллюстраций — часовня в Подъельниках, что напротив острова Кижи. Поставьте ее, например, в Коломенском. Во что она превратится? В часовню «в Подъяблонниках»? А как будет смотреться без воды часовня в Усть-Яндоме или словно вырастающая из камня часовня в Паяницах без того самого камня?

С другой стороны, в сегодняшних условиях музеефикация в ряде случаев необходима, ибо существование объекта на прежнем месте часто заканчивается его гибелью. И здесь мы снова упираемся в те самые «ребра». Ведь для нормального функционирования этих памятников, введения их в культурный оборот нужны люди. Причем люди понимающие, которые бы нуждались в данных строениях с практической точки зрения. Но таких людей сегодня очень мало. Людей вообще катастрофически мало, а понимающих — единицы. Вернуть их или создать заново — невозможно. Никакие деньги, никакие «эффективные менеджеры» здесь не помогут. Население сокращается по всей стране и концентрируется в паре–тройке мегаполисов. В северных регионах этот процесс особенно стремителен, и, боюсь, необратим. Потому глобального выхода из сложившейся ситуации я не вижу. Вопрос с потерей памятников в сегодняшних реалиях не решаем. Однако кое–что все же сделать можно.

Думаю, должна существовать стратегическая государственная программа по сохранению и реставрации (а не, простите за выражение, «реновации»!) памятников деревянного зодчества. В идеале — не только деревянного. Если люди, принимающие решения о выделении средств, этого не понимают, то они не соответствуют своей должности. А «кухаркам» на руководящих должностях не место. Это могут не понимать уборщица тетя Маша или сантехник дядя Вася, но лица, ответственные за судьбу страны, должны это понимать.

В качестве примера государственной поддержки приведу те же Кижи, где осуществляется режим чрезвычайно строгой охраны. Как я уже говорил, в условиях существования памятника в традиционной среде такое решение неприемлемо, оно лишает памятник жизни. Но сегодня иного пути нет. Кижи — это золотой фонд. Конечно, привести все памятники к «кижскому знаменателю» невозможно, да и не нужно. Однако ключевым объектам подобная охрана необходима.
 

Во-первых, я не согласен с самой постановкой вопроса. Северорусская деревянная архитектура уникальна не более чем любая региональная традиция. Но следует помнить, что она органично вписывается в общеевропейскую традицию деревянного зодчества, является ее неотъемлемой частью. Данная традиция существовала в Норвегии, Швеции и, еще раньше, в Великобритании, где сохранился самый древний из подобных памятников — дубовая Гринстедская церковь XI века, которую до недавнего времени относили к IX-му. Оригинальные деревянные храмы имеются в украинских Карпатах и в Галиции. До Второй мировой войны там даже существовала деревянная синагога. Были рубленные храмы и в Киеве. Если ограничиться территорией современной Российской Федерации, то бревенчатые церкви исторически строили намного южнее Московского региона.

Более того, архитектурная традиция, которая воспринимается сегодня как северо-русская, вовсе не считалась таковой в том же XVII веке. Подобные памятники стояли почти по всей территории страны, что хорошо известно из архивных источников. Просто в определенный период их заменяли на ампирные строения из кирпича и камня. А потому в условных Туле и Калуге строительство деревянных храмов попросту сошло на нет. На Севере же в силу отдаленности региона и общего консерватизма населения оно сохранилось. Синодальная культура проникла туда позже и оказала меньшее влияние на архитектурный ландшафт. И все же некоторые деревянные церкви «гримировались» под каменные сооружения: их красили под мрамор, делали другие подобные вещи. При Николае I на эту архитектуру чиновники вообще смотрели косовато, считая ее «раскольнической».

Тема «кодов» и «скреп» сейчас популярна (улыбается). Конечно, в каждом явлении есть свой культурный код. В северорусской деревянной архитектуре, как и в любых других памятниках, отражается характер людей, которые ее создавали. Он здесь как в мелких деталях, так и в самом духе построек. Консерватизм, некоторая внешняя суровость, набожность соседствуют с внутренней теплотой и открытостью. Причем это относится не только к храмам. Возьмем поклонные кресты или чисто бытовые сооружения — дома и колодцы. Ведь традиционная эстетика охватывает все сферы жизни.

Есть, конечно. Но, признаться, меня они мало интересуют. Все это уже просто другое…

________________

Беседовал Глеб Чистяков
Подготовка текста: Алексей Гудков
Фотографии: Денис Пересторонин, Алексей Гудков, открытые источники