Рефлексируя над проблемами современности, отечественные политологи, историки и писатели не раз пытались докопаться до основ, причин системных проблем и бед российского общества. Одни находят источник проблем в «лихих 90-х», другие — в «застое 70-80-х», третьи — в «культе личности» 30-40-х. Однако наиболее серьезные авторы пытаются понять и познать историю русского государства комплексно, чтобы, наконец, установить тот разлом, который нарушил политическую, культурную и религиозную самоидентификацию нашего общества.
Еще в 70-е годы А. И. Солженицын призвал обратить внимание на раскол Церкви в XVII веке. По мнению писателя, именно эти события послужили причиной не только девальвации исторического наследия Руси, но стали отправной точкой духовного, культурного и политического разделения русского общества. Сегодня на тему раскола и его далеко идущих последствий своё мнение высказывает главный редактор «Независимой газеты» Константин Ремчуков.
(публикуется в сокращении)
К. Ремчуков: Путин призвал на Валдайском форуме работать над идентичностью России. Я, конечно, очень заинтересовался этим, потому что несколько лет занимаюсь этой темой. Для меня очень важно понять, с какой идентичностью России мы должны себя ассоциировать? С идентичностью России времен Александра Невского, Андрея Рублева, Сергия Радонежского, я не знаю там, Петра Первого, Ивана Грозного?
А я имею в виду идентичность — она же должна иметь в основе какие-то глубинные вещи. И я последнее время много читал про XVII-й век, про раскол. Я все время пытаюсь понять, почему мы не такие, как мне хотелось бы? Я живу в России, я работаю, учился, дети мои здесь учатся и работают, вот, все у нас, да? И всё равно мы не такие…
И. Воробьёва: А какие не такие, вот? Почему не такие?
К. Ремчуков: Вот, я пытаюсь разобраться, в какой момент мы стали такими? И вот что я хочу сказать? Занимаясь темой раскола (это, ну скажем так, 1652, 1653 гг. и дальше), это царь был тишайший Алексей Михайлович, очень любил обряды и процедуры, и чины, и он мог хоть 6 часов, хоть 8 часов стоять и получал удовольствие от этих служб.
Но упоминаемый мною Сергий Радонежский, Александр Невский, Андрей Рублев — они крестились там двумя перстами. И тут патриарх Никон убеждает Алексея Михайловича, что нужно взять греческие каноны и книги греческие, молиться тремя перстами, по-другому петь, внести изменения в эти книги. И те люди, которые были глубоко церковными, они не поняли, с какого перепуга они должны отказаться от того, что в самые тяжелые годы становления православия на Руси они сохранили.
Их почему-то назвали «раскольниками» — не тех, которые придумали новые нормы, — и начали с ними бороться. При этом боролись сурово, жестоко, как будто это, не знаю, какие-то иноверцы. И вот эта жестокость в обращениях с этими людьми — она, конечно, поразительная. И сами эти люди очень гордые — они, например, сами себя начали сжигать. 20 тысяч случаев самосожжения, потому что им казалось, что это антихрист пришел и чтоб не даться в руки антихристу, лучше они сами себя сожгут.
И получилось, что очень верные вере и нуждающиеся в вере, осмысляющие каждую процедуру, каждый жест, каждое благочиние службы, люди оказались за рамками церкви. А те люди, которым по команде сказали: «Слушай, сегодня не двумя перстами, а тремя будем креститься. Сегодня будем служить не на 7-ми просфорах, а на 5-ти. Петь будем по-другому, книги читать будем другие», — им было по барабану, — они взяли, отскочили сюда (в господствующую церковь — прим).
И. Воробьёва: Очень похоже на некоторые события даже нынешней России.
К. Ремчуков: Но дальше пошло еще интереснее. Старообрядцы начали уходить, потому что они верили и считали, что они должны все это дело сохранить.
Так вот. В процессе своего правления царевна Софья (которая де-факто правила страной, пока Петр был маленький) в апреле 1685 года приняла 12 статей, ну, таких, как бы, уголовного наказания старообрядцам. Потому что к правителям обратилась церковь. До сих пор, как бы, церковь внутри себя решала раскол, как вести себя. И тут им показалось, что вот эти стойкие староверы не хотят уступать, они тогда сказали: «Почему власть не хочет применить Уголовный кодекс к ним, как бы?». И начали. И там всё переписано. Если вы почитаете, в интернете легко найдете, вот, за всё надо сжечь. Сначала бить, трижды пытать, потом сжечь. Учителя их трижды пытать. Если даже он раскаялся, все равно сжечь. Всех сжечь, сжечь-сжечь.
Но самое главное, там надо было доносить. Вот, сначала здесь было о доносительстве, о том, что если тебе известно умонастроение такое, ты должен донести, иначе этого не будет. А потом Петр закрепил это, по-моему, в 1714-м или в 1715-м году о том, что просто (священники — прим.) должны доносить во время исповедования. И вот это для меня было самое большое открытие: тайна исповеди России была де-факто нарушена узаконением таким образом, что если ты скажешь, что ты — старообрядец (а тебя он спросит, какой веры ты и так далее), то он моментально должен доложить, тебя схватят, накажут и будут с тобой разбираться.
Поэтому умные люди в России, образованные люди и те, которые верующие, они начали сторониться этого и искать другие формы своей религиозной самореализации, в том числе и спрос на масонские ложи в России был порожден тем, что ты не можешь исповедоваться попу… А попы начали исповедовать всех простых людей, которые не сильно вдавались и не сильно были греховны с этой точки зрения, поскольку для них эти сложные вещи были далеки. Сказали молиться так, они будут молиться.
Вот, когда ты начинаешь читать уже не просто, как Петр в рамках 300-летия празднования рождения Петербурга…
И когда ты читаешь, в указе написано, что запрещено торговать русской одеждой, русскими сапогами, русскими рубахами, а торговать можно только одеждой немецкого кроя…
И. Воробьёва: А почему?
К. Ремчуков: А вот так вот. Чтобы искоренить эту «дурь» всякую русскую… То люди укреплялись в том, что это антихрист пришел. Бороды, значит. Эти приходят патриархи с иконами и говорят: «Кто бороду сбреет, тот будет анафеме предан». Появляется Петр, который хватает топор, рубит бороду и эти иерархи уходят с позором со своими иконами — они превратились в служек у Петра.
Петр запретил нищенство. Я читал статью Розанова, которая была посвящена лекции, по-моему, Костомарова, которую он прочел в Петербурге (она большой резонанс имела), посвященную нищенству. Оказывается, нищенство на Руси — это институт чрезвычайной важности, когда богатые успешные люди, каждый раз давая милостыню, себя тешили. Он говорит, что нищелюбец — он больше нуждался в нищем, чем нищий в нищем.
Все эти исследования для меня были попыткой ответить на вопрос, почему русские православные люди так легко сдали веру в 1917 году, в революцию 1917 года? Не было никаких либералов, которые сейчас на слуху, никто там не жужжал у них. Было тысячелетнее православие. И вдруг приходят какие-то большевики и говорят: «Давайте храмы…». И все как-то так. Ну да, повыступали, но, на самом деле, никто вот так…
Я не могу представить в другой религии, чтобы так могли. Для меня это, все-таки, попытка нащупать ответ на вопрос об этой нестойкости людей ни в вере, ни в традициях, ни в процедурах, ни в чем.
Комментариев пока нет