Этот рассказ про то, как «убивали» старую веру в небольшом уральском селе. Скажем сразу: сильно вопросом о том, как все сделать без шуму и пыли, власти не мучились, и для искоренения верующих решили убить священника, сломать церковь, а неблагонадежных сослать подальше. К счастью, реконструировать события многолетней давности уральцам удалось — благодаря потомкам тех, кто жил в селе, немногочисленным документам и личным наблюдениям. Журналистское расследование — вниманию читателя.
Густой лес встречал донельзя молчаливо. Казалось, не рад чужакам. Мы шли по едва заметной тропе в поисках местного кладбища. Расследование непростой истории, которым решено было заняться не только по просьбе людей, но и из исторической справедливости, касалось одновременно и судьбы священника, и истории целого поселка, некогда населенного староверами, а ныне превратившегося в один из сотен, если не тысяч себе подобных…
Старая вера из Новой Башкарки
Эту историю впору назвать одной из самых мрачных в летописи Старой Веры на Среднем Урале в ХХ веке. И в то же время ее, как кальку, можно накладывать на жизнь других старообрядческих поселков того времени, и выйдет очень похоже. В поселке Башкарка Горноуральского района в начале минувшего века была церковь, которую долго разоряли и позже окончательно уничтожили, тут жили десятки именитых староверов, чьи корни и по сей день дают добрые всходы, служили в храме сначала священник Леонтий Шестаков, а последним пастырем стал Федор Никонов.
…В эту экспедицию в удаленный район провожали несколько человек — и те, кого я совсем не знал, и хорошо знакомые старообрядцы, понимая, как важно сохранить память для современников и потомков. Напутствовали. Марина Меринова, внучка отца Федора, рассказала все, что смогла, о родовом гнезде ее отца, Валентина Федоровича, о том, как непросто было ей установить примерное место и дату смерти дедушки. Просила непременно отыскать могилу, которую вместе с мужем и сыном сама она не без труда нашла и облагородила несколько лет назад, и проверить, в каком та состоянии. А одна из «угасающих» уральских старообрядок, уроженка Башкарки Нина Нифонтова-Мингалева, рассказала:
— Моя мама, в девичестве Анна Евлампиевна Пономарева, ее сводная родственница Нина Филипповна Бызова и землячка Таисья Васильевна Пономарева родом из Новой Башкарки. По их воспоминаниям, они ходили в церковь в Старую Башкарку. Их семьи были сосланы — кто-то сменил веру, но они остались верны староверию: крестились своим крестом, и нас учили молиться двуперстием. Сейчас наша семья близка староверию, и мои родственники живо интересуются им. Все мы рады развитию старообрядчества на Урале!
…Мы приехали в Башкарку в один из последних июльских дней. Уже вечерело, ребятня играла у дворов, к сельмагу то и дело подъезжали на машинах и велосипедах, отовариваясь перед ужином, а мы выспрашивали у них об улице, на которой живет одна из последних здесь старообрядок. Не без труда, конечно, нашли. И подъехали к дому.
— Здесь много староверов жило, — уверяет вышедшая навстречу Валентина Баженова, женщина, сыгравшая в современной жизни Башкарки, сама того не подозревая, большую роль — она рассказала много ценного, о чем многие давно забыли. — Только не путайте: есть Новая Башкарка — она километрах в трех отсюда, а мы — в Старой.
Валентина Николаевна родилась в 1948 году в Новой Башкарке, в семье старообрядцев, а вскоре оттуда ее родители пришли в соседнее село, поближе к цивилизации — здесь школа, и трудоустроиться было полегче. Собственно, Старое и Новое села так близко друг от друга, что многие и не разделяли их между собой, хотя условное деление все-таки остается и по сей день. Там, в Новой Башкарке, ставшей теперь типичным дачным поселком, в первой половине ХХ века было много верующих. Пожилые, но еще сохраняющие память женщины — Нина Филипповна и Таисья Васильевна — подтверждают, что ходили на службы в Старую Башкарку. «Вставали поутру, и на голодный желудок три километра за руку с родителями шли в храм», — поясняют они и вздыхают: больше поделиться нечем — в середине 1930-х годов родителей выслали из села.
Архивные крохи
А мы сейчас беседуем с Валентиной Баженовой на свежем воздухе — сначала стоим у ее дома, потом вместе прогуливаемся по улице, и она рассказывает:
— Тут несколько основательных домов было, в которых семьями жили старообрядцы. Никоновы, Зверевы, Тюрины, Пономаревы, Кузнецовы, Лисицыны — это все наши местные староверские фамилии. А вот в этом доме жили два брата, сыновья последнего священника, отца Федора. У него было восемь детей. Знаю, что известный архитектор Борис Самуилович Пономарев отсюда, а его дочка — супруга священника в Екатеринбурге. Вот этот дом. Говорили, что из него всех жильцов выгнали, устроив потом правление колхоза. Здание-то хорошее, в нем и разместились власти.
Но обо всем по порядку.
О Старой Башкарке документов в государственных и церковных архивах не очень много. А из тех, что доступны, известно: село основано в первой половине ХVIII века. Оно получило свое название от первого обитателя, бывшего, судя по всему, башкиром по происхождению. Как водится, люди здесь обрабатывали землю и разводили скотину. По данным сборника «Приходы и церкви екатеринбургской епархии», числилось тут 1211 душ мужского пола из, них 335 душ раскольников — австрийцев и беспоповцев. Речь, конечно, только о мужчинах — значит, по меркам того времени, общую численность жителей и верующих можно смело умножать как минимум впятеро. В книге «Словарь Верхотурского уезда» Пермской губернии от 1910 года говорится: «По себе оставил хорошую память в населении австрийский священник Леонтий Шестаков, ныне уже умерший. Это был видимо человек прогрессивного направления в области экономики, ему население обязано развитием кустарных промыслов преимущественно среди старообрядчества, а так же введением сельскохозяйственных орудий и машин».
Это единственное упоминание о пастыре, тогда как о сменившем его священнике, Федоре Никонове, известно куда больше, в первую очередь, благодаря немногочисленным еще живым свидетелям времен его служения и родственникам, желающим сберечь память о селе и о людях, его населяющих.
По словам внучки священника Марины Мериновой, она несколько лет назад обращалась в Московскую Митрополию РПСЦ с просьбой рассказать, что там известно об отце Федоре. Ответ был краток: «Никонов Федор. Родился в 1885 году. Рукоположен 20 февраля 1913 года епископом Антонием Пермским и Тобольским в село Башкарское к храму Иоанна Предотечи. Духовным отцом в 1924 году был отец Ефрем Южаков. Семья: жена и четыре дочери (в 1924 году)».
Сложно сказать, было ли такое время в годы служения отца Федора, когда можно было быть счастливым — молиться в храме, растить детей и проповедовать веру? По всему выходит, что нет…
— У отца Федора было восемь детей: Павел умер в возрасте одного года, младший Иоанн — в семь лет, дочери Ираида, Анна, Лидия, Елизавета, сыновья Валентин и старший Иоанн прожили достойную жизнь, — говорит внучка. — Мой папа Валентин помогал в свое время развивать екатеринбургскую старообрядческую общину.
Старшая Ираида была первой помощницей батюшке — хорошо знала церковный Устав, отлично — крюковое и демественное пение, обладала богатым голосом.
В архиве Московской Митрополии РПСЦ сохранился об этой общине лишь один документ — обращение к архиепископу Мелетию в 1928 году. По словам Виктора Боченкова, заведующего архивом Митрополии Московской и всея Руси РПСЦ, оказавшего содействие в расследовании, речь идет вот о чем: одна из московских общин задумала провести съезд мирян, подобный тому, какие были до революции. От ее имени были разосланы приглашения. Башкарская община не послала делегата на съезд, так как в приглашениях не упоминалось о благословении архиепископа — похоже, сам он вообще был против проведения таких съездов. Да и дороговато все же ехать в столицу для представителя небогатой общины.
— Потом они засомневались, правильно ли поступили, — продолжает он. — Вот и послали это обращение в Митрополию. Под ним стоит подпись и отца Федора Никонова, автограф. Понятно, что местный архиерей ничего ответить им по этому случаю не мог, вот они и стали писать в Москву. А, в сущности, документ этот мало интересен и говорит лишь о том, что община была очень бедной.
Инсценировка самоубийства
…Это был праздник Казанской иконы Богородицы. 1931 год… Отец Федор, отслужив обедню, в хорошем настроении стоял на крылечке, провожая прихожан. Через несколько минут он исчез, а полчаса спустя его нашли повешенным. «Видела я, как он висел на лестнице, ведущей на колокольню», — вздыхает пожилая Таисья Пономарева, поясняя, что она сама подбегала к тому месту и видела подошвы сапог.
Сомнений в том, что власти инсценировали самоубийство, практически никаких. Люди, помнившие священника, искренне уверяли, что его крепость в вере, жажда сохранить уголок Божий в целости и сохранности, были велики. И совершенно справедливо рассуждает сейчас Валентина Баженова: кому в те годы хотелось расследовать чью-то смерть, тем более священника? Куда выгоднее было все обернуть против него — дескать, людей учил, а сам на себя руки наложил. Это было в духе той власти.
— Иногда специально запускали информацию, что человек повешен, вернее, что повесился, чтобы отвести подозрения от того, что расстрелян, — рассуждает Виктор Боченков. — Поэтому, вполне возможно, что его застрелили прямо в храме, а потом инсценировали самоубийство, чтобы казалось, будто власть ни при чем, и людям преподнесли все именно так.
Ну, а события этой трагедии предшествовали, как нетрудно понять, серьезные: священника преследовали, обложили непосильным налогом, угрожали. Супруге своей, Мариамии, он не раз сетовал: «Убьют меня, видимо». На нервной почве начался у него тремор — дрожание рук. Все это происходило на фоне разорения церкви — иконы и книги уничтожали, снимали кресты, и даже сбросили колокол.
— На глазах отца Федора и его жены сбрасывали и в неизвестном направлении увозили колокола, выносили церковную утварь, жгли книги во дворе храма, — подтверждает факты Любовь Курищева, уроженка Первоуральска, волею судьбы познакомившаяся с матушкой Мариамией много позже, когда та, вдовая, на много лет стала усердной прихожанкой моленной избы, которую построил для уральских христиан ее отец.
Настоятель сопротивлялся поруганию, как мог — в один из налетов на храм несколько ретивых коммунистов держали священника, а остальные надругались над святыней. Пастырь, конечно, пережил сильнейший стресс, и потом все свободное время старался проводить в храме, оставляя дома «на хозяйстве» супругу с детьми. Ему, видимо, казалось, что он грудью сможет защитить храмовые святыни.
Дом, церковь и… поле крапивы
Вот и он, бывший дом батюшки и его благочестивого семейства. Ладный, основательный. Сегодня здесь живет чужой человек — о первом хозяине дома он, конечно, знает. Марина Валентиновна рассказывает, что чувства потомков погибшего священника ему были понятны. Потому и впустил он ее с мужем и сыном внутрь.
— У дома была огромная черемуха, сейчас ее нет, — делится она. — Новый хозяин, Евгений, сказал, что дом — 75 квадратных метров. Когда он заехал в него, было две комнаты и кухня полтора на полтора. Этот дом в свое время отошел совхозу и в результате достался его семье. Огород тогда был около 24 соток, а сейчас — 18. Когда мы приехали в село и пришли к дому, хозяин даже немного испугался, что мы будем по суду добиваться возвращения этой собственности. Но нам этого совсем не нужно. Церковь стояла неподалеку от дома, буквально метрах в ста…
— Очень красивая была церковь — резная, деревянная, — горячо говорит Валентина Баженова. — Я лично ее видела и сфотографировала взглядом на всю жизнь. После смерти священника в 1931 году церковь стояла еще несколько лет. Удавалось ли людям молиться в ней после гибели батюшки — не знаю. Вряд ли. А уж мне-то и вовсе молиться там не доводилось. Но духовное общение у местных не прекратилось. Закрыли церковь в Старой Башкарке, люди стали ходить в Новую. Там собирались в доме у дедушки Якима Соловьева. Жаль, отчества я его не помню. Это был такой милый старичок, как говорят, «Божий одуванчик». Моя бабушка жила совсем недалеко от него, и я, когда была совсем маленькой, запомнила, как она приходила, уставшая, с моленья. Иногда нас, маленьких, брали с собой, и я как сейчас вижу перед собой славный иконостас у деда Якима, огромные старинные книги в кожаном переплете. Там на богослужения собирался народ с обоих сел. Бывало, и священники приезжали.
Валентина Николаевна еще потому запомнила эти детали, что именно в том доме ее крестили, а принимал ее хорошо известный в старообрядческих кругах Иван Кетов. В своих воспоминаниях Иван Петрович упоминал Башкарку, подчеркивая, что здесь он был с отцом Григорием Безматерных, служившим тогда в храме на Пристани. Трудов для пастыря и пономаря было тут немало — исповедать, окрестить, причастить, соборовать…
— И вот у дедушки Якима мы все детство собирались, — продолжает она. — У него сын был, потом он жил где-то в Невьянске. Что с ним сейчас — не знаю. А вот о чем я думаю, так это о книгах. Куда же все они девались? Кстати, дом того старичка перенесли сюда, в Старую Башкарку, он сейчас в начале деревни стоит, у больницы.
…От церкви сегодня даже развалин не осталось — постарались большевики на славу! Правда, на пустыре, где она когда-то стояла, при желании еще можно разглядеть основу фундамента, который был в ее основании. Постоял здесь и я — каток истории сравнял духовность с землей, и что осталось? Поросшее крапивой да лопухом поле, уныло простирающееся вплоть до выезда из села.
— Повешение священника, конечно, тогда сымитировали, — убеждена Любовь Владимировна, добавляя, что духовные чада отца Федора проводили его в последний путь с должным усердием.
Мариамия рассказывала, что священника отпели и похоронили тут же, в Башкарке. С покойного предварительно сняли большой наперсный крест — вероятно, он был награжден им, по традиции, за духовные заслуги. Крест этот, скорее всего, уберегая от властей, спрятали, и позже стало известно, что кто-то из родственников увез его на Дальний Восток.
Десять лет — за десять картофелин
У отца Федора был родной брат, как ни странно, названный также Федором. Судьба его не менее печальна, но суть пока не в ней. Дело в том, что в архивах — и в «Книге Памяти Свердловской области», и в архиве Митрополии Старообрядческой Церкви — две биографии Федоров Никоновых соединены в одну. И выходит, будто священник не был убит, а переехал в Первоуральск и расстрелян только в 1937 году, что, конечно, в корне неверно, поскольку одного Федора — священника — уничтожили в 1932 году, а его брата действительно расстреляли в самый кровавый, наверное, год ХХ века…
Между тем, у матушки, оставшейся с восемью детьми на руках, трудности в жизни только начинались.
Первые дни большевики к ней сильно приставали — признавайся, мол, где у тебя золото. На что женщина отвечала, дескать, главные мои ценности — дети… Через несколько дней после похорон набрала она в поле штук десять перемороженных колхозных картофелин — накормить своих ребятишек. Тут же поймали ее и присудили… десять лет тюрьмы.
Марина Валентиновна от свидетелей узнала, что гнали осужденных солдаты с собаками — увели далеко, в другую деревню. Мариамия в один момент вдруг перекрестилась и вышла из строя — понимала, что дети погибнут, если она попадет в тюрьму. Никто не заметил, что она вышла. Села на скамейку у какого-то дома, к ней вскоре вышел некий мужчина, которому она со слезами все свое горе поведала.
Мир не без добрых людей. Оказалось, что слушал ее бухгалтер из сельсовета, мужчина с добрым сердцем. Он не только не выдал, но и помог — сделал ей справку для получения паспорта. Конечно, власти узнали об этом и, по словам Любови Курищевой, вскоре пришли высылать женщину с детьми. Усадили всех в запряженные сани, и, пока стояли у дома, матушка взмолилась: «В доме есть тулуп, позвольте взять его, укрыть детей от холода». Бросили им лишь худую рогожку и повезли до ближайшей станции, где пересадили в вагон и этапировали в Первоуральск. Здесь как раз начиналось строительство Новотрубного завода — сюда ссылали неблагонадежных, а равно и врагов народа, со всего Урала. Ссыльных из вагонов выпускали в никуда, в поле: сможете — выживайте, умрете — не большая потеря.
— Волею судьбы, у матушки Мариамии в этом городке уже жила семья сестры, моей бабушки Ульяны Григорьевны, — добавляет Любовь Владимировна. — Они-то с дедушкой Владимиром Афонасьевичем и помогли вдове священника приобрести дощатый засыпной домик. Как пришлось выживать малолетним детям, как страдать матушке, видя голодных ребятишек, одному Богу ведомо. А ведь ее на работу никуда не брали: вдова священника — враг власти. Побиралась. Господь помог, сохранил жизни и духовную стойкость, крепость всем детям Никоновых. Ираида в Первоуральске устроилась помощницей машиниста и однажды получила увечье — отрезало ей поездом ногу. Замужем не была, крова своего не имела, помогала сестре и братьям растить детей…
Бог так рассудил: он отмерял матушке Мариамии 82 года жизни, и она пережила священника равно на… 40 лет, упокоившись лишь в ноябре 1971 года. Ей была уготована тихая, спокойная старость у сыновей Валентина и Ивана. Ухоженная невестками и дочерьми, в неге, любимая детьми и внуками, она беспрестанно молилась за всех — и за невинно убиенного мужа своего, и за всех родных и близких…
«Увидела могилу и заплакала»…
А мы, продолжая свое документальное расследование, направляемся на кержацкое кладбище — оно далеко, за трассой, в лесу. И хотя перед поездкой Марина Валентиновна, насколько могла, описала путь к погосту, а десять минут назад направление указала Валентина Николаевна, поплутать пришлось не меньше часа. Кто бы мог подумать, что дороги к кладбищу нет — казалось, к нему должна быть не едва приметная тропа в траве по пояс, а вполне себе приличная, утоптанная. И все же почти в сумерках разыскали мы это место — оно открылось взору неожиданно. В лесу. Вместо забора — жерди из тонких сосен, прибитые к вековым лиственницам, вместо ворот — простенькая калитка. Несколько десятков могил. Разыскать могилу священника труда не составило — постаралась внучка!
— Могилу отца Федора мы давно хотели найти, но никак не удавалось, — рассказывала она. — Нашли, благодаря моему мужу, который работает заведующим отделением в больнице Новоуральска. Оказалось, у него подчиненная медсестра родом из Башкарки — с ней он поделился нашей историей, и она посоветовала, к кому обратиться. Так и начались поиски…
То ли хоронили священника тайно, то ли с годами потерялось само место упокоения, но нынешняя могила — место условное, хотя под описания подходящее. Известно, что похоронен он здесь, на этом небольшом лесном участке земли, а вот где точно — теперь уже не узнать.
— Я видела фото у тетушки Лидии, дочери отца Федора: все стоят у могилы батюшки, моему мужу Ивану — годика два, а он с 1929 года рождения, то есть по дате смерти священника все примерно сходится, — добавляет и старообрядка Ольга Ефремовна Никонова, ставшая в свое время невесткой покойному священнику.
Повторюсь: Марина Меринова определила лишь примерное место погребения и благоустроила его — говорили, что могила пастыря — у дерева, в котором виднеется дупло и вырезан крест. «Долго искали, а когда увидели дерево это, на меня напали слезы, я так плакала, сама не знаю, почему», — делится она, добавляя, что было это первого мая 2008 года. Через три месяца приехали снова — срубили и установили крест, цветами украсили, обложили дерном — достойный пример искренней заботы и уважения к почтенному предку!
Вот оно дерево, вот он крест. Стою и я у могилы батюшки, отмахиваясь от полчищ комаров и гнуса. Я очень надеялся очутиться здесь, но сейчас с трудом в это верю. Земно кланяюсь могиле отца Федора, читаю «Покой, Господи». Выполняю просьбу Марины — фотографирую. За могилой сегодня ухаживает соседка Валентины Баженовой — Лиля, поскольку у нее здесь четверо своих предков покоятся, в том числе и дед, который при отце Федоре был старостой в храме. Что скажешь — святое место! Иные кресты истлели, покосились, другие обновлены — значит, живы еще родственники, жива память.
И это, к сожалению, все, что известно нам сегодня о поселении Башкарка, объединенном названиями двух населенных пунктов. Не сохранилось более ничего и в архиве Московской Митрополии.
— Отсутствие сведений оправдано: общины и священники должны были обращаться, в первую очередь, к своему епархиальному епископу, а не в Москву, — объясняет Виктор Боченков. — Епархиальный архив на Урале сейчас вряд ли сохранился, хотя случаются и чудеса — их отыскивают. В Москву же, как правило, шли дела, требующие соборного или общеархиерейского рассмотрения, то есть, как правило, конфликтные. Если их нет — в каком-то смысле это хороший знак для Башкарки.
А мы и не сомневаемся.
…Мне как никогда трудно было браться за это расследование. Пожалуй, впервые люди, уральские староверы, так страстно подошли к теме. Одни требовали не ворошить прошлое и даже предлагали «похоронить» тему раз и навсегда, а другие — к счастью, их оказалось намного больше, — сердечно просили не делать этого и обязательно написать все, что известно. Священник Павел Зырянов высказался за публикацию, а протоиерей Иоанн Устинов даже настоял на том, чтобы эта история обязательно стала достоянием общественности. Выполняю просьбу.
Фото автора и Азата Якупова
Комментариев пока нет