Е.С. Холмогоров: «Нам нужна реставрация того будущего, которое мы начали утрачивать с середины XVII века»

Сегодня в гостях у редакции сайта «Русская вера» известный публицист, блогер, русский националист, главный редактор сайтов «Русский обозреватель» и «Новые хроники», ведущий телеканала «Царьград» Егор Станиславович Холмогоров.

 

***

События церковного раскола XVII века, на мой взгляд, связаны с примечательным социальным явлением в нашей истории,  которое вскоре, в том же веке, Юрий Крижанич в своей «Политике» назовет «чужебесием». В  Россию приехал хорват-католик, и первое, что его удивило в характере местной элиты, — это именно «чужебесие», установка на унижение, низкопоклонничество перед западными «авторитетами», отодвигание на второй план русской традиции. В контексте раскола XVII века это стало унижением русской традиции благочестия в угоду некому экуменическому контексту.

Первоначально реформа Никона была построена на идеологеме объединения всех православных церквей на одной обрядово-книжной основе. Однако во имя этого единения решили пожертвовать именно русской, национальной традицией благочестия. И это несмотря на то, что она, как мы сегодня знаем, имела более глубокие исторические корни, чем изменившаяся греческая. Но буквально через несколько десятилетий идеология православного экуменизма сменилась на отрицание православной цивилизации и русской культуры, отрицание традиционной идентичности русского человека. Формально оставаясь православными в конфессиональном смысле, русские люди после петровских реформ, особенно дворянство, высшие классы, были совершенно отчуждены от русского образа жизни. А такое отчуждение не могло быть возможным без предварительного ослабления внутренней энергии русского православия церковным Расколом.

Я считаю, что наше общество и Русская Православная Церковь должны достаточно решительно, принципиальным образом переоценить эти события. Здесь необходимо не просто говорить о примирении, а четко констатировать, что постановления Большого Московского Собора были серьезной ошибкой. Церковная реформа, запрет старорусской и переход на новогреческую традицию не имели достаточных оснований. И уж тем более не имелось оснований для репрессивной политики, которая явилась инструментом воплощения реформы, принуждения к ней. Нам недостаточно просто сказать, что мы больше не проклинаем старые обряды, а перед этим почему-то 200 лет проклинали. Нужно прямо заявить, что анафема и все деяния Большого Московского Собора были ошибкой, как и вся антистарообрядческая политика последующих лет была ошибкой.

Надо также признать, что у людей, которые защищали православную традицию, были все субъективные основания считать, что речь идет об очень серьезном отступлении от веры, а не о простом споре об обрядах. Я недавно дискутировал со своим православным коллегой-богословом. Он говорил:

Это же раскол, причина которого — обрядоверие, старообрядцы откололись от церкви из-за второстепенных вещей, обрядов…

Я ответил:

Это с твоей точки зрения обрядоверие, а с их точки зрения ситуация виделась иначе.

Даже в наши дни трудно представить, что под чьим-то внешним влиянием, безо всяких на то оснований, можно взять и изменить Символ Веры, сменить основополагающие и всем привычные церковные обряды, в частности крестное знамение.

Даже в ХХ веке у греков произошел раскол по вопросу о календаре, хотя он менее существен чем те, из-за которых шли прения в XVII веке. И уж совсем серьезным становится положение, когда реформаторы говорят:

Если вы с нами не согласны, то вы еретики, мы вас отлучаем от церкви, если вы придерживаетесь прежней традиции.

Так вот,  Большой Московский Собор поставил всех перед жестким выбором: «Либо вы еретики, либо мы еретики». Логически так и получалось, то есть ересь либо на одной, либо на другой стороне. И понятно, что русские православные люди, которые столетиями жили в этом старом обряде, заняли совершенно обоснованную позицию: правда со старым обрядом, а значит еретики — вы. Кстати, сейчас уже никто не апеллирует к устаревшей апологетике XIX века, утверждавшей, что церковные обряды на Руси были испорчены. Уже достоверно доказано, что обряды изменились не в древнерусской, а в новогреческой церкви, в том числе при довольно странных обстоятельствах и под довольно сомнительным влиянием. В частности, на Востоке действовали такие фигуры, как, например, патриарх Кирилл Лукарис, оказавшийся по исповеданию веры практически протестантом. И в этой ситуации, ситуации враждебного, сомнительного с православной точки зрения окружения, защита старого обряда стала защитой самой веры. И она была защитой, абсолютно оправданной догматически.

И не случайно, конечно, что огромная часть русского народа вопреки даже гонениям устояла в старом обряде, даже будучи отвергнута реформированной Церковью. В моей личной генеалогии есть связь с этой темой. С одной стороны, у меня была бабушка старообрядкой одного из безпоповских согласий. Ее родители жили в Кургане, и она рассказывала, как ее в детстве пороли за то, что она купила на базаре «мирские» ложки. В наследство от нее мне осталась пара старинных икон. Но уже отца моего она понесла крестить в патриаршую церковь. Атмосфера советских гонений на всех православных вынесла значительную часть старообрядцев в патриаршую церковь, о чем, впрочем, я не жалею. С субъективной точки зрения, мне для себя было бы трудно признать, что в синодальной ли церкви, в старообрядческой ли были еретики, а не православные, и кто-то из них не был с Богом. Древняя церковная история, история раздоров и расколов первого тысячелетия, очень часто показывает, что православие остается в разных конфликтующих группах в Церкви. Вопрос в том, по какой конечной формуле состоится завершение этого противостояния.

И мне кажется, что такой конечной точкой было бы признание старого обряда в Русской Православной Церкви общецерковным. Без лишнего фанатизма, разумеется, чтобы у нас еще не образовался раскол троеперстников и т.д. Но как декларация, как поступательное возвращение к старой русской традиции, сперва на архиерейских богослужениях, на службах в храмах, где умеют и хотят служить по старому обряду.

———————————————

Старый обряд должен стать не просто условно дозволенным к употреблению, а наоборот, — провозглашен образцом церковного благочестия.

———————————————

Я считаю, что РПЦ должна стремиться именно к единоверческому варианту и отказаться от схоластического, псведозаконнического отношения к старообрядцам. Такое отношение неправильно и  несправедливо, поэтому объективно надо признать, что эта часть русского народа вопреки серьезной ошибке царя, иерархии, священства, вопреки стараниям прозападных, компрадорских элит устояла в истине.

К сожалению, в этой истине старообрядцы не смогли сохранить иерархическую организацию. Может быть, если бы была старообрядческая иерархия, сохранилась бы со времен раскола, было бы гораздо проще решить вопрос церковного примирения. Однако сохранению дораскольной старообрядческой иерархии помешали террористические методы принуждения к реформам. Они же всем  доказали, что речь шла не об истине, а о ломании Святой Руси через колено. И Русь в какой-то момент была надломлена, все увидели, что на полтора столетия произошло полное отчуждение России от своих корней, от православия, от русского традиционного быта.

 

На протяжении XVIII века вы видим развитие преклонения перед иностранным. Русское чужебесие росло в геометрической прогрессии, вспомните хотя бы «бироновщину» и засилье иностранцев во всех властных структурах. Одно время распространение получил термин «людскость» —  аналог современной «цивилизованности». Так вот, эта людскость априори приписывалась только Западу.  Голландец, француз или немец — это люди, которые имеют человеческий облик, цивилизованное воспитание и обращение, умеют себя вести, должны образом выражаться.

Причем мы-то понимаем, что эта «цивилизованность» была связана лишь с внешними придворными манерами, она не была связана с более лучшим устроением души. Даже наоборот, Михаил Щербатов в своих записках «О повреждении нравов в России» очень хорошо показал, что бояре петровского времени — Прозоровский, Шереметьев, Долгорукий и т.д. — это были люди высокой внутренней культуры. Притом что, едва научившись западному политесу, они обладали более высоким национальным, государственным сознанием и религиозностью. Хотя это было очень непросто, поскольку русское общество на тот момент уже болело чужебесием, была нарушена целостность и единство русской церкви через провоцирование раскола и гонений на старообрядцев. В XVIII веке гораздо сложнее было оборонять  вещи второго порядка, такие как русская икона, русское платье, борода. Потому что после ниспровержения древнего крестного знамения, старого символа веры защищать русскую культуру и  русскость стало гораздо сложнее.

 

Отправной точкой этого непростого и длительного процесса стала Великая Французская революция. От неё случился шок у целого поколения мыслящих людей, еще недавно принадлежавших к тому же самому просвещению. И во Франции, и в Англии, и у нас в России у них синхронно изменилось самосознание именно по результатам Французской революции, под воздействием ее ужасов и жестокостей. Элиты увидели, что наворотили их собратья, и в их среде возникла сильная идейная и эстетическая реакция. Началось созидание идеологии европейского консерватизма, причем эти процессы шли совершенно синхронно, что во Франции, Англии, что у нас. Появились новые фигуры, такие как, например, Шишков, Державин, Карамзин. На них влиял живший в то время Жозеф де Местр, который, будучи франко-итальянцем, говорил:

Русские, вы что с ума сошли? Почему у вас все французское?

Он утверждал, что через парижские моды передается революционный дух, указывал на политическую неблагонадежность всех этих мод. Но в России это стали понимать как призыв перестать стесняться, быть самими собой. Стали меняться умонастроения, появились любители русского слова, активно стала развиваться русская литература. Формирующийся консервативно-патриотический лагерь подталкивал Александра I к войне с Наполеоном. В этом смысле надо осознавать, что в культурном отношении нашествие Наполеона было отчасти спровоцировано с нашей стороны. Российские консерваторы, враги французского революционного духа, считали, что Россия должна разорвать Тильзитский мир с Францией, должна воевать и через это самоутвердиться.

Спустя годы после этих событий начался славянофильский этап общественной мысли. Он возник в значительной степени под влиянием европейского романтизма. Славянофилы задали важный вопрос:

А где наша, русская, идентичность?

Они увидели эту идентичность в древней, дораскольной Руси. Когда для славянофилов стал ясен идеал, началась обширная мыслительная работа о том, какие существуют возможности и способы возвращения к нему. Первоначально это выразилось к ношению русского платья, бороды. Славянофилов преследовали, сажали в крепость, император Николай I несколько раз Аксакову приказывал сбрить бороду. Самое смешное, что в требованиях сбрить бороды указывалось, что брадоношение есть подражание западным обычаям. Понимаете, до какой степени абсурдному самоотчуждению дошла Русь, что отсутствие бороды приравнивалось к патриотической традиции, а ее наличие — к западному влиянию.

Постепенно начали ставиться вопросы о поиске взаимопонимания со старообрядцами. Все адекватные представители последовательной консервативной традиции были апологетами идеи сближения со старообрядчеством. Исключений было не так много, хотя некоторые из них играли существенную роль в государственной политике. Например, Победоносцев, при том что он считался консерватором, тем не менее оказался гонителем старообрядчества. Победоносцев был идеолог просвещения «сверху», просвещения под контролем государственного аппарата, и старообрядчество, как живая неформальная народная сила, его пугало. Его политика, надо сказать, очень замедлила возвращение русского народа к осознанию своих истоков.

Меня также очень возмущает миф Александра Пыжикова о каком-то решающем вкладе старообрядцев в революцию. Если посмотреть биографии тех, кого он считает старообрядцами-революционерами, — это были люди, в значительной степени отошедшие от старообрядчества, либо люди, жившие не по уставу, как тот же самый Морозов. Всерьез ассоциировать их со старообрядчеством неправильно. Причем патриотические примеры службы старообрядцев вере, царю и Отечеству еще в XIX веке очень хорошо известны, например, роль старообрядцев в войне 1812 года, подавлении польского восстания, их служба в охране русских императоров. Вся бюрократическая политика по подавлению старообрядчества в XIX веке —  история, которая не имеет никаких оправданий, непонятно, зачем это было нужно.

Если осмыслять место старообрядцев в русской истории, нужно обратить внимание на царя Николая II, т.к. он, наконец, разорвал порочную цепь притеснения старообрядчества, дал разворот  политике чужебесия. Здесь еще стоит упомянуть важное событие — отмену нелепой деканонизации Анны Кашинской. Запрет на почитание святой княгини, как, кстати, и девальвация почитания ее супруга — благоверного князя Михаила Тверского, некоторых других русских была долгие годы фактором борьбы со старообрядчеством, низкопоклонством перед Грецией и Западом. Можно сказать, что при Николае II началась ликвидация последствий «паисиялигаридовщины» (попытки уничтожить русскую поместную церковную традицию и заменить ее, как сначала казалось, православным экуменическим компотом, а потом уже, в XX веке, обновленчеством, новостилием, экуменизмом).

В наши дни затея с Критским Всеправославным собором 2016 года была предпринята именно с целью принять обновленческие документы. И это не удалось прежде всего благодаря позиции Русской Православной Церкви. Сейчас мы подходим к ситуации XV–XVI веков, когда Россия опять остается последним бастионом православного благочестия, когда всерьез говорить о полноценном православии за нашими границами не приходится — лишь немногие поместные церкви удерживаются от обновленчества.

 

Чтобы решить такую задачу, нам необходим новый подход к образованию, подход, который даст новые ориентиры для подрастающего поколения, включая будущую интеллигенцию. Сегодня часто заметно, что даже та часть интеллигенции, которая формально рассматривает себя в качестве русских националистов, патриотов, часто высказывает неприязнь по отношению к стране, этакую крипторусофобию. Они так говорят:

Да, так получилось, что я родился здесь, что я русский, но на самом деле Россия — это ужасно, отвратительно, неэстетично, но я должен как-то за нее выступать, при этом я понимаю, что истина — это Запад.

Так вот, нам нужно систематическое воспитание в русском эстетическом вкусе, чтобы человек радовался, видя русский пейзаж, чтобы ему были интересны монастыри, церкви, старые дома, усадьбы, древности и святыни родной страны. Чтобы он, глядя на какие-то недостатки нашей жизни, думал, что можно сделать для того, чтобы исправить их.

Но этого не добиться без всеобъемлющей школы эстетического воспитания в координатах русской эстетики. Такое образование должно начинаться со школьной парты. Наш школьник должен, с одной стороны, уметь читать и понимать икону, с другой — испытывать некоторое раздражение от излишнего натурализма сюжетов западноевропейской живописи.

Мне в этом смысле очень помогло в детстве знакомство с двумя художественными альбомами, стоявшими на одной полке в доме моих родителей, автором и того и другого был знаменитый искусствовед В.Н. Лазарева. В одной книге, «Старые европейские мастера», были картины европейских мастеров с рубенсовскими женщинами, Рембрандт, Хальс и т.д. Другой книгой был роскошный цветной альбом «Московская школа иконописи». И вот, листая обе книги в детстве, я проникался этой золотоносной иконописной эстетикой. Понимал, что это точно мое, а другое, пусть в чем-то красивое, — чужое. Что одно — искусство плоти, в крайнем случае — души, в другом — искусство духа.

В старших классах в кабинете литературы мне попалась книга «Библиотека Древней Руси, XIV век. Житие преподобного Сергия», я утащил ее домой, погрузился в это Житие. И появилось ощущение, что вот это твое. Европейские хроники о подвигах рыцарствах тоже интересно, но это не твое, это чужое. Последовательная система различения «свое-чужое» должна у нас вырабатываться с детского сада, никакого космополитизма в этом вопросе быть не должно.

 

Со стороны старообрядчества нужно делать главный акцент на том, что феномен старообрядчества заключается в хранении древнерусской традиции. С другой стороны, не нужно актуализировать идеи раскола. Мне, к сожалению, встречались и такие старообрядствующие деятели, для которых важно было педалирование темы раскола: «Мы не такая церковь, мы другая», — для них было главное, что это не РПЦ. Некоторые даже готовы дружить против РПЦ с какими-то русофобскими либеральными элементами. От этой линии нужно уходить.

Самый лучший образ для старообрядчества — это его бытие как своеобразного символа жизненной реальности того, как Русь могла бы жить без никоно-алексеевских, петровских и большевистских реформ. Как Русь вполне могла бы сохраниться в своих изначальных цивилизационных формах, если даже преследуемый её осколок сохранил столько жизненного: язык, иконописную эстетическую традицию, книжность, характер и устроение души. Старообрядчество — это доказательство и пример того, что Русь в своих дозападнических формах была стопроцентно жизнеспособной, она могла и двигаться и разумно изменяться.

Сегодня часто говорят:

Модернизация страны в формах, заявленных Петром Великим, была неизбежна.

И опять же это опровергается примером старообрядческого купечества, которое без бритья бороды, нюханья табака и ношения панталон стало во главе индустриальной, капиталистической волны. Разве такого примера недостаточно для успешного, патриотического предпринимательского образца? Старообрядчество явило пример того, что дореформенная Русь была вполне жизнеспособна и не нуждалась в том ужасающем культурном, психологическом насилии над русским народом и русской цивилизацией, которые были проведены сначала в виде церковной реформы, а затем в виде петровского западобесия.

На самом деле Россия середины XVII века была успешным, экономически развивавшимся государством, и перенять те же западные военно-технологические формы производства без безумных экспериментов в церковной области, культуры, нравственности было абсолютно реальным.

———————————————

Я считаю, что нам нужна реставрация того будущего, которое мы начали утрачивать с середины XVII века.

———————————————

Чем хорошо наше время? Тем, что впервые большая часть власти и большая часть общества свободны от западнических утопий. У нас были три больших западнических утопии: петровско-культурно-просветительская, коммунистическая мировая революция и нынешний западный либерализм. Мы ухитрились сейчас прийти к тому, что ни одна из этих утопий по-настоящему не актуальна. Мы осознаем как провал идей коммунизма, так и провал всех попыток затолкать Россию в либеральный «рай». Так вот, сейчас мы наконец возвращаемся к себе домой, осознаем особенность нашей русской цивилизации. И именно старообрядчество — та нитка прямой исторической связи с нашим прошлым, со старой русской цивилизацией. Даже скажу о себе, без осознания своих старообрядческих корней у меня не было бы такой внутренней устойчивости и упорства в защите именно русской цивилизационной идентичности. Осознание того, что только в допетровской Руси мы можем найти эту цивилизационную идентичность, позволяет мне освободиться в том числе и от прельщенности петербургским периодом и к западническими имперскими авторитетами.

————————————

Беседовал Глеб Чистяков