Верхнее течение Северной Двины — регион зарождения нескольких самобытнейших русских росписей, имеющих самые различные корни, богатую историю, развитую и устоявшуюся графическую традицию. Так сложилось, что на левом берегу Двины расцвели сюжетные росписи, отличавшиеся сложной техникой и имевшие свои корни в традиционном иконописном искусстве Новгорода и Сольвычегодска, а на противоположном, правом — живописные, отличающиеся экспрессией и богатством красок. Об одной из этих росписей с правого берега — уфтюжской — наш рассказ.
Генеалогию уфтюжской росписи, как и генеалогию весьма схожей с ней ракульской, бытовавшей также на правом берегу Двины чуть выше по течению, принято вести от старообрядческих промыслов — «выродившихся» книжной миниатюры и иконописи.
Появлялись старообрядцы в уфтюжских окрестностях двумя потоками — во время гонений, последовавших сразу после церковной реформы патриарха Никона во второй половине XVII века (хроники середины XVIII века содержат многочисленные сообщения местных властей об обнаружении в Уфтюжской волости скрытых в тайге населённых старообрядческих скитов и о поимке старообрядцев) и после «выгонок» старообрядцев в середине века XIX-го при Николае I из Выговских и Пинежских скитов, располагавшихся в глухих местностях на востоке нынешней республики Карелия.
Среди старообрядцев, славившихся среди прочего крестьянского населения России высоким уровнем образованности, существовало большое число искусных мастеров — живописцев и графиков. Но общий упадок старообрядчества, прекращение строительства часовен и моленных домов, рассеивание «выгоняемых» по обширным территориям Севера и Сибири, ведшее к утрате связей между приверженцами «древлего благочестия», да ещё и строгий полицейский надзор уменьшили и надобность, и возможность производства книг, икон и лубков, бывших основным промыслом многих староверческих семейств.
Потому многие староверы, вынужденные перейти к ведению обыкновенного крестьянского хозяйства, не желали расставаться с ремеслом и изукрашивали орнаментами предметы повседневного обихода, расцвечивая ярким узорочьем растительности и бойкими многоцветными птичками большую часть года не баловавшего щедростью красок северный крестьянский быт. Со временем расписной промысел стал обычным занятием для тех мест, сперва перенятым от мастеров-старообрядцев, а затем передававшимся от поколения к поколению. Работали, изготовляя и расписывая, целыми семьями, в более поздние времена, вплоть до 1950-х годов, мастера часто объединялись в артели.
Основными центрами Уфтюжской росписи были расположенные бок о бок, через реку прямо против Верхней Уфтюги, деревни Новоандреевская и Якшаково, ныне почти вымершие (по данным переписи населения 2010 года в них проживало 9 человек, 5 из которых — пенсионного возраста). Отсюда, по зафиксированным краеведами воспоминаниям старожилов, каждое половодье вниз по Уфтюге, а дальше вверх и вниз по Двине отправлялись баржи, наполненные берестяными корзинами-набирухами, туесами и коробами, которые потом продавались на базарах ближайших крупных городов — Сольвычегодска, Великого Устюга, даже Вологды и Архангельска.
Собственно говоря, уфтюжская роспись, как и родственная ей ракульская, была в первую очередь росписью по бересте. Мотивы росписей, структура графических изображений создавались специально для берестяных изделий и лишь после адаптировались для росписи прялок. В то время как сюжеты и композиция прочих северодвинских росписей проделывала обратный путь — с прялок и сундуков на прочие обиходные предметы.
«Царём» всех уфтюжских берестяных поделок, а также основным продуктом промысла был, разумеется, туес. Бересту на туеса промышляли в течение всего пары недель в году, в середине лета, когда в берёзах идёт усиленное движение соков и береста легко и податливо снимается с распиленных стволов. Для изготовления каждого туеса вырезалось два листа — меньший, «рубашка», для внешней поверхности, и больший, «сколотень», предварительно распаривавшийся в воде для лучшей гибкости, образовывавший внутренний слой, по краям загибавшийся на «рубашку» и плотно её обхватывавший.
Края получившегося двуслойного цилиндра заплетались замком-змейкой, в получившееся изделие плотно вбивалось изготовленное из хвойной древесины донышко, и почти уже готовый туес был вполне готов к росписи. Почти готов, но по непреложному правилу уфтюжских мастеров на изделии изнутри и снаружи, вдоль змеящегося замка, скрепляющего туес, сперва насекались тупым шилом метки мастера-изготовителя. Возможно, эти метки были своеобразным «знаком качества», возможно, они являлись и своеобразным оберегом.
Композиционная структура уфтюжской росписи стандартна и повторяет таковую ракульской. В центре всегда извилистая длинная ветвь, унизанная распустившимися разноцветными листьями, а по сторонам от неё располагаются птички-«кутеньки», графически отличные от ракульских и очень похожие на птиц, обычных для более технически сложных и сюжетных росписей противоположного берега Северной Двины — борецкой, пучужской, пермогорской.
Центральная ветвь обычно венчается крупным колокольчиком или тюльпаном («котлом», как называли его сами мастера), листья, вырастающие из ветви, украшаются множеством темных ресничек-прожилок, часто выбегающих за пределы листка.
Единственная схема композиции, принятая в уфтюжской росписи, представляет собой широко распространенный в северных росписях сюжет Мирового Древа — идеальной модели миропорядка, простирающейся от мира дольнего до мира горнего. Мировое Древо венчает изображение Бога-творца или обиталища божественных сил в виде крупного яркого бутона или цветка, служащего древу навершием. А окружающая дерево пара птичек легко может быть отождествлена с жаворонками или тетерками, служащими одновременно и небесными вестниками и защитниками Мирового Древа.
Красота без пестроты!