Сложная тема — равночестность старого и нового обрядов. Для кого они равночестны? Что вообще это значит? В Деяниях Освященного Поместного собора РПЦ 1971 года утверждено положение «о признании старых русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им». Для староверов всех согласий это ничего не меняло в их сакраментологии и экклезиологии, исключение — единоверцы (православные старообрядцы) в лоне самой РПЦ, над которыми хоть и номинально, но висели «клятвы» XVII века.
Не хуже и не лучше?
В докладе Собору 1971 года митр. Никодим (Ротов) утверждал: «Смешивая обpяд с догматом, Патpиах Hикон смотpел на pазности в обpядах как на pазличие в веpе. Пpи таком воззpении наличие и yпотpебление двyх фоpм одного и того же обpяда исключается… Пpотивники pефоpм, пpидеpживаясь по сyществy одинаковых с патpиаpхом Hиконом воззpений на обpяд, как на догмат, были yбеждены в обpатном. Когда двyпеpстие, пpинятое pyсскими от гpеков вместе с пpавославной веpой, было объявлено за еpетический обpяд, то pевнители pyсской цеpковной обpядности, в поpядке ее охpанения, естественно, должны были yвидеть то же самое в тpоепеpстии».
Эта позиция нашла выражение и в вышеупомянутом Деянии, где говорится о «неправильных воззрениях [Собора 1667 года] на старые русские церковные обряды как еретические». Итак, что же поменялось вследствие решений Собора 1971 года? А то, что РПЦ принципиально отказалась от взгляда на обряд как на догматически весомое выражение веры и, следовательно, честным и спасительным, «равным» новому обряду, можно признать любой чин, кроме явно еретического, а старый обряд объявлен не таковым, реабилитирован. С этим, слава Богу, разобрались. Спустя три века Русская патриаршая церковь исправила столь дорого ей обошедшуюся богословскую и политическую ошибку Никона.
Однако действующей силой Раскола была не только сторона реформаторов, но и партия традиционалистов — именно с ней на правах потомков или наследников духовно солидаризируются все ныне живые старообрядческие согласия, не исключая и единоверцев. В чем их позиция относительно нового обряда, изменилась ли она со второй половины XVII века? Как хорошо известно, и для поповцев, и для беспоповцев ответ отрицательный, у них типичны «воззpения на обpяд, как на догмат». Антиниконианские по сути, но никоновские по модулю. Для последовательных старообрядцев, не пребывающих в общении с РПЦ и всеми другими поместными церквами, западнорусские и новогреческие богослужебные чины являются либо поврежденными, либо прямо еретическими, это проработанное учение, которое отражено в значимых текстах, в соборных постановлениях или заявлениях духовных лидеров. Совместная молитва с троеперстником, как с еретиком, невозможна (однако едва речь заходит о переходе в старообрядчество попа или епископа из новообрядцев, то строгость сменяется икономией).
Сегодня существует некоторый разброс мнений: к примеру, ведущий интеллектуал московского старообрядчества А. Муравьев сравнил в своей книге новообрядчество ни много ни мало с иконоборчеством («ложное учение о церковных символах»), ведь, по его мнению, «в новообрядной Церкви старообрядцы наблюдали „пестроту“, смесь из элементов католичества, протестантизма и сектантства». Муравьев уточняет: «По мнению поповцев, она [никонианская ересь] ближе к расколу, а различия не носят догматического характера. Для беспоповцев никонианство — догматическое заблуждение. Отчасти к этому склонялся и Аввакум». Существуют и еще более резкие мнения на этот счет (относящие никониан прямо к антихристианам), и относительно мягкие (в духе Окружного послания 1862 года), но в целом этот диапазон окрашен негативом и непримиримостью.
Для единоверцев утверждение статуса старого обряда в качестве «равного» было критически важным из-за нахождения с новообрядцами в лоне единой поместной церкви. Уничижительные, дискриминационные высказывания пореформенного высшего официального духовенства были официально дезавуированы еще «Изъяснением» Синода 1886 года, но лишь в ХХ веке сосуществование двух богослужебных систем перестало быть для РПЦ проблемой и стало просто данностью. Единоверцы больше не «православные второго сорта», старый обряд де-юре не еретический. По сравнению с порицаниями XVII-XVIII веков это шаг вперед, и старообрядцы в РПЦ, конечно, благодарны священноначалию за этот сертификат о нееретичности. Но согласятся ли единоверцы, что их богослужебный чин не только «не хуже», но вдобавок еще и «не лучше», а просто «равен»? Это, кстати, позиция и самого отца раскола — бывшего патриарха Никона, который под конец жизни признавал: «обои добры», — и служил по «неисправленным» книгам иосифовской печати. Впрочем, иные специалисты до сих пор не прочь поднять тему якобы многочисленных ошибок в старопечатных книгах (как будто их нет в изданиях современных), но это уже частное дело «ревнителей не по разуму». Но возможно ли «равенство», если и «звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор. 15:41)?
«Интоксикация латинизмом»
Еще раз зафиксируем: новообрядцы признают старый обряд равным — не хуже, но и не лучше, чем новый. Староверы стоят на своем, не гнушаясь доходящей до злословия едкой критикой в адрес ритуальных практик никонианского духовенства. Где же на этой шкале координат разместить единоверцев? Их позиция весьма компромиссна, в чем-то на первый взгляд противоречива, здесь также существует немалый разброс мнений и практик, но одновременно, благодаря этой внутренней подвижности, нестабильности, напряжению мысли это всякий раз живой и христоцентричный выбор совести, а не закостенелая упертость. Итак, что же мы имеем в отношении единоверцев к новому обряду, вообще к пореформенному наследию Русской Церкви как таковой?
Вполне естественно, что старообрядное духовенство и миряне РПЦ иначе смотрят на дело, чем внешние по отношению к «никонианам» христиане из старообрядческих согласий, ведь для последних новообрядчество примерно то же, что католицизм или лютеранство для православных — то есть иная вера.
Для единоверцев же это не просто братья по вере (единой!), но сотаинники, часть общего церковного организма. Поэтому ни о какой еретичности, неправославности уставного богослужения по новому обряду речи не ведется, иначе это была бы ситуация разделения в вере и таинствах. Однако не секрет, что многое в общепринятом обряде порой вызывает у единоверцев недоумение, отторжение или в целом негативное отношение.
Речь сейчас не об отступлениях от канонических предписаний — таких, как обливательное крещение или неуставное сокращение служб, — ведь данная практика осуждается самим священноначалием РПЦ. И даже не в таких символически нагруженных и проблемных для эпохи Раскола моментах ритуалистики, как перстосложение или троение аллилуйи. Эти символы допускают только православное истолкование и приняты в других поместнх церквах. Основная «неприятность» нового обряда для ревнителей старины — в таких не богословских, а культурных сторонах богослужения, как литургическое пение, облачения духовенства, архитектура, иконопись, общий эклектичный стиль. «Царапает» действительно многое.
В чем здесь корень проблемы? Прот. Георгий Флоровский в классическом труде «Пути русского богословия» так обозначил победившую сперва в Малороссии, а затем, к концу XVII века, и во всей России, тенденцию: произошла «острая романизация, латинская псевдоморфоза Православия», «интоксикация религиозным латинизмом». В итоге, «внутренняя свобода и независимость были потеряны, и было утрачено и само мерило для самопроверки.
Восточные связи были перерваны. Утверждается чуждая и искусственная, неорганическая традиция, и она как бы перегораживает творческие пути». Ключевое здесь — утрата «мерила для самопроверки», опора не на свою традицию, а на иноземные авторитеты, и здесь уже не важно, греческие, украинские или просто западные, главное, что чужие. В итоге, по Флоровскому, «с окончанием века наступает псевдоморфоза и в московском просвещении.
Москва борется с наступающим из Киева латинофильством. Но нечего было противопоставить из своих залежавшихся и перепутанных запасов».
«Псевдоморфоза» — это естественнонаучный термин из области минералогии, употребленный Флоровским метафорически. Изначально это «природный продукт замещения одного минерала другим при сохранении внешней формы исходного минерала». Отсюда и название — ложная («псевдо») форма («морфа»).
В русском богословии и литургическом искусстве к концу XVII столетия произошло именно это — в оболочку византийского православия внедрились такие сущности, как латинствующая теология, светская культура, мирская эстетика, и хотя формально-канонически сохранялось ортодоксальное вероучение и организация, но по многим внутренним параметрам русское православие приобретало несвойственные ему, чуждые и в чем-то даже уродливые своей неуместностью западные черты. Христиане старого обряда и в прежние века, и сегодня, смотрят на эти черты нового обряда именно как на «псевдоморфозу» православия, внедренную силами государственного принуждения, через заимствования из западного секуляризованного мира посредством малороссийского доминирования, инкорпорации культуртрегеров «латинства» в церковную элиту.
По старому образцу
Следует помнить, что новый обряд на то и новый, что он, в отличие от замершего во времени древлеправославного чина — слепка обрядов Стоглавого собора, — не прекращает видоизменяться, подстраиваясь под запросы времени, ни в XVIII, ни в XXI веке. Это не раз и навсегда утвердившаяся система, а подвижная, изменчивая, живая совокупность форм, в которой одни моды и веяния эволюционно сменяются другими каждые несколько десятилетий, поэтому сегодняшний «новый обряд» уже чем-то да непохож на советский период или синодальное время. К примеру, доминирующий западный стиль иконописания за прошедшие полтора века уверенно сменился традиционным «рублевским». И, следовательно, в наши дни, в период растущего противостояния России с Западом и конфликта с Украиной, острого поиска себя в новом мироустройстве, маятник церковного искусства и идеологии вновь может качнуться, от «латинского пленения» к Древней Руси, от духа Нового Времени — к благословенному Средневековью.
Святой синодального времени, праведный Иоанн Кронштадский предвидел возрождение «Руси новой — по старому образцу»: «И будет по завету святого князя Владимира — как единая Церковь!» Что значит это «по старому образцу»? То и значит, что не будет чужеродных элементов, снимется долгое проклятие западничества, исчезнут, «яко тает воск от лица огня» (Пс.67), паразитарные по сути силы латинской «псевдоморфозы», ослабляющие дух нашего народа перед вызовами нового века.
Именно этот инсайт дал основания известному московскому протоиерею РПЦ Георгию Крылову провозгласить установку: «Изгнать барокко из богослужения», то есть разглядеть и вычистить инородное тело — «превалирование внешней знаковости, пышности и театральности». Представляется, что взгляд старообрядцев РПЦ (единоверцев) на современное новообрядное богослужение также можно обозначить подобным образом: «Расколдовать псевдоморфозу!» Не требуя от братьев по вере отказываться от уставных предписаний пореформенного времени (типа троеперстия и хождения противусолонь), нужно помочь им постепенно, без радикальной ломки привычных обычаев исторгнуть из богослужебной практики то, что не соответствует духу православия, его культурным и богословским основаниям, например, такие чисто западные явления, как многоголосное светское пение и искажения канонов иконописи.
Именно на это и должна быть направлена основная миссия единоверцев как носителей древнерусского, корневого самосознания и культурного кода, хранителей старого обряда, «эталона церковной жизни и литургического творчества» (митр. Иларион).
Единоверие своим существованием и развитием манифестирует живую альтернативу для Русской Церкви, не разрывая общение с ней в духе христоцентричности, бережного братолюбия и сыновней почтительности. Его миссия заключается на сегодняшний день в том, чтобы подготовить предстоящий консервативный антизападный поворот в Русской Православной Церкви, при котором со всей неизбежностью будут пересмотрены некоторые привычные, но второстепенные, не вероучительные вещи. В литургическом аспекте встанет вопрос об отходе от увлечения сентиментализмом великопостных «пассий» и условностями «погружений окроплением», от барочной пышности и безвкусного южного стиля «дорого-богато» в облачениях и архитектуре — к средневековой простоте и строгости. В области же мировоззрения, отход от внешних «мерил для самопроверки», от иностранных источников духовного авторитета на Юге и Западе — к опоре на исконную Традицию и родные национальные корни.
И вот со временем, когда церковные верхи, а вслед за ними и массы верующих примут, хотя бы в базовых аспектах, правоту старообрядного «ядра», когда каждый следующий шаг в этом поиске идентичности будет продиктован логикой сохранения и усиления синергетического эффекта единения на основе национальной Традиции, может возникнуть кумулятивная духовная волна, которая сломит противодействие и приведет к той точке, когда исконно-русский, древлеправославный стиль станет в РПЦ модным и преобладающим, пусть это будет и не старый обряд в полноте, а лишь отдельные его элементы, в любом случае это творческий процесс на десятилетия вперед. Расколдовав морок «латинской псевдоморфозы», сменив партес на древние распевы, а западные тренды на традиционализм, «новый обряд» уже не будет модернистским антагонистом древлеправославия и перейдет в разряд вариативности, которая всегда была присуща «цветущей сложности» русского сердца и православному сознанию Церкви.
Автор: Василий Клинцов
Комментариев пока нет