Может ли Бог ввести в искушение?

Совсем недавно Римский Папа Франциск одобрил издание новой редакции католического служебника Missalle, в котором он утвердил изменение в тексте самой известной христианской молитвы «Отче наш». Вместо привычных слуху каждого христианина слов Христа «не введи нас во искушение», католики теперь будут читать «не дай нам поддаться искушению». С одной стороны, это дело католиков и их чиноначалия. Как сообщает пресса, это решение стало для Папы непростым. Изменению предшествовали 16 лет библейских, исторических, лингвистических исследований. И Папа принял то решение, которое принял. Но, с другой стороны, следует признать, что и в нашей, православной среде также есть немало мнений и высказываний, касающихся текста и смысла самой известной молитвы. Нередко священникам приходится отвечать на недоуменные вопросы по поводу того, почему мы в молитвенном обиходе не читаем молитву Господню так, как она написана в Евангелиях? Почему мы просим Бога «оставить» нам наши долги? Зачем нам нужны эти долги? Почему мы допускаем, что Бог может не ввести нас в искушение? Получается, что Он также может и ввести нас в искушение? Все эти вопросы часто встречаются в общении с христианами, и, к сожалению, однозначных, каноничных, утвержденных святыми отцами ответов на них мы не имеем.

Вот конкретный такой вопрос (может ли Бог ввести в искушение? — хотя апостол Иаков сказал, что «Бог не искушает злом и Сам не искушает никого» (Иак 1: 13 – 14)) и стал причиной долгого разбирательства католиков, правильно ли сформулированы слова молитвы Господней.

И такой вопрос задают не только католики. Такой вопрос задают и православные. Действительно, если полностью вырвать молитву «Отче наш» из контекста Евангелия, творений святых отцов, богослужебной практики, то сами по себе эти слова могут показаться бессмысленными. Бог не может ввести нас в искушение, зачем его об этом просить? Бога нужно просить, чтобы он не дал нам впасть в искушение. Но такая элементарная манипуляция — вырывание из контекста — невозможна в христианской Церкви. Нельзя видеть в словах только тот смысл, который нам первым приходит на ум. Для человека, находящегося в церковной традиции, в ее полноценном формате, слово «искушение» не имеет значение только какого-то соблазна, греха, непотребства. Это также и испытание, проверка. Это слово означает и приобретение опыта. Когда Исус Христос молился в Гефсиманском саду, он просил Отца, чтобы его миновала сия чаша. Его смерть была ему страшна, и он просил Бога избавить его от этого. Это не значит, что Отец вводил Его в это страдание. Сын Сам, добровольно шел на это испытание, но если бы его не было, Ему было бы легче. Вот такое же значение мы, православные христиане, видим и в традиционных словах молитвы Господней.

Мы просим нашего Отца, если это возможно, лишний раз не проводить нас через очередное испытание, очередной опыт, искушение нашей веры, нашей преданности Богу. Мы слабы, безвольны, можем не выдержать, лучше, если бы наша духовная жизнь была спокойнее. И предложенное выражение «не дай поддаться искушению» не противоречит смыслу евангельских слов, но это только одно из значений выражения «не введи нас во искушение».

Традиционное выражение «не введи нас во искушение» имеет и много других оттенков и значений. Например, Ориген толковал это место в соответствии с нынешним католическим пониманием. Он тоже писал, что эти слова означают просьбу о том, чтобы Бог не дал нам поддаться искушению. Но в этом случае сами слова молитвы у Оригена не вызывали отторжения, он не предлагал их упростить и сделать более доступными для понимания. Даже Ориген чувствовал, что таким толкованием не исчерпывается все значение этой фразы. Вот как традиционно воспринимаются эти слова Церковью.

Более того, с моей точки зрения, предложенная католиками редакция молитвы Господней не только сузила и ограничила истинное значение этой фразы, но и внесла дополнительный этический диссонанс. Новая редакция предполагает некую объектность «искушения», его предметность, такое некое отдельное существование. И если для поэзии такой прием допустим, то допустим ли он для богословского текста?

Это событие особенно выявляет современную проблему: в христианской жизни все чаще прослеживается тенденция всеобщего упрощения богослужения, церковной дисциплины, приспособление тех или иных ее сторон к уровню окружающего общества. И если это приемлемо в какой-то конкретной ситуации, то не стоит переносить этого на все Тело Церкви. Если какой-то миссионер, просвещая эскимосов, питавшихся только одной рыбой и не имевших представления о том, что такое хлеб, заменил в молитве Господней слово «хлеб» на слово «рыба», то это не значит, что и вся Церковь должна делать такое же изменение в этом тексте. Иначе очень скоро не эскимосы оставят шаманизм и станут христианами, а мы забудем христианство и плавно сползем к примитивному язычеству.