В марте 2019 года в конференц-зале Библиотеки Российской Академии Наук состоялись научные чтения «Федор Антонович Каликин и его коллекции». Наш сайт опубликовал репортаж, посвященный этой конференции. Сегодня мы продолжаем рассказывать о наиболее интересных докладах. В частности, о выступлении Александра Николаевича Старицына (Институт научной информации по общественным наукам РАН) «Вопросы о семейных отношениях в Выговских скитах в первой трети XVIII века».
Выговские наставники рассматривали скиты как места духовного спасения
Александр Николаевич в своем выступлении отметил, что в литературе долгое время, а в общем-то и сейчас тоже, распространено мнение, что в Выговских скитах проживали совместно мужчины и женщины, вели семейный образ жизни. Из общего ряда выделяется мнение американского исследователя Р. Крамми, который считал, что сельские поселения староверов первоначально были организованы по монашескому принципу, но там жили семейные пары при условии соблюдения ими целомудрия. Но в виду участившихся нарушений запретов на супружеские отношения женатые пары стали разводиться по разным скитам.
Главной целью жизни в скитах, как следует из уставных документов, было спасение души. Хозяйственная деятельность была лишь средством существования скитян. Из предписаний нравственного характера, адресованного жителям скитов, которые посылали туда руководители Выго-Лексинского общежительства, можно увидеть, что для самих руководителей идеальный скит имел монастырское значение. Специфика понимания выговцами жизни в скиту заключалась в противопоставлении жизни в миру. В скиту, помимо занятий традиционным крестьянским трудом, надо было соблюдать правила целомудрия, поститься и молиться. Выговские наставники рассматривали скиты как удаленные от мира места, где для спасения души собирались не столько монахи, сколько простые крестьяне. И правила благочиния предназначались в первую очередь для крестьян, живущих в скитах и занимающихся привычным трудом. Поэтому Андрей Денисов при написании уставных правил ограничился общими указаниями нравственного характера, которые были доступны крестьянскому пониманию.
Однако остается серьезный вопрос: действительно ли в скитах существовала семейная жизнь, подразумевавшая сохранение между супругами супружеских отношений?
Скиты населяли крестьяне, которые плохо разбирались в тонкостях богословских мыслей Выговских отцов-основателей. Возникает и дополнительная задача определить, насколько глубоко было различие между требованиями скитских уставов и реальной жизни в Выговских скитах. Как относились к исполнению уставов рядовые жители скитов — можно увидеть из свидетельств очевидцев современников описанных событий. По показаниям священника господствующей церкви Михаила, побывавшего в Северном ските в 1709 году, говорилось о скитских порядках:
«В том-де лесном жилище жителей 400 и 500 мужеского и женского пола, человек с пятьдесят живут при часовне, в разных избах, мужеск и женск пол порознь особо.. Священников у них никого нет. В часовне поют утреню, по избам вечерню, утреню, часы читают у них черньцы и простолюдины по старым, стародавнишным неисправленным книгам…»
Показания священника интересны тем, что относятся к раннему периоду существования скита и подтверждают на раннем этапе наличие порядков, отраженных в более поздних установлениях. В ските жили как монахи, так и миряне. Службу в часовне могли совершать и монахи и бельцы. Вероятно, в то время Андреем Денисовым еще не были написаны какие-либо уставные предписания для жителей скитов, но очевидно, что скитяне жили уже в соответствии с требованиями монашеских правил, женщины проживали отдельно от мужчин.
Другой пример. В 1734 году жители Сергиевого скита не позволили посланным из Соловецкого монастыря приставам входить в их дома с целью розыска беглых Соловецких христиан. Здесь важно обратить внимание на те слова, которые они говорили приставам:
«Не по что вам к ней в келию ходить, понеже она живет для спасения души».
В этих словах однозначно объясняется цель пребывания в ските. Очень важно свидетельство Выговского жителя Мануила Петрова, сделанное им в 1737 году в Петербургском духовном правлении. Я позволю себе зачитать его показания:
«Которые особлимыми домами своими около тех мест и с женским полом живут вкупе, однако ж и оные содержат собою токмо как своих жен, так и близкосродственных престарелых. Между которыми не токмо блудодеяния, но и мужи со всеми женами в плотском смешении подозрения не было. И те раскольники со своими женами вместе живущие, в тамошних их раскольнических местах детей не рождают и молодым людям мужеского и женского полу в едином доме с несродственным жить не попущают. А брачного совокупления между ними не имеется из-за того, что священников у них ныне не обретается, которые бы желают брачитися, оныя отходят в тамошние погосты и волости и по чину церковному у тамошних священников венчаются».
Желающие вступить в брак венчались у священников господствующей церкви
Здесь очень ясно говорится, что в действительности жители скитов соблюдали правила поста и целомудренного жития, прописанные в уставах. Желающие жениться покидали скиты, повенчавшись у священников господствующей церкви, жили либо в соседних волостях, либо вблизи, но за пределами скита.
В подтверждение слов Мануила Петрова можно привести в пример поведение беглого матроса Степана Баженова из следственного дела Соловецкого монастыря 1737 года. Степан Баженов, венчавшись в Озерском погосте с беглой крестьянкой Водлозерского погоста, некоторое время жил в Озерском погосте, и когда у них родился сын, то молодожены пришли в Челозерский скит, но жили не в самом скиту, а вдали от скитских поселений в пустующей избе. Следовательно, живущие в скитах люди понимали, что, если они принадлежат к старой вере и живут удаленно от мира, они должны придерживаться правил целомудренного жития.
Но с середины — второй половины XVIII века в скитских поселениях случаи семейной жизни стали более частыми. Однако в первое 30-летие XVIII века картина была совершенно иной. К такому наблюдению можно прийти при более глубоком изучении источников. Для чего была произведена выборка данных, косвенно свидетельствующих о существовании семейных отношений в скитах.
В материалах 1-2-й ревизии встречается много примеров, когда крестьяне приходили семьями и жили в скитах целой семьей — муж, жена и дети, не разделяясь. Однако это не говорит о том, что они не признавали предписаний целомудренного жития и вели супружескую жизнь. Такие староверы приходили в скиты зачастую с уже взрослыми детьми. Но после того как они поселялись в скитах, случаи деторождений в этих семьях отмечены не были.
В материалах двух ревизий удалось обнаружить 66 случаев, из которых видно, что жители скитов женились и у них рождались дети в период их пребывания в скиту. В масштабах общего числа жителей всех скитов — по моим подсчетам — 1884 мужчины и женщины, число нарушений составило 3,5%. Если рассмотреть подробно все эти 66 случаев, что было мной проделано, то обращает на себя внимание, что подавляющее большинство случаев рождения детей до первой ревизии (якобы в скитах) связано с прописными или вообще не записанными староверами. В 1723 году во время ревизии скитские старосты выборно подобрали дополнительные сведения о незаписанных, предшествующих «сказкам» с 20-21 годов, староверах. Указывали, почему они не записали тех или иных жителей. Оказывается, все прописные староверы в момент подачи «сказок» отсутствовали в скитах и явились накануне 1723 года. Старосты подробно описали, где и в какие годы находились отсутствующие. Такие дополнительные сведения содержатся в деле № 2367, озаглавленном в сказке о крестьянах Коломенского уезда 1723 года. Все исследователи, обращавшиеся к материалам 1-й ревизии, использовали более компактное дело № 2373, в котором интересующие нас подробности были опущены, а оставлены только готовые подсчеты. Поэтому «невидимая» причина прописки осталась за пределами внимания исследователей.
По данным 2-й ревизии можно проследить, что крестьяне выходили из скитов, когда у них рождались дети. В большинстве случаев, обнаруженных в материалах 2-й ревизии, дети рождались в 30-х или в начале 40-х годов, что говорит об эволюции наблюдаемого явления в сторону его расширения.
Кто такие новожены?
О существовании в конце 30-х — начале 40-х годов практики выхода из скитов, чтобы жениться в волости, свидетельствует запись материалов 2-й ревизии жительницы скита Феодории Дмитриевой.
«Отец ея Соловецкой вотчины волости Кольжины. Привез ее отец в скит и тому прошло 8 лет. И оставив ее сиротою, вышел, женился Соловецкою же вотчиною в Кушинку».
В данном контексте очень важно учитывать свидетельства Мануила Петрова. Я повторю его слова:
«Только те женящиеся живут хотя и под ведомством, но или в волостях, между прочими крестьянами».
Слова Петрова предельно просто объясняют сомнительную ситуацию, когда в скитах будто бы живут женатые староверы и у них рождаются дети, о чем писали исследователи Соколовская и Куандыков, распространив это явление на все скиты. В действительности, женатые и рождавшие детей староверы проживали в государственных волостях, а не в скитах. Но в то же время они не теряли своей приписки к Выгорецким скитам.
В отдельных редких случаях семейные пары, приходившие в скиты, но не оставлявшие супружеских отношений, селились вдали от центра скита у больших озер или речек. Можно предположить, что так жили у реки Вожмы и некоторых озер. Тем не менее поселения включались переписчиками в состав скита.
В заключение можно сказать, что проживавшие в скитах староверы в основной массе подчинялись уставным правилам, запрещавшим супружеские отношения. Но, оставаясь в первую очередь крестьянами, привыкшими заниматься сельским хозяйством, для чего требовалось наличие большой семьи, скитяне пытались восполнить «недостаток» скитской жизни поисками жен и рождением детей в государственных волостях. Для этого они выходили на время из скитов, а потом возвращались обратно уже с женами и детьми. Надо полагать, что именно таких людей называли новоженами. О них говорилось в Соборном постановлении о новоженах, проживавших в скитах от 3 января 1725 года.
От редакции:
Практика бракосочетания жителей Выговского монастыря в новообрядческих храмах сохранялась, по-видимому, в течение всего XVIII века. Эта ситуация, очевидно, стала одной из причин обширной полемики среди поморцев, которая длилась почти сотню лет. В конечном итоге среди староверов-поморцев установилось мнение о допустимости бессвященнословного брака. В итоге в Выговском общежительстве на Соборе 1798 года был утвержден брачный чин. Несогласные с этим решением получили наименование старопоморцев и постепенно влились в состав филипповского и федосеевского согласий.
Комментариев пока нет