«Записки о Московии». Таинства Церкви на Руси первой половины XVI века

Одним из наиболее полных и достоверных описаний Русского государства первой половины XVI века являются «Записки о Московии», написанные опытным австрийским дипломатом, находившимся долгое время в Великом княжестве Московском — бароном Сигизмундом фон Герберштейном. Используя славянский язык, он общался с русскими и из первоисточников открывал для европейцев российское государство. В приведенном отрывке рассказывается о таинствах крещения, исповеди, причащения, а также о традициях праздников, поминания умерших, почитания святых, поста и десятины.

Использован перевод с латинского базельского издания 1556 года И. Анонимова, 1866 год.

***

Крещение

Крещение совершается следующим образом. По рождении мла­денца тотчас призывают священника, и он, стоя перед дверью покоя, в котором находится родильница, читает известные молитвы и наре­кает имя младенцу. Потом, обыкновенно в сороковой день, если не случится, что ребенок заболеет, его приносят в церковь и крестят, трижды погружая всего в воду, иначе они не считали бы его креще­ным. Затем он помазуется елеем, который освящен на страстной не­деле; наконец, он помазуется, как они говорят, миррой. Вода же для крещения каждого младенца освящается отдельно и тотчас после крещения выливается за дверью храма. Крестят младенцев всегда в храме, если только ребенок не из слишком отдаленных мест и если ему не может повредить холод. Для крещения никогда не берут теп­лой воды, кроме разве как для больных младенцев. Восприемники назначаются по воле родителей, и всякий раз как они [повторяя за священником определенные слова] отрекаются от дьявола, они плюют на землю. Священник остригает также у младенца (прядь) волос, за­катывает ее в воск и кладет в храме на определенном месте. Они не употребляют (при этом) ни соли, ни слюны, (смешанной) с землей.
 

Исповедь

Хотя исповедь и полагается по их уставу, однако простой народ думает, что это дело государей и что она преимущественно приличе­ствует знатным господам и наиболее именитым (praestantiores, ansehlich) мужам. Исповедуются около праздника Пасхи с великим сер­дечным сокрушением и благоговением. Исповедующий вместе с испо­ведующимся становятся посредине храма, обратив лицо к какой-ни­будь иконе, нарочно для этого поставленной. Затем по окончании ис­поведи и наложения, сообразно с родом греха, покаяния они прекло­няются перед этой иконой, осеняют крестным знамением лоб и грудь и, наконец, с громким стенанием восклицают: «Исусе Христе, Сыне Божий,  помилуй  нас!» — ибо эта  молитва у них общепринята. Некоторым в качестве покаяния назначаются посты, другим — определен­ные молитвы, ибо молитву господню знают весьма немногие; некото­рых, свершивших какой-нибудь слишком тяжкий грех, они омывают водой. Именно в праздник Богоявления (Epiphania Domini, der heilligen drey Khunig Tag) они черпают проточной воды и, освятив ее, хра­нят целый год в храме для очищения и омовения наиболее тяжких прегрешений. Далее, грех, совершенный в день субботний, они счита­ют более легким и налагают за него менее покаяния. Существует мно­жество причин, к тому же совершенно ничтожных, по которым у них запрещается вход в церковь, однако недопущенные становятся обычно у дверей и оттуда видят и слышат священнодействие так же, как ес­ли бы они были в храме.
 

Причащение

Причащаются они под обоими видами, соединяя хлеб с вином, то есть тело с кровью. Священник берет лжицею частицу из чаши и подает ее причащаемуся. Всякий может принимать Тело Господне столько раз в году, сколько ему будет угодно, но при условии пред­варительной исповеди; впрочем, у них есть для того и установленное время — около праздника Пасхи. Они дают причастие семилетним де­тям, говоря, что в этом возрасте человек уже может грешить. Если ребенок болен [или отходит], так что он не в состоянии принять хлеба, то ему вливают каплю из чаши. Святые тайны освящаются для при­частия только во время богослужения, для больных же они освяща­ются в четверг на Страстной неделе и сохраняются весь год. А когда потребуется, священник берет оттуда частицу, которую кладет в ви­но и, хорошо смочив, дает больному, затем он прибавляет немного теплой воды.

Ни один из монахов и священников не отправляет канонические [как они говорят] часы (canonicae horae; sein aufgesetzte tagzeit) ина­че, как имея перед собой образ, и к нему всякий раз прикасается с великим благоговением. Если кто выносит образ на люди, то высоко поднимает его в руках, и все проходящие усердно чтут его, обнажая голову, знаменуясь крестом и кланяясь. Евангельские книги они по­лагают только в почетных местах, как священную вещь, и не прика­саются к ним руками, если прежде не осенят себя крестом и не вы­кажут почтения, обнажая и склоняя голову, затем только берут их в руки с величайшим благоговением. Также и хлеб, даже до того как он, по нашим понятиям, освящен положенными словами, они проносят по церкви и с молитвой благоговейно преклоняются перед ним.
 

Праздники

Именитые мужи чтут праздничные дни тем, что по окончании богослужения устрояют пиршество и пьянство и облекаются в более нарядное одеяние, а простой народ, слуги (domestici) и рабы по большей части работают, говоря, что праздничать и воздерживаться от работы — дело господское. Граждане и ремесленники (mechanici, Handtwerchsleut) присутствуют на богослужении, по окончании которого возвращаются к работе, считая, что заняться работой более богоугодно, чем попусту растрачивать достаток и время на питье, игру и тому подобные дела. Человеку простого звания воспрещены напит­ки: пиво и мед, но все же им позволено пить в некоторые особо тор­жественные дни, как например, Рождество господне, праздник Пасхи, Пятидесятница и некоторые другие, в которые они воздерживаются от работы, конечно, не из набожности, а скорее для пьянства.  

Праздник Троицы они справляют в понедельник во время праздника Пятидесятницы. В восьмой же день Пятидесятницы — праздник Всех святых. А день Тела Христова, как это в обычае у нас, они не чтут.

[При клятвах и ругательствах они редко употребляют Имя Господ­не, а] когда клянутся, то подтверждают свои слова и обещания цело­ванием креста. Обычное их ругательство, как и у венгров, такое: «Пусть собака спит с твоей матерью» и т. д.

[Осеняя себя крестным знамением, они делают это правой рукой как бы уколом прикасаясь сперва ко лбу, потом к груди, затем к пра­вой и, наконец, к левой ее стороне, образуя таким образом крест. Если кто-нибудь водит рукой иначе, то они считают его не за едино­верца, а за иностранца; я помню, как они обозвали этим именем меня и бранили за то, что я, не зная об этом обряде, водил рукой иначе].
 

Чистилище

Никто из них не верит в чистилище, говоря, что у каждого усоп­шего есть свое место по его заслугам; для благочестивых оно назна­чено светлое, вместе с милостивыми ангелами, а для нечестивцев — темное, покрытое густым мраком, вместе со страшными ангелами; здесь они ожидают страшного суда. Ввиду (такого) места и милости­вых ангелов (одни) души познают благодать Божью и всякое время призывают судный день, а другие — наоборот. И они полагают, что душа, отделившись от тела, не подлежит наказанию, ибо если душа осквернила себя, находясь в теле, то и искуплению она должна под­вергнуться вместе с телом. Что же касается заупокойной службы, ко­торую они справляют по умершим, то они веруют, что этим возможно вымолить и добиться для душ более сносного места, находясь в ко­тором им было бы легче ожидать будущего суда. Святой водой никто не кропит себя сам, а может получить окропление только от священ­ника. Кладбищ для погребения тел они не освящают, ибо говорят, что земля сама освящается помазанными и освященными телами, а не тела землей.
 

Почитание святых

Среди святых они особенно чтут св. Николу Барийского и еже­дневно рассказывают о его многочисленных чудесах. Приведу одно из них, которое случилось немного лет назад. Некий Михаил Кизалецкий (Kyzaletzki), муж знатный (magnus) и храбрый, преследовал в бою с татарами одного именитого (magni nominis, nambhafft) тата­рина, спасавшегося от него; видя, что лошадь не может бежать быст­рее и он не сумеет догнать его, Михаил сказал: «Никола, дай мне догнать эту собаку». Татарин, слыша это, в ужасе воскликнул: «Ни­кола, если он догонит меня с твоей помощью, то ты не совершишь никакого чуда; если же спасешь от преследования меня, чуждого тво­ей вере, велико будет имя твое». Говорят, лошадь Михаила стала, и татарин ускользнул; а затем будто бы этот татарин за свое спасение приносил ежегодно, пока был жив, Николе определенное количество мер меда и столько же мер посылал Михаилу также в память своего избавления, присоединяя к ним еще и богатое платье из куньего меха.
 

Пост

В четыредесятницу они постятся семь недель подряд. В первую (неделю), которая у них называется Syrna, т. е. «сырная» (caseacea), они едят молочное; в последующие же  недели все они, кроме путе­шествующих, воздерживаются даже от рыбы. Некоторые принимают пищу только по воскресеньям и субботам, а в остальные дни воздер­живаются от всякой пищи. Некоторые же принимают пищу по вос­кресеньям, вторникам, четвергам и субботам, а воздерживаются три дня. Есть очень много и таких, которые в понедельник, среду и пят­ницу довольствуются куском хлеба с водой. Остальные посты в  году они соблюдают не так строго; постятся же они начиная с восьмого дня по пятидесятнице, на который у них приходится праздник Всех святых, и до праздника Петра и Павла; этот пост называется петров­ским. Затем у них есть пост Пресвятой девы, с первого августа до Ус­пения Марии. Также Филиппов пост в продолжение шести недель пе­ред Рождеством Христовым; Филипповым он именуется потому, что согласно их календарю начало его приходится на Филиппов день. Наконец, если праздник Петра и Павла, а также Успения придется на среду или пятницу, то тогда и в этот день они не вкушают мяса. Они не чествуют постом кануна ни одного святого, кроме Усекновения главы святого Иоанна, которое справляют ежегодно 29 августа. Если в Великом посту четыредесятницы случится какой-нибудь торжественный день, как, например, Благовещения Марии, то тогда они упот­ребляют в пищу рыбу. На монахов же наложены посты гораздо более строгие и тяжелые, и им приходится довольствоваться квасом, то есть кислым питьем и водой, смешанной с закваской. И священникам в это время запрещены мед и пиво, хотя теперь все законы и уставы все более приходят в небрежение и нарушаются. Помимо поста они вкушают мясо в субботу, а в среду воздерживаются.
 

О вероисповедании московитов

Учителя, которым они следуют, суть: Василий Великий, Григорий и Иоанн Хрисостом, которого они называют Slatausta, т. е. «золотые уста». Проповедников у них нет; по их мнению, достаточно присут­ствовать при богослужении и слушать слова [Евангелий, посланий и других учителей], которые священник читает у них на родном языке. Сверх того, они рассчитывают тем самым избежать разницы во мне­ниях и ересей, которые по большей части рождаются от проповедей. В воскресенье они объявляют праздничные дни следующей недели и читают публичную исповедь. Кроме того, они считают правильным и непреложным для всех все, во что, как они видят, верит сам государь и что он думает.

В Москве мы узнали, что константинопольский патриарх по просьбе самого московита прислал некоего монаха, по имени Максимилиан, чтобы он по здравом суждении привел в порядок все книги, правила и отдельные уставы, относящиеся к вере. Когда Максимили­ан исполнил это и, заметив много весьма тяжких заблуждений, объ­явил лично государю, что тот является совершенным схизматиком, так как не следует ни римскому, ни греческому закону — итак, повторяю, когда он сказал это, то, хотя государь очень благоволил к нему, он, говорят, исчез, а по мнению многих, его утопили. За три года до нашего приезда в Московию некий греческий купец из Каффы, Марк, как говорят, сказал то же самое и также был схвачен и убран с глаз долой, хотя турецкий посол крайне настойчиво ходатай­ствовал тогда за него. Грек Георгий, по прозвищу Малый, казнохра­нитель, канцлер (cancellarius, Cantzler) и главный советник государев, примкнувший к этому мнению и защищавший его, был немедленно за это отрешен от всех должностей и лишился государевой милости. Но так как государь никоим образом не мог обходиться без его услуг, то милость была ему возвращена, но приставлен он был к другой долж­ности. Это был муж выдающейся учености и многосторонней опытно­сти; в Московию он приехал с матерью государя. Государь до такой степени уважал его, что однажды, позвав его к себе больного, поручил нескольким своим первым и именитым советникам принести его в свои покои вместе с санками, в которых он сидел. Но когда его привезли во дворец, то он отказался, чтобы его несли по столь многочисленным и высоким лестницам; его сняли с саней, и он стал помаленьку подниматься к государю. Государь случайно увидел его и, придя в силь­ный гнев, велел положить его на носилки и принести к себе. Нако­нец, посоветовавшись с ним и окончив дело, он велел снести его на носилках по ступеням и распорядился впредь постоянно носить его как вверх, так и вниз (по лестнице).

Главная забота их духовенства состоит в том, чтобы приводить всех людей в свою веру. Монахи-отшельники давно уже привлекли в веру Христову значительную часть идолопоклонников, долго и уси­ленно сея у них слово Божье. И по сей день отправляются они в раз­ные страны, расположенные к северу и востоку, куда добраться воз­можно не иначе, как с величайшими трудами и, вследствие голода, опасностью для жизни, не надеясь получить от того никакой выгоды, которой и не ищут; подкрепляя иногда Христово учение и (своей) смертью, они ищут только свершить богоугодное дело, призвать на путь истины души многих, совращенных с него заблуждением, и при­обрести их Христу.

Главный монастырь в Московии — Святой Троицы, отстоящий от города Москвы на двенадцать немецких миль к западу. Похороненный там святой Сергий, говорят, совершает много чудес, и дабы почтить его, (туда) стекается поразительно мно­го племен и народов. Там бывает часто сам государь, а простой народ собирается туда ежегодно по определенным дням, причем кормится от монастырских щедрот. Рассказывают, будто там есть такой медный котел, в котором варится особая пища, чаще всего овощи, и выходит так, что сколько бы народу там ни собралось, много ли, мало ли, пи­щи всегда остается столько, чтобы ею была сыта монастырская че­лядь, и никогда не бывает ни недостатка, ни излишка.

Московиты похваляются, что они одни только истинные хри­стиане, а нас осуждают как отступников от первоначальной церкви и древних уставов. Поэтому если какой-нибудь человек нашей веры пе­реходит к московитам добровольно или даже убегает к ним, желая якобы посмотреть и принять их веру, то они говорят, что его не сле­дует отпускать или выдавать по требованию господина. Это стало мне известно благодаря одному удивительному случаю, который считаю нужным привести здесь. При моем отправлении в Московию некий знатный краковский гражданин поручил мне, а вернее, почти про­тив моей воли отдал мне на руки одного молодого человека, происхо­дившего из знатной фамилии Бетманов (Bethmani), по имени Эразм. Это был юноша не без образования, но до такой степени преданный пьянству, что иногда напивался до безумия и своими непрестанными попойками однажды вынудил меня приказать, чтобы его связали. И вот, удрученный сознанием своего проступка, он однажды ночью бежал из города Москвы, сговорившись с тремя московитами и моим кучером-поляком. Переправившись через реку Оку, они двинулись к Азову (Asoph, Asow). Узнав об этом, государь немедленно разослал во все стороны [своих ездовых (veredarii), которые у него называются гонцами (gonecz), чтобы вернуть беглеца. Те, встретив] караульных, которые расставлены в тех местах из-за непрерывных набегов татар [рассказали им, что случилось, и убедили и этих караульных поехать на розыски беглецов]. Навстречу им попался человек, который сказал, что, пользуясь ночной темнотой, ускользнул от пятерых всадников, за­ставивших его показать им прямой путь на Азов. Так караульные на­пали на след и ночью заметили костер, который те зажгли. Тихо, на­подобие змей, они подползли к лошадям беглецов, которые паслись, бродя вокруг места ночлега, и отогнали их подальше. А когда мой кучер проснулся и хотел привести обратно лошадей, отошедших слиш­ком далеко, преследователи выскочили из травы и, грозя убить, если он издаст хоть малейший звук, связали его. Затем, когда они снова стали отгонять лошадей дальше, а их хотели привести обратно, один, другой и третий из беглецов, они все по очереди были таким же спо­собом схвачены из засады, кроме одного Эразма, который, когда на него напали, обнажил саблю и стал защищаться, зовя на помощь Станислава, — это было имя кучера. А когда тот ответил, что схва­чен и связан, Эразм бросил саблю и воскликнул: «Раз ты схвачен, то и я не хочу ни быть на свободе, ни оставаться в живых!» И он сдался, хотя они находились всего в двух днях пути от Азова. Когда пленники были приведены обратно и я попросил государя, чтобы мне вернули моих людей, он ответил, что нельзя никому выдавать чело­века, который перешел к московитам для восприятия истинной веры — как сказано выше, они утверждают, будто одни владеют ею. Все же кучера он мне скоро вернул. Когда же он отказался вернуть Эразма, я сказал приставленному ко мне распорядителю, который у них назы­вается приставом, что плохо будут думать и говорить о государе, ес­ли он станет отнимать у послов их слуг. А чтобы ни государь, ни я не могли навлечь на себя обвинение, я попросил позволить Эразму предстать пред его советниками в моем присутствии, дабы узнать об его желании лично от него. Когда это с согласия государя было ис­полнено, я спросил Эразма, из-за веры ли он желает остаться у государя. Он подтвердил это, и я заметил: «Что посеешь, то и по­жнешь». Впоследствии, когда один литовец из свиты графа Нугарола стал отговаривать Эразма от его намерения, то получил от него в ответ, будто он боялся моей строгости. Тогда литовец предложил ему, не пожелает ли он вернуться, если граф примет его в свою свиту; Эразм согласился. Дело доложили графу, и тот спросил у меня, согласен ли я. Я ответил, что со своей стороны предоставляю ему пол­ную свободу. Ибо я и сам желал устроить (дело так), чтобы родствен­ники Эразма не истолковали случившегося иначе, чем это было на са­мом деле.

Впрочем, обыкновенно к московитам убегают редко, и только те, кто не может жить в безопасности в другом месте. Таков был в наше время Северин Нордвед (Nordwed), адмирал (praefectus maris, Haubtman am Мог) у короля Дании Христиерна. Этот Северин был человеком воинственным, но готовым на всякое дело во имя дьявола; я много о нем слышал [но из благоразумия все это опускаю]. Когда он узнал, что король своей жестокостью в Хольмии (Holmia), столице Шведского королевства, на их языке именуемой Стокгольмом (Stok-holm), навлек на себя ненависть своих подданных и добровольно уда­лился из Датского королевства, то занял какое-то укрепление на ост­рове Готланд (Gotlandia), который простирается на двенадцать не­мецких миль, откуда долгое время наводил страх на Балтийское мо­ре, не щадя никого и грабя одинаково друзей и врагов. Наконец, ког­да он уже боялся всех, смотревших на него как на общую напасть, и не находил ни одного места, где бы мог чувствовать себя в безопас­ности от засад, он взял с собой некоторое число разбойников и убежал к московиту на нескольких кораблях, прибыв в реку Нарву (Narva) к крепости московита Ивангороду (Iwanowgorod). Отсюда сухим путем он был отведен в Москву в тот же год, когда я там находил­ся; по ходатайству цесаря Карла V он был отпущен и, сраженный пулей, погиб у него на службе при осаде итальянского города Флорен­ции.
 

О десятинах и некоторых других обычаях

Просветясь в 6496 году таинством животворящего крещения, Вла­димир вместе с митрополитом Львом установил давать со всех своих имуществ десятину для бедных, сирот, немощных, престарелых, чу­жеземцев, пленных, для погребения бедных, а также для помощи тем, кто имеет многочисленное потомство, у кого имущество погибло при пожаре и, наконец, для облегчения участи всех несчастных и для церк­вей бедных монастырей, а главным образом для (поддержания) мест успокоения (refrigerium) живых и мертвых. Владимир же подчи­нил власти и суду духовному всех архимандритов, священников, дья­конов и весь чин церковный: монахов, монахинь и тех женщин, кото­рые приготовляют просфоры (proscura) для богослужения и кото­рые у них называются просвирнями (Proscurnica), а равным образом и детей священников, врачей, вдов, повивальных бабок и тех, с кем случилось чудо от кого-либо из святых или кто был отпущен на волю ради спасения чьей-либо души, наконец, отдельных служителей мо­настырей и больниц и тех, кто шьет одеяние монахам. Таким образом, по поводу всякой вражды и споров между названными выше лицами епископ сам как полноправный судья может произносить приговор и постановление. Если же какое-либо несогласие возникнет между ми­рянами и этими лицами, то дело решается общим судом.

Просвирни суть женщины уже бесплодные, у которых нет более месячных и которые пекут хлеб для священнослужения, называемый просфорой.

Епископы должны также судить разводы как в среде князей, так и бояр и всех мирян, которые содержат наложниц. Епископскому суду подлежат и случаи, когда жена не повинуется мужу, когда кто-нибудь уличен в прелюбодеянии или блуде, когда кто женится на кровной родственнице, когда один из супругов умышляет какое-либо зло против другого; они судят также ведовство, чародейство, отравле­ние, прения, возникшие из-за ереси или блуда, или если сын будет слишком жестоко бранить и оскорблять родителей или (брат) — сестер. Кроме того, им надлежит карать содомитов, святотатцев, гра­бящих могилы, и тех, кто в целях чародейства отламывает кусочки от образов святых или от распятия, кто приведет в святой храм со­баку, птицу или другое какое нечистое животное или станет упот­реблять их в пищу. Сверх того, они должны определять и устанавли­вать единицы измерения. Никто не должен удивляться, если в уже рассказанном мной найдет противоречия с этими правилами и пре­даниями; ведь разные установления в разных местах настолько же изменились от времени, насколько большинство их развращены и ис­кажены из-за жадности (судей) до денег.

Всякий раз, как государь угощает митрополита обедом, он, в случае отсутствия своих братьев, обычно предлагает ему первое мес­то за столом. А на поминках, если он пригласит митрополита и епис­копов, то в начале обеда сам подает им пищу и питье, а затем назна­чает своего брата или какое-либо лицо княжеского достоинства (princeps vir, Furst), чтобы они заменяли его до конца обеда.

Я добился того, чтобы видеть их обряды, которые имеют место в торжественные дни в храмах. В оба моих посольства я ходил на праздник Успения Марии [т. е. 15 августа] в главный храм в крепо­сти, устланный ветками деревьев. Там я видел государя, стояв­шего с непокрытой головой у стены направо от двери, в которую он вошел, и опиравшегося на палку — посох, как они ее называют; перед ним некто держал в правой руке его колпак (Colpack); со­ветники же государя стояли у столбов храма, на каковое место были приведены и мы. Посредине храма на помосте стоял митрополит в торжественном одеянии; на голове у него была круглая митра, ук­рашенная сверху изображениями святых, а снизу — горностаевым ме­хом; он, так же как и государь, опирался на палку-посох. Затем, пока другие пели, он со своими служителями стал молиться. Потом, на­правившись к алтарю, он повернул вопреки нашему обычаю влево и вышел через малую дверь в предшествии певчих, священников и дья­конов, один из которых нес на голове блюдо с хлебом, уже готовым для освящения, а другой — покрытую чашу; прочие несли подряд среди громких возгласов и благоговения стоящего вокруг народа об­раза святых Петра, Павла, Николу, (одного) архангела. При этом некоторые из стоящих кругом восклицали: «Господи, помилуй!» Дру­гие по отеческому обычаю касались лбом земли и плакали. Вообще народ провожал проносимые вокруг иконы, являя разнообразные зна­ки благоговения и поклонения. По окончании обхода они вошли в средние двери алтаря, и началось священнослужение, или, как они говорят, высшая служба. Все священнослужение, или месса, обычно совершается у них на собственном народном языке. Кроме того, под­ходящие к случаю послания и Евангелие, чтобы народу было лучше слышать их, читаются перед народом вне алтаря. [В первое мое по­сольство я видел, как в этот самый праздничный день свыше ста чело­век работали во рву крепости, ибо, как мы скажем ниже, праздну­ют у них обычно только государи и бояре.