Многим пользователям Рунета знакомо имя Юлии Назаренко, головщицы знаменного хора «Древняя Русь» с Кубани (станица Новодонецкая, Свято-Троицкий храм РПЦ). По состоянию на середину февраля 2022 года у Юлии — около 15,7 тыс. подписчиков в Инстаграме (@znamennychant), свыше 5,4 тыс. на YouTube («Юлия Назаренко Древняя Русь», 485 тыс. просмотров), а больше всего — в TikTok (@Drevnjarus) — 31 тыс. подписчиков, 514 тыс. лайков!
Это уникальный пример того, как древняя знаменная традиция песнопений преподносится современному слушателю в формате новых медиа и встречает заметный резонанс — по полмиллиона лайков в самых модных соцсетях. Подобное творческое соединение новаторства и традиционализма всегда было яркой характеристикой старообрядческого и шире — общерусского сознания.
На страницах Юлии Назаренко в социальных сетях ежедневно публикуются фрагменты богослужений, выступлений хора или сольных записей, которые собирают немалое число просмотров и комментариев. Наряду с древнерусским пением, Юлия показывает подписчикам и другие образцы древней церковной музыки, например, грузинской, а кроме того, русские духовные стихи, колыбельные, народные песни. В разговоре с ней мы попытались понять феномен ее успеха на онлайн-платформах и получить представление о взглядах на некоторые вопросы.
***
«Я буквально жила в рукописном отделе»
Я выросла в семье музыкантов и филологов. Папа в 1982 году окончил Санкт-Петербургскую консерваторию как дирижер-хоровик, преподает в музыкальном колледже. У мамы за плечами несколько образований: она окончила Краснодарское музыкальное училище (как теоретик), Кубанский госуниверситет (переводчик английского языка), позже получила второе высшее образование как филолог и лингвист. Мама преподавала в КубГУ латынь, защитила кандидатскую на языковедческую тему. Я стала заниматься музыкой с 6 лет в музыкальной школе в Краснодаре (сейчас она носит имя С. В. Рахманинова). Там поняли, что у меня «хорошие уши» и мне повезло с
педагогом по сольфеджио Т. Б. Сафоновой, благодаря ее методике дети уже в нулевой год могли на слух различать септаккорды, интервалы, так развивались задатки. Также все восемь лет меня учил уникальный педагог, композитор В. И. Малюченко.
В 15 лет мама показала мне вырезку из журнала — там была какая-то фотография крюковой записи песнопения. Впечатление было неизгладимым, я ничего подобного не видела в своей жизни, никогда! Все внутри словно перевернулось, как будто я открыла то, что во мне уже было. Я тогда была на первом курсе училища.
Воцерковились мы с братом благодаря скаутскому движению — Организации российских юных разведчиков. Мы ездили в Подмосковье, и там впервые были на исповеди, нас причастили, хотя мы совершенно не понимали, что это было, но ощутили благодать, и сердце это запомнило. Затем уже в Краснодаре брат начал ходить в Скорбященский храм Краснодара, и настоятель о. Алексий Касатиков благословил меня петь в хоре. Я училась тогда на 2-м курсе музыкального училища, на историко-теоретическом отделении и параллельно с училищем заканчивала 10-11-й классы школы экстерном.
Брат начал прислуживать в алтаре, учась в КубГУ на англо-греческом отделении, после этого он учился в Афинах на богословском факультете, затем жил и учился в Швейцарии. В Москве, работая в ОВЦС МП, он познакомился с митр. Меркурием Ростовским, который пригласил его служить в свою епархию (сейчас о. Александр Назаренко — настоятель храма апостола Андрея Первозванного г. Ростова-на-Дону — прим. ред.).
Первые годы на клиросе оставили неизгладимое впечатление, я всем сердцем полюбила храм. Ничего другого не желала после воцерковления, как служить Богу, мечтала учиться в семинарии на регента, но мои родители категорически не хотели даже слышать об этом. Благодаря их настойчивости и запрету поступать на регентское, я попала в Санкт-Петербургскую консерваторию. Поначалу я расстроилась, но тут чудом узнала, что в Консерватории есть уникальное отделение, где учат древнему церковному пению, знаменному распеву, и тут я вспомнила про ту вырезку с крюковой рукописью, и во мне как будто началась новая жизнь. Это было удивительно!
На 3-м курсе музыкального училища я ездила на Бражниковские чтения в Петербург, познакомилась с преподавателем А. Н. Кручининой, она меня прослушала и сказала поступать. На подготовку у меня было всего 2 месяца, но я прочла всю требуемую литературу и поступила. Я была крепким, хорошо подготовленным студентом, отличницей, любила музыку, и с головой погрузилась в изучение древнерусского певческого искусства. Пока училась, я буквально жила в рукописном отделе, посвящала себя этому на 150%. Мне непередаваемо нравилось работать в рукописных отделах.
Запах книг, их внешний вид, тактильные ощущения от переплетов и страниц — сколько певцов пели по ним! Трепет, радость, счастье переполняли.
Училась у З. М. Гусейновой и А. Н. Кручининой. Альбина Никандровна — ревнитель знаменного пения, она зажигала, эмоционально вовлекала каждого из нас, зарядила нас на всю жизнь любовью к делу, тем, что мы должны развивать церковное знаменное пение, нести его в массы, петь на клиросе, защищать диссертации. Преподавала у нас Т. В. Швец, руководитель Ансамбля древнерусской музыки СПбГК «Знамение». Еще один год вела Н. В. Мосягина, руководитель хора «Ключ разумения». У них очень разные вокальные ансамбли, у каждого свой особый стиль. Жаль, что они не создали своих публичных аккаунтов в соцсетях. Мало что выставляется на общее обозрение, у этих хоров нет сайтов. Деятельность остается загадочно-концертной для избранных, для узкого круга кафедры древнерусского певческого искусства.
Я мечтала, что у меня будет собственный хор, и я была уверена, что это получится. Моя мечта осуществилась через полгода после того, как я вернулась домой. О. Алексий Касатиков дал помещение и благословил собрать группу желающих изучать знаменное пение. Пока я по вечерам занималась со своим любительским хором, муж нянчил первую дочку, Александру, потом у нас родилось еще четверо. Я живу в станице Азовской, а службы идут в станице Новодонецкой. Они находятся на расстоянии 150 км друг от друга, и мы туда ездим в субботу-воскресенье и по большим праздникам. Хор приезжает с ночевкой из Краснодара. Встреча длится сутки. За это время успеваем и провести спевку, и спеть службы, и сделать записи после служб. Особенно активно стали работать, когда я завела соцсети. Наш настоятель, о. Александр Ефименко, разрешает мне все и радуется тому, что слышат. Всегда доступен храм, в котором мы можем записать песнопения, даже по ночам нам дают ключи.
Генетическая связь со старообрядчеством
Я казачка по отцу, у него папа донской казак, а мама кубанская казачка. Со стороны Дона все печально, во время Гражданской предки наши бежали на Кубань, многих отцов поубивали, остался только дед Пантелеймон. Во мне половина казачьей крови и половина русской, еще есть украинская часть. Доминанта — это древнерусское, вообще все русское импонирует мне больше, чем казачье, хотя я очень четко ощущаю в себе задатки казаков, это мне помогает продвигать свое дело смело, без стеснения, напористо. Но я люблю русскую одежду, русские песни, вообще все русское. Не умею петь в народном стиле, как казаки, но в консерватории пела и в народной манере.
Со стороны моей бабушки по маме, Александры (она из Саратовской области, деревня Хмелевка), судя по захоронениям на кладбище и другим признакам, есть предположения, что в роду были старообрядцы — неизвестно, какого согласия. Моя прабабушка Анисия в советское время ходила в храм, у нее дома была Казанская икона Богородицы, и она молилась. Бабушка никогда не рассказывала про веру, никогда не критиковала неверующих внуков, не навязывала ничего, свято верила и соблюдала православные обычаи. Видимо, со стороны Волги у меня есть генетическая связь со старообрядчеством.
нравится деткам? Распространено мнение, что традиционные напевы очень близки именно детям.
Параскева, пятый мой ребенок, полюбила «Здрав буди, о прекрасный Сыне» — Колыбельную Богородицы. Но у каждого ребенка была своя любимая колыбельная, свои песни. Часто я пела им древнерусские колыбельные. Согласна с тем, что детской психике это очень близко, это традиционные напевы, они очень органичны, в них пульсируют природные ритмы, что-то речевое русское, опять же, генетическая память.
Параскева, которая у меня часто на руках, очень любит слушать, даже видно, как она осмысляет и запоминает мелодию. Недавно я распела столповым распевом тропарь преп. Гавриилу (Ургебадзе), святому, недавно прославленному Грузинской и Русской Церквами — это пример того, что традиция живет и можно распевать осмогласно любые новые тексты. Так вот, там много оборотов «трясогласной стрелы», характерной для 1-го гласа, и Параскева на этих местах на видео трясла головой, как будто говорила «нет», из-за этого пришлось перезаписать много дублей. Но когда я пересмотрела ролик, я поняла, что она тряской головы обозначает тряску в голосе, это так удивительно, что ребенок движениями тела иллюстрирует распев! Остальные дети в основном слышат меня на службах. Мама ассоциируется у них с древним пением.
«Знаменное пение — это особое качество молитвы»
Думаю, что писать икону в древнерусском стиле гораздо легче, чем петь древнерусские песнопения, потому что художнику легче перестроиться, чем музыканту. Я не иконописец, но мне так кажется. Это два принципиально разных направления в искусстве, во времени: икона это запечатленное раз и навсегда время, а музыка это вечное движение, движение во времени, его невозможно запечатлеть, и в этом заключается особая сложность исполнения песнопений.
И конечно же, распространению знаменного пения мешает нехватка кадров. Никто не любит, когда поют плохо, а знаменный часто поют к сожалению, плохо, неинтересно, скучно. Наверное в этом кроется причина, почему знаменный распев не распространен. В аккаунте в TikTok я вообще не акцентирую, что это древний, редкий стиль пения, просто «радостное церковное пение», и все. Новая аудитория — люди, которые мало бывают в храме, не знакомы с церковным пением — «на ура» воспринимают знаменное пение. Напротив, те кто давно в церкви и вырос на партесных песнопениях, у них уши словно закрыты, они не хотят ни видеть, ни слышать. «Не вливают вина молодого в мехи ветхие» (Мф. 9, 17). Одна московская регент ни с того ни с сего даже забанила меня в Инстаграме! при этом ее собственный аккаунт — это просто ужас. Например, она на обычный 4-й глас в один голос поет длинный тропарь в течение двух минут, при этом сама себе дирижирует, люди это смотрят и восторгаются. До чего докатилась наша церковная певческая культура — до совершенно неинтересного пения! Это пример того, как люди не понимают знаменный распев, будучи музыкантами и певцами в обычном современном церковном стиле. Часто и священники боятся недовольства, особенно там, где давно ходят прихожане, в городских храмах, там люди или даже клирос могут начать возмущаться. И дело не идет.
Насчет равноценности знаменного пения и западноевропейского партеса — никогда не соглашусь. По мне, так знаменный распев и вся древнерусская певческая культура вообще не сравнимы с современной по той причине, что там соблюдаются законы аскетики, там есть церковные символы и вообще это пение, а не музыка. То, о чем пишут такие авторы, как Б. Кутузов, В. Мартынов, — я с этим согласна. При этом я ни в коем случае не вступаю в конфронтацию с современным церковным пением — Боже сохрани! Самое главное, что служба идет, благодать снисходит независимо от того, какое пение на службе, и это ни в коем случае не влияет на совершение таинств. При этом знаменное пение действительно помогает молиться, хотя и не имеет сакрального значения. Это просто качество нашей молитвы. Качество вообще богослужения.
Можно провести такое сравнение: кто-то живет в избушке с щелями между бревен, а кто-то строит себе теплый каменный дом. Для меня древнее пение — это добротный красивый каменный дом, в котором приятно жить. Или, знаете, как правильное питание или просто еда. Можно есть по расписанию, полезные продукты, без быстрых углеводов, алкоголя и прочих вредных вещей, но если ты их ешь, ты не перестаешь быть человеком. Другое пение — ну, что ж поделать, есть, конечно, красивые песнопения, но это совсем другое, это музыка, музыкальные законы. Сравнивать это просто невозможно. Древнее пение превосходит четырехголосное просто даже по канонам, потому что оно следует им, а не западноевропейским законам. Это мало кого интересует сейчас. Знаменное пение намного выше, но при этом повторю, что главное на литургии — это совершение таинства.
«99,9%, комментариев — положительные»
Нельзя сказать, что древнерусская традиция беднее, она другая, она прекрасна, там не только знаменное, есть еще строчное пение, и кстати для меня загадка, почему старообрядцы его не поют, я в нем вижу ангельский чин, что-то необыкновенное, как будто херувимы поют с серафимами. Есть путевой, демественный распев. Так что знаменная русская традиция очень богатая. Византийской традицией я почти не занимаюсь, я ее совсем не знаю. Основная традиция у меня знаменная, и я не лезу в «византию».
Тут надо сказать, что мы живем на Кубани, где много народов, начинается Северный Кавказ, другая природа, другие временные темпы. В моем окне я вижу горы, в России такого нет. Горы рождают несколько иное пение, исон очень хорошо ложится, грузинское пение великолепно подходит для нашей местности. Но все эти традиции каноничны, их тоже нельзя сравнивать с западноевропейской системой, в них соблюдены церковные каноны пения, это одноголосие, если даже с исоном — символом вечности, нет повторов слов, главное — это молитва, распев доносит ее до нас, на первом месте — слово. Петь только знаменный распев — это достаточно аскетично слушается, больше подходит для монастырей. Даже в Древней Руси по праздникам, на богослужениях архиерейских или где присутствовали великие князья, были отличительные черты, и строчное многоголосие украшало службы. Знаменный распев — это основа, это осмогласие, а песнопения неизменяемые можно петь более торжественно, я себе это позволяю на клиросе, это нравится священнику и прихожанам. Ну и для развития певческого кругозора это тоже очень неплохо, чтобы появились новые нейронные связи.
По моим наблюдениям, грузинское пение и строчное многоголосие — как брат и сестра, на одной службе это слушается великолепно. Мы, русские, очень космополитичные в принципе люди, когда-то была Империя, много разных народов тут проживает.
Отдельные малые народы очень бережно хранят собственные традиции, а мы любуемся, наслаждаемся и принимаем все, поэтому у нас и западноевропейское пение прижилось. Такие мы есть, и ничего тут не поделаешь, все ведь разные.
Здорово, что старообрядцы сохраняют знаменный распев в чистоте, это замечательно. Благодаря им мы знаем, как его петь. У меня есть старообрядческие книги, я могу что-то исполнить на видео, записать ту или иную стихиру как памятник певческого искусства, исполнить на богослужении. Были случаи, когда я и на службе пела по крюкам и по древним текстам, с элементами даже наонной традиции. Но я в любом случае буду использовать и другие стили пения, потому что считаю, что это украшает службу и не вызывает недовольства со стороны священников и даже архиереев. Тем самым, дав им «сладкую конфету» грузинского пения, мы их накормим и «хлебом насущным» — знаменным распевом. Так как я в РПЦ, то, чтобы служить в единообразии, я решила, что буду петь по пореформенным текстам. То есть, находясь в русле новой традиции, я современных людей РПЦ приближаю к традиции знаменного пения: вот она, ничего в ней нет страшного, и тексты те же самые, только древние мелодии. Кому-то это не нравится, но я считаю, что у живой традиции много путей. Надо быть гибче и мудрее, чтобы знакомить с древними традициями.
Мне мыслится так, что знаменное пение это безусловно атрибут Древней Руси, нашей Родины. И больше всего оно подходит, конечно же, русским людям, их образу молитвы, потому что было создано для них. Но те глубинные, какие-то необыкновенные основы, которые там есть, безусловно являются культурным и духоносным наследием всего мира, как феномен, как шедевр, как что-то лучшее из того, что люди создали вместе с Богом и ангелами, и, конечно же, лучше всего петь его в России, на мой взгляд, и русским людям, потому что они больше всего будут его понимать, оно вообще отвечает такому цельному характеру русского человека, очень мощному, основательному. При этом безусловно в знаменном распеве есть удивительные черты ангельского пения, которые принципиально космополитичны, т.е. свойственны ангельской природе.
Недаром в православии нет строгости в языке, каждый народ служит на своем. Соответственно будут и свои мелодии. Вполне допустимо, что привносятся какие-то элементы национального, это совершенно нормально.
Соглашусь! Я очень счастливый человек профессионально, я очень люблю то, чем занимаюсь, мечтаю заняться этим еще более проникновенно, очень жду, когда подрастут мои детки, чтобы я смогла глубже погрузиться в крюки. Мечтаю научиться петь с листа, вспоминая начертания фит. Я пою по крюкам, но мне нужно заглядывать в фитники, потому что часто они не расшифрованы. Также я мечтаю заняться научной работой.
Когда-то мои родители издали глоссарий музыкальных терминов, и там есть раздел о древнерусской музыке, но сейчас информации стало больше, многое изучено, и я хотела бы отредактировать этот материал от и до. Именно в древнем пении творчество безмерно, нет никаких границ, это всегда интересно, неизведанно, всегда есть что-то новое, и это очень здорово.
Толчком послужило то, что мои дети подросли, младшей было 1,5 года, и я захотела что-то придумать для самореализации, для воплощения мечты. Я верю в возрождение знаменного пения на Руси, в нашей стране, пусть не всегда идет навстречу духовенство, пусть молчат патриарх с митрополитами, но каждый может делать свое дело. Лично я могу петь знаменный распев — со своим хором или сольно — и выкладывать его в доступные мне социальные сети. Международные музыкальные площадки пока не освоены, но я надеюсь, что скоро преодолею сложности, и знаменные песнопения будут представлены в Apple Music и Spotify. Когда я стала получать отклик, я не ожидала, что он будет такой сильный. Это настолько ценно! В основном, на 99,9%, комментарии положительные. Это прямо победа Божия, очень мало хейтеров и неприятных отзывов. Очень нравится подписчикам знаменное пение, что-то сильное пробуждается в душе у людей, когда они слушают песнопения в моем исполнении.
«Необходимы профессиональные учителя»
Честно говоря, лишь единицы пойдут дальше. Это факт. Я много думала о том, будут ли люди вообще петь знаменный распев. Очень многие, даже окончив наше отделение, его не поют. У людей есть отклик, но зачастую это очень наивно: как научиться петь так же, как Вы? Это пишут совсем любители, я даже не знаю, что на это отвечать. Когда вы идете к хорошему врачу, вы хотели бы у него научиться чему-то, приблизиться к его уровню? Этот специалист много лет учился медицине, то же самое и с музыкой, ей начинают заниматься с шести лет! Я считаю, что знаменным распевом по-настоящему овладеть может только человек, который является очень крепким музыкантом, наикрепчайшим, либо это самородок, такой талант от Бога, что без образования он запоминает все, как с пластинки, с первого раза. Такие варианты возможны, но они очень редки! Мы на клиросе поем стихиры двунадесятым праздникам, на воскресных богослужениях, как отдельные музыкальные произведения, по письменным источникам — так, как они написаны в древних Октоихах, Трезвонах, Праздниках. Этим прекрасен знаменный распев, своей невероятной широтой и уникальностью.
Для распространения знаменного распева необходимы профессиональные учителя, их мало, и я не представляю, каким образом можно массово научить знаменному пению.
Могу сказать как музыкант, что этот стиль пения крайне сложен для певца. Я слышала многие любительские знаменные коллективы, нормальное пение у них только если с детства они пели на клиросах, впитали распев «с молоком матери», как это раньше было у старообрядцев, но упадок наблюдается и там.
Казалось бы, несложный материал, например, воскресные ирмосы, но попробуйте спеть так, как нужно: полетно, четко, красиво, со смыслом, и чтобы никто не ошибся. Это сложно. Это многолетний упорный музыкальный труд. Недаром в древности пели только по крюкам, песнопения зашифровывали в «тайнозамкненные» формулы, чтобы непосвященный человек не смог своей неграмотностью, невежеством осквернить церковные мелодии. Сейчас все доступно: азбуки, певческие книги, но тянем ли мы это знание? В частности, на нас, выпускниках отделения древнерусского певческого искусства, лежит очень большая ответственность, как мы воспользуемся знаниями.
Очень хочется надеяться, что профессионалов знаменного распева будет становиться больше, ведь только они способны ему научить. Любитель никогда не сможет это сделать, не став профессионалом. Петь в знаменном коллективе, подпевать можно. Но вести, быть головщиком — нет.
Беседовал Василий Клинцов
Комментариев пока нет