Петр Губонин — железнодорожный король, крупнейший игрок на рынке нефтепереработки, металлургии, общественного транспорта — рожден был крепостным. И это не помешало ему стать магнатом и тайным советником. Мощное старообрядческое лобби продвинуло сообразительного Губонина в «самые верхи» власти.
Вышли мы все из народа
Русского мужика принято жалеть. Еще в позапрошлом веке легион народолюбцев, увлеченных стихами Николая Алексеевича Некрасова, пролил реки слез и изрек немало прочувствованных слов о его несчастной доле. С тех пор мало что изменилось. Образованное общество и поныне, ужасаясь беспросветному существованию «бедных людей», приводит в пример какие-нибудь деревни Безденежье, Неурожайка тож. Вывод, который делается при чисто этнографическом знакомстве с бытом русской деревни: селянину бы нашему вынести труд непосильный, выпить с устатку и создать песню, подобную стону. И вроде бы ясно становится, что русский мужик и русский бизнес суть вещи несовместные.
Ан нет — среди отечественных предпринимателей, поднявшихся после крестьянской реформы 1861 года, встречаем немало крестьянских детей. Наиболее выдающихся есть смысл огласить списком. Из крепостных крестьян Московской губернии происходили Губонины и Морозовы, Зимины и Солдатенковы, Калужской — Рябушинские и Гучковы, Костромской — Коноваловы, Крестовниковы, Горбуновы, Разореновы, Владимирской — Сеньковы, Смирновы, Шорыгины, Гарелины, Ярославской — Алексеевы и Беловы, Симбирской — Виноградовы, Тверской — Королевы, Вятской — Ушковы. Откуда же у несчастных жертв самодержавия вдруг завелись капиталы, фабрики и уважение в обществе? Ответ на удивление прост: почти все перечисленные акулы русского бизнеса — не просто мужики, а старообрядцы, хранители «древлего благочествия».
Невольный каменщик
Уроженец деревни Борисовой Коломенского уезда Петр Ионович Губонин десятилетиями украшал собой доску почета отечественной олигархии. И дед его камень тесал, и отец Иона, и сам с малых лет тому учился. В 1842 году крепостного юношу с согласия помещика Бибикова отправили в Москву совершенствоваться в каменном деле у мастера Яковлева, державшего гранильные мастерские у Краснохолмского моста и в ближней деревне Вешняки. Сколько лет было тогда будущему олигарху, в точности неведомо, год его рождения скрывается в промежутке между 1825-м и 1828-м. Как бы там ни было, а в 1848 году у молодого Петра Губонина завелось собственное дело. Яковлев помер, оставив ученику оборудование, инструмент и несколько выгодных подрядов.
Дальше как в сказке — разбогатевший каменщик выбился в люди, в 1858-м выкупился у Бибикова из крепостных за десять тысяч рублей, через пару лет стал железнодорожным королем, а затем крупнейшим игроком на рынке нефтепереработки, металлургии, транспорта. Продолжилась сказка приобретением роскошного имения в Гурзуфе и еще более роскошной перестройкой оного. Так и подмывает полюбопытствовать — а где крепостной Губонин раздобыл первоначальные накопления для столь героических подвигов на ниве предпринимательства? Времена-то были не екатерининские, когда одна ночь с государыней могла сделать особу мужеска пола человеком счастливым и обеспеченным на всю жизнь…
Обычному крестьянину, со времен патриарха Никона приученному креститься тремя перстами, губонинское великолепие никак не улыбалось. А вот гонимые властью староверы ловко приноровились к реалиям Российской империи. Предпринимательство и торговля стали для раскольничьих общин важнейшим ресурсом выживания, и пользовались они им эффективно, а временами виртуозно. То, что современные граждане из категории «кое-где у нас порой» именуют «общаком», существовало еще и в XVIII столетии.
Масштабное изъятие средств, главным образом у состоятельных членов общины, и рациональное перераспределение их на общественные же нужды (помощь сиротам, вложения в производство, взятки чиновникам) было сильной стороной старообрядческой экономики. Задолго до появления развитых кредитной и вексельной систем староверы наладили работающую систему беспроцентных и безвозвратных ссуд. В Москве и других крупных городах раскольничьим капиталом распоряжались влиятельные советы попечителей, и эта «советская власть» была твердой и стабильной.
У проницательного читателя немедленно мелькнет мысль о всесильной тайной организации, предшественнице пугающей нынешний Запад «русской мафии», опутавшей несчастное самодержавное государство и наживавшейся на трудностях имперского народного хозяйства. Но мафией раскольничий бизнес именовать не стоит: его здание базировалось на легальных основаниях, за вычетом разве что взяток и подношений влиятельным лицам, но этот старинный русский способ лоббирования интересов вечен и неискореним.
Для успеха коллективного творчества старообрядческих масс требовался соответствующий человеческий материал, башковитый и инициативный. Специально привлекали смекалистых никониан и «совращали» их в свою веру выгодными бизнес-проектами: именно так зародилась перспективная династия Рябушинских. Перепадало и вышедшим умом единоверцам. Вот и Петр Губонин недолго губил молодую жизнь суровым ремеслом каменотеса.
Надобно заметить, что предпринимателю в системе старообрядческой «советской власти» изначально чужды «ротшильдовские» идеалы личного обогащения — облеченный доверием общины, он должен был в первую голову приумножать коллективное имущество и при этом по возможности не менять образа жизни. Конечно, ради общего дела необходимо было покупать роскошные особняки и имения, вращаться в обществе, обедать совместно с никонианами и даже с нехристями, в конце концов, пить и курить (эти грехи собратьев замаливались их духовными наставниками). Но многие «миллионщики» образа жизни не меняли. Петр Ионыч Губонин, даже обретя по царскому указу дворянство, щеголял в синей чуйке и лаковых сапогах бутылками, а по субботам посещал общественную баню. Иные из его состоятельных современников не гнушались питаться исключительно «грешневой кашей» за три копейки в трактире.
Губонин одновременно управлялся и с постройкой железных дорог, и с Волжско-Камским банком, и с бакинскими нефтепромыслами, и с питерской конкой, и с Марьевской шахтой в Донбассе, и с постройкой Москворецкого моста.
Калужский старовер Федор Гучков, дед известных братьев, один из которых, Александр Иванович, принимал отречение Николая II и стал военным министром Временного правительства, по сведениям властей, был несказанно богат, будучи старшим попечителем Преображенского богадельного дома. При этом владелец огромного состояния «жил одиноко в самом тесном и грязном помещении… мел сам двор, собирал старые гвозди а-ля Плюшкин и расправлял их, носил рубище и шляпу с широкими крыльями до того засаленную, что на нее страшно было взглянуть»…
Казенный подрядчик
Молодого Губонина не особенно привлекало рубище. Еще во времена формально крепостного состояния он приобрел навыки управления производством, после чего его стали подпускать к серьезным делам. С помощью единоверцев Петр Ионыч купил у графа Зотова запущенную каменоломню в селе Котельники и развернул там промышленный выпуск щебенки, каменных жерновов, точил, уличных тумб, ступеней для лестничных сходов. Потомственному каменотесу были по нраву подряды на строительство каменных мостов, среди которых стали попадаться и железнодорожные. Но не камнем единым промышлял молодой Губонин — к моменту выкупа у своего помещика он поучаствовал в окончании вечной российской стройки — Исаакиевского собора. А всего через два года после избавления от крепостной неволи купил симпатичный особняк в Кузнечной слободе Замоскворечья, ранее принадлежавший герою 1812 года, генералу от инфантерии Дурново.
На открытии в Москве Политехнической выставки император пожаловал Губонину дворянство.
Первые серьезные шаги в бизнесе наш герой делал под чутким руководством опытного единоверца. Старообрядец из Солигалича Василий Александрович Кокорев в конце 1840-х годов сблизился с тогдашним министром финансов Федором Павловичем Вронченко. Казенной надобности ради министр замыслил увеличение доходов с винных откупов. Пред его очи явился расторопный Кокорев. Сделавшись комиссионером по винным откупам, исполняя поручения министерства и «снимая откупные районы несостоятельных лиц в казенное заведование», он к началу 1860-х годов сколотил семимиллионное состояние.
В помощь Кокореву отрядили молодого Губонина, и с тех пор старообрядческие олигархи не без удовольствия работали вместе, проворачивая миллионные сделки и путешествуя из Питера в Москву и обратно в отдельном вагоне. Обширные связи Кокорева при дворе и в министерствах Петр Ионыч стал использовать на полную катушку. В середине 1860-х всей России стал известен железнодорожный магнат Губонин, а еще раньше компаньоны занялись нефтеперегонным заводом в Сураханах на Апшеронском полуострове.
После того как смышленый старообрядец вышел на всеимперский уровень, механизм его обогащения мало чем отличался от эпического первоначального накопления 1990-х годов. Доброе государство наделяет одного из своих славных сыновей выгодным проектом, который он реализует в частном порядке, честно возвращая казне вложенные ею средства и отбивая в свою пользу проценты. Петр Ионович Губонин, как простодушно говорилось в московской адресной книге за 1869 год, «занимается казенными подрядами по строительству железных в России дорог». Тогдашнее расширение отечественной транспортной сети было ничем не хуже Клондайка и на порядок эффективнее современного нефтяного бизнеса. Люди продвинутые промышляли техническими новинками, все больше паровозами да рельсами, Петр Ионыч и этим не брезговал, но больше любил разживаться тем, что плохо лежит и особенно стоит.
Шумел себе сурово брянский лес между славными городами Орлом и Витебском. Появился смекалистый Губонин и взялся решать стратегическую задачу государственной важности. Магистраль рельсовую через здешнюю глухомань строил. И случались при том вещи поинтереснее страданий, описанных у Некрасова в «Железной дороге». Милая такая задачка по арифметике для пятого класса. Губонин приобрел лес на корню вдоль трассы где-то по рубль шестьдесят за кубическую сажень. Описанный поэтом «высокорослый, больной белорус» и его товарищи-лесорубы (почти дармовая рабочая сила) все это спилили, а их товарищи наделали из лучшей древесины шпал, а из прочего нарубили дров.
Прибыль удивила бы и господина Маркса, автора современной Губонину книги «Капитал». Дровишки, что в лесу по рупь 60, в Брянске охотно покупали по 18 с полтиною, а в Москве аж по 48 целковых за кубическую сажень. Но и это не самая выгодная сделка в этой маленькой коммерческой истории, коих в бизнес-карьере Губонина сотни. Шпалы рачительный Петр Ионыч продавал самому себе — не зря освобожденный самодержавием мужик обивал пороги присутственных мест в Петербурге. Шпалы — вещь недешевая, рыночная цена известна, а купить тут же под боком оно и для казны выгоднее…
Орловско-Витебская дорога досталась подрядчику отнюдь не бесплатно — Губонин и его компаньон Френкель заплатили за концессию орловскому губернскому земству полтора миллиона рублей. Сумасшедшие по тем временам деньги вернулись бизнесменам быстро, а вскоре и умножились. Земцы же средствами толком распорядиться не сумели — собирались было открыть на губонинские миллионы земский банк, да в итоге раздали все уездным земствам.
Издержки и в Питере, и на местах окупались с лихвой. Бизнес делался большой, но тратились рачительные старообрядцы расчетливо. А уж подмасливать чиновный люд Петр Ионыч умел артистично. Близкий ко двору знаток тибетской медицины Петр Бадмаев повествовал о том в книге «Мудрость в русском народе»:
Губонин, являясь в министерство в больших смазных сапогах, в кафтане, с мешком серебра, здоровался в швейцарской со швейцарами и курьерами, вынимал из мешка серебро и щедро всех наделял, низко кланялся, чтобы они не забывали своего Петра Ионовича. Затем входил в разные департаменты и отделения, где оставлял каждому чиновнику запечатанный конверт — каждому по достоинству, называя всех по имени и также кланяясь. С превосходительными особами здоровался и целовался, называл их благодетелями русского народа и был быстро допускаем к самому высокопревосходительству. После ухода Петра Ионовича из министерства все ликовали. Это был настоящий праздник, могущий сравниться только с рождественским или пасхальным днем.
Благодетели русского народа порой и рады были «кинуть» вежливого старообрядца, да остерегались. Помимо того, что тогдашняя деловая этика подобные приемы практически исключала, настойчивый Губонин мог при случае излить душу непосредственному начальнику строптивца и за кругленькую сумму обеспечить увольнение обидчика от должности. Вот и падали самые выгодные подряды в руки удивлявшему Россию Губонину. Одним железным дорогам отдельный счет нужен — помимо Орловско-Витебской, строил наш герой еще и Балтийскую, Уральскую Горнозаводскую, Лозово-Севастопольскую, Грязе-Царицынскую…
Звезда на долгополом сюртуке
Подобно сыну турецкоподданного, Губонин искренне чтил уголовный кодекс и прочие законы Российской империи. Он был фантастически законопослушен и властолюбив — иначе старообрядцу в тогдашнем большом бизнесе было не выжить. Даже малейший намек на фронду означал автоматическое отлучение от кормушки. Предпринимательство Губонина было изначально патриотическим и государственно полезным — только в этом случае миллионщику дозволялось оставить веру своим частным делом. При этом в его деяниях никакого намека на «прозелитизм», то бишь распространение «раскола» среди прочих православных, не усматривалось и близко. Наоборот, на деньги Петра Ионовича по всей России строились «никонианские» храмы. Он пожертвовал громадные суммы на возведение храма Христа Спасителя, отличился при реконструкции Петропавловского собора в Петербурге, храма св. Владимира в Херсонесе, выделил средства на обустройство церкви преподобной Параскевы Пятницы в Москве.
В своем преклонении перед властью Губонин выступил предшественником современных пиар-технологий. Писатель Иван Шмелев красочно описывал, как Петр Ионыч поднес царю-Освободителю серебряного мужичка: «У нас рассказывали, что государь прослезился и поцеловал Губонина. Он теперь все железные дороги строит, а ума у него… министр». Осенью 1865 года на деньги Губонина в Москве открылась техническая школа (ныне МАМИ), а на следующий год, после известного покушения нигилиста Каракозова на Александра II, скромное учебное заведение назвали Комиссаровской школой, в честь костромского крестьянина Осипа Комиссарова, толкнувшего террориста в момент выстрела. После русско-турецкой войны Петр Ионыч вложился в сооружение здания «Царьград» для панорамы «Взятие Плевны».
Власти такие реверансы ужасно нравились. За отсутствием в те годы Звезды Героя России император пожаловал дворянство сначала самому Губонину, а затем и его сыновьям. Поводом стало проведение в Москве Политехнической выставки, на основе которой был создан работающий и поныне Политехнический музей. Пропуск в благородное сословие недавнему крепостному полагался «в воздаяние пожертвований с 1870-1872 годов на устройство и обеспечение бывшей в сем году Политехнической выставки в Москве и во внимание к стремлению его своими трудами и достоянием содействовать общественной пользе». В 1875 году сын каменотеса стал действительным статским советником, а еще через десять лет — тайным советником, что соответствовало армейскому чину генерал-лейтенанта. В дворянском гербе Губониных красовалась гордая фраза: «Не себе, а Родине». При этом синюю чуйку и сапоги бутылками народный герой не променял ни на что.
Пиарил себя Губонин и через прессу. Прогрессивный журналист Алексей Сергеевич Суворин состоял с ним в дружбе, бескорыстие которой было сродни нынешней «джинсе», и горячо отстаивал интересы приятеля — будь то подряд на строительство Донецкой железной дороги или конкурс на сооружение петербургской конки. Газетная строка разила конкурентов наповал, а всероссийская слава Губонина ширилась.
Шампанское с отваром огурцов
Деяния Губонина сродни подвигам Геракла, а сам он обладал удивительной способностью проникать всюду и одновременно браться за кучу выгодных проектов. При тогдашнем состоянии транспорта такая расторопность почти невероятна. Просто конъюнктурой местных рынков в те времена вполне профессионально занимались раскольничьи общины. «Поставленные» старообрядцы оперативно информировали своих олигархов о перспективных и особо прибыльных проектах, а Губонин, Кокорев и другие уважаемые люди приступали к их реализации.
В итоге Петр Ионович успевал одновременно управляться и с постройкой железных дорог, и с Волжско-Камским банком, и с бакинскими нефтепромыслами, и с питерской конкой, и с Марьевской шахтой в Донбассе, и с перестройкой Москворецкого моста. Своевременно поступали инвестиции, вовремя скупалась земля, нанимались работники, поставлялось сырье, устранялись конкуренты (предприниматели-старообрядцы друг с другом, как правило, не соперничали). Вот и получалось, что имя Губонина гремело по разным российским углам.
В 1873 году вместе с инженером Виктором Голубевым Петр Ионович начал строить рельсопрокатный завод в Бежице под Брянском (ныне Брянский машиностроительный завод). Параллельно в Казани шло ударное строительство городского водопровода — за два с небольшим года, к октябрю 1874-го, объект был завершен. За это время казанцы получили водопровод от Пановских ключей протяженностью 21 км, полный набор сопутствующих сооружений и главную водопроводную контору.
Характерно, что обе эти стройки — и брянская, и казанская — после постройки принадлежали Губонину недолго: получив сверхприбыль, которая и поныне случается в строительстве по-русски, олигарх перепродавал готовый объект народного хозяйства, резонно полагая, что дальнейшие выгоды минимальны и рискованны. Исключения, впрочем, были: в 1881 году Петр Ионыч приобрел за 250 тыс. руб. крымское селение Гурзуф и за считанные годы превратил его в курорт европейского уровня — с роскошными фонтанами, уютными гостиницами, церковью, электростанцией, аптекой, почтово-телеграфной станцией, больницей. Кое-что из этого великолепия активно эксплуатируется до сих пор. Курортным бизнесом Губонина справедливо восхитился Александр III.
За тридцать с лишним лет своей бизнес-карьеры Петр Ионыч попутно решил немало стратегических задач государственной важности — одни железные дороги чего стоят. Именно он стал родоначальником московской нефтепереработки. В 1880-х годах по советам Дмитрия Ивановича Менделеева в Кускове было развернуто рентабельное нефтеперегонное производство. Осознавал бывший крепостной и прибыльность транспортировки нефтепродуктов. Он закупил тысячу вагонов-цистерн и от Соляной пристани в Царицыне доставлял нефть в Москву, Петербург, Варшаву по своим железным дорогам.
Помимо ценности для державы, олигарх Губонин был еще и одной из самых колоритных личностей в русской действительности конца XIX века. Не считая императоров, им восхищались самые разные люди — от философа Ивана Ильина до Максима Горького. Удивительно, но почти все русские газеты сочувственно откликнулись на смерть Петра Ионовича, последовавшую 30 сентября 1894 года.
Многих образ жизни Губонина удивлял, но почти всегда в плане непостижимой и притягательной русской натуры. Сергей Юльевич Витте, сделавший себе карьеру по железнодорожному ведомству, отмечал:
Я встречался с Губониным, который представлял собой толстопуза — русского простого мужика с большим здравым смыслом… Приезжаю я в Москву, сажусь на скорый поезд, смотрю — отдельный вагон, спрашиваю: — Кто едет в отдельном вагоне? Отвечают, что едут самые первокласные москвичи. Смотрю — проходят в долгополых сюртуках Кокорев и Губонин. Появились какие-то особые деревянные ведра и несколько ящиков вина. И вот они целую ночь, от Москвы до Петербурга, играли в карты, дули шампанское с отваром огурцов, т.е. с огуречным квасом».
Парадоксальная вещь — уровень эксплуатации наемных работников на губонинских стройках и предприятиях был едва ли не самым высоким в тогдашней России, а народ любил «беззастенчивого дельца». Даже народолюбец Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо» в главе «Счастливые» вывел крестьянина-белоруса, довольного работой на губонинской железной дороге: «А ныне… милость божия! Досыта у Губонина дают ржаного хлебушка, жую — не нажуюсь!..»
А уж при личном общении Петр Ионыч временами был просто неотразим. Владимир Гиляровский создал едва ли не самый симпатичный портрет олигарха во всей русской литературе, красочно описав поход Губонина в простонародные Суконные бани, где в «дворянском» отделении брали за помыв двадцать копеек. «Ощупываю шайку — и не нахожу ее; оказалось, что банщик ее унес, а голова и лицо в мыле. Кое-как протираю глаза и вижу: суматоха! Банщики побросали своих клиентов, кого с намыленной головой, кого лежащего в мыле на лавке. Они торопятся налить из кранов шайки водой и становятся в две шеренги у двери в горячую парильню, высоко над головой подняв шайки. Ничего не понимаю — и глаза мыло ест. Тут отворяется широко дверь, и в сопровождении двух парильщиков с березовыми вениками в руках важно и степенно шествует могучая бородатая фигура с пробором посередине головы, подстриженной в скобку. И банщики по порядку, один за другим выливают на него шайки с водой ловким взмахом, так, что ни одной капли мимо, приговаривая радостно и почтительно: «Будьте здоровы, Петр Ионыч! С легким паром!» Через минуту банщик домывает мне голову и, не извинившись даже, будто так и надо было, говорит: «Петр Ионыч… Губонин… Их дом рядом с Пятницкою частью, и когда в Москве — через день ходят к нам в эти часы… по рублевке каждому парильщику «на калач» дают»…
Много ли русскому человеку от олигархов-то надобно? Был бы человек хороший, еще лучше — из своих, из простых…
Автор: Федор Косарев
Комментариев пока нет