На 71-м году жизни умер российский актер Валерий Гришко, сыгравший роль патриарха Никона в фильме «Раскол». В память об этом творческом деятеле, сыгравшем в десятках российских кинокартин, мы публикуем интервью с ним, сделанное некоторое время назад.
От редакции:
Удивительным образом роли двух известных актеров российского кино — Романа Мадянова и Валерия Гришко — пересеклись в фильме-притче «Раскол» (режиссёр Николай Досталь), посвященном расколу Русской Церкви ХVII века, и фильме-притче «Левиафан» (режиссёр Андрей Звягинцев), посвященном современной интерпретации истории библейского патриарха Иова. О создании и смысле этих картин мы сегодня беседуем с главным режиссером Самарского академического театра драмы имени М. Горького, актером, сыгравшим важные роли в этих и других известных фильмах (например, «Белый тигр», «Отель люкс» (ФРГ), «Главный конструктор») — Валерием Гришко.
Конечно, различия есть. Это иная манера речи, поведения, движений. Это вопрос профессии, поэтому на такие вещи нужно настраиваться. Поведение священнослужителя в земном пространстве, конечно, особая тема. Это касается не только поведения, речи, но особого актерского подражательства, имитации, в какой-то степени даже передразнивания, в высоком смысле этого слова. И так в любой роли, хоть ты играешь десантника, хоть милиционера, хоть священнослужителя. Твои наблюдения за архетипом должны быть использованы при исполнении роли.
Есть очень много талантливых артистов, которые имеют плохую память, плохо запоминают тексты, а есть актеры, которые очень хорошо все запоминают, но при этом у них особого таланта не просматривается. Это особенность психофизического склада человека. Особенно это связано с текстом.
Думаю, я сэкономил огромное количество съемочного времени Н. Досталю, так же как и А. Звягинцеву, потому что в сценарии были длинные куски текста, да еще непростого, но я смог их воспроизвести с первого раза. Так сложилось, что у меня очень хорошая память, но с актерскими дарованиями это никак не связано. Это именно способность запоминания и воспроизведения текста. Если ее нет, тогда процесс идет гораздо сложнее и мучительнее.
И пластическая запоминаемость тоже разная. Один артист сразу сделает определенное действие, а другому надо много раз повторять, и он все равно сделает с ошибкой. (Это относится и к священно- и церковнослужителям. Некоторые, еще будучи диаконами, идеально знают службы, а другие, отслужив много лет, все равно не могут служить без уставщика и головщика — прим. ред.). Но к таланту это не имеет прямого отношения. Однако когда есть и талант, и хорошая способность запоминания — это замечательно.
Впрочем, известно много талантливых артистов, которые могут очень уверенно импровизировать, творить на ходу образ, но когда вдруг нужен точный рисунок — для них это большая проблема.
У меня, слава Богу, с запоминанием все обстоит хорошо, но за этим стоит некий труд, некая приученность это делать. Наверное, это связано с тем, что я в свое время учил языки.
Когда я работал в Германии, ко мне приходил мой художник, я произносил какую-то фразу, а он спрашивает: «А как будет «извините, пожалуйста»»? Я отвечал: «Entschuldigen Sie mir, bitte», и он двадцать раз переспрашивал меня эту фразу, пройдет 10 метров и спрашивает: «Обожди, как ты сказал?». Я говорю: «Entschuldigen Sie mir, bitte», потом я говорю: «Слушай, запомни одно слово: verzeihung — прости», но и это слово он каждый раз переспрашивал. Когда дело доходило до реальной ситуации, он все равно не мог это слово сказать правильно. При этом — это гениальнейший художник.
Я своих студентов который курс выпускаю и приучаю: «С листа нужно запоминать. Если трудно, нет способностей, значит должен потратить больше своего личного времени на запоминание материала. Нельзя тратить репетиционное или съемочное время, когда ты тормозишь общую работу».
Восхищаюсь артистами балета. Когда я ставил в Германии мюзикл, там кастинги каждый год проходили, и каждый раз приходили новые люди. Балетмейстер показывает им сложнейшие движения, я не могу их даже зрительно запомнить, а они мгновенно, тут же их воспроизводят. Вот это профессионализм.
Это потому, что у нас сейчас в кинематографе огромную роль играют деньги, и все, что не играет на зарабатывание денег, то отбрасывается.
Что касается фильма «Раскол», я был удивлен тем, что Н.Н. Досталь перед запуском картины, за три дня, меня вызвал, чтобы пройти тогда 16 серий (финальная версия фильма составила 20 серий — прим. ред.). Мы все прошли каждую сцену, фразу, монолог. Перед съемками, вечерами, мы тоже садились и оговаривали все, что будем снимать на следующий день. С ним это всё проходили, хотя не в тех масштабах, в которых требуется.
Однако в большинстве российских кинокартин совершенно другой подход. Продюсер думает: «Чем меньше затрачу, тем больше сэкономлю и положу себе в карман». В западном кино думают по-другому: «Чем я больше вложу, тем больше заработаю. В сто раз больше заработаю за счет качества». У нас, к сожалению, главенствует принцип экономии.
Почему я сейчас работаю в Самарском театре? Потому что во всех других театрах все директора экономят. Мне мой друг Вячеслав Гвоздков (он генеральный директор) говорит: «Будем брать лучших специалистов. Самого лучшего художника, декорацию, эффектное оформление, лишь бы это было максимально качественно». У нас так, потому что генеральный директор Гвоздков — сам режиссер. И поэтому наш театр в десятке лучших в стране по финансовым показателям. Поэтому я не в Питере работаю, где экономия на каждом гвозде, тряпке, и все думают, как бы дешевле сделать. Нет, мы работаем по другому принципу: больше вложить, и еще больше получить, а не сэкономить, а потом сделать продукцию, которая никому не нужна.
Но в кино всем заправляют не художники, а продюсеры. Недавно меня пригласили на съемки, спрашивают: «Вы не будете в Москве, мы хотим читку провести?». Редкий случай для кино — читка по ролям и т. д. Француз будет снимать. Я говорю: «Нет, я не буду, но если вызовете — пожалуйста». Продюсер отвечает: «Ой, нет, мы дорогу оплатить не можем». Получается, что актеру приходится ехать и проживать либо на свои деньги, либо отказываться от репетиций. Приезжать неподготовленным и сразу идти в кадр. Потому что деньги на это не дают.
В советском кино репетиционный период оплачивался, сейчас этого нигде нет. Но я стараюсь выкручиваться, готовиться к роли. У Досталя было невозможно со своей бородой играть. У Звягинцева в «Левиафане» я сказал, что если меня утвердят, то я приду со своей бородой, и отказался от нескольких ролей милиционеров, генералов. Со своей же бородой я снимался в фильме «Две зимы и три лета» по Ф. Абрамову (26-серийный), «А зори здесь тихие». Отказывался от многих проектов, где нужно было сбрить бороду. Даже когда режиссер Р. Давлетьяров в «А зори здесь тихие» говорил: «Сбрей, наклеим», я отвечал: «Нет, не хочу».
Вот если посмотреть фильм «Беглецы», там можно с бородой умыться, почесать ее и не слышать крик гримера: «Стоп, поправка по гриму».
В «Расколе», конечно, невозможно было играть со своей бородой, потому что менялся возраст, и у меня было 4 или 5 бород на разные периоды. Я мучился с наклеенными бородами, которые, правда, хорошо делали. Но не так, как своя борода, — тогда ты об этом не задумываешься.
Если говорить о физической форме, то тут тоже свои нюансы. (Бред Пит, например, должен был набрать 15 кг мышечной массы к съемкам фильма «Троя» — прим. ред.)
Мне порой приходится толстеть и худеть к фильмам. Если надо похудеть, то делаю это за неделю. Был фильм «Дело чести» режиссера А. Черных, я похудел к нему на 15 кг.
Дело в том, что это зависит от культуры режиссера. Это касается не только исторических картин, но и бытовых сериалов. Их снимает кто попало — вчера он был артистом, а сегодня он режиссер. Отсюда отсутствие кинематографической культуры, безалаберное отношение к литературному первоисточнику, невежество в воссоздании картины исторической эпохи и бытовой атмосферы. Люди часто даже не понимают, что такое подлинное киноискусство, где все должно быть обоснованно, продумано.
Что касается работ Досталя и Звягинцева, то там была очень серьезная проработка. Так же, как у Шахназарова, например. Там за этим следит и режиссер, и все художники. Это другой уровень подхода к воплощению материала на экране.
Теперь о том, что касается политического заказа в кино. Я думаю, что такое явление имеет место быть. Оно вносит определенные искажения в достоверность снимаемого материала. Иногда это весьма удивляет.
Вот недавно я снялся в роли маршала Жукова в нескольких сценах биографического фильма о сотруднике органов государственной безопасности СССР, начальника охраны И. В. Сталина генерала Н. Власика. Фильм, наверное, так и будет называться «Власик». Зная его биографию, что это была за личность, в сценарии я вижу, что называется, идеализацию его образа и деятельности. Хотя, когда читаешь воспоминания его современников, видишь, что это далеко не так.
То же самое и со Сталиным. Его в фильме играет очень хороший актер. Но роль написана так, что вот был добрый дедушка Ленин, а теперь появился у нас добрый дедушка Сталин — добрый-предобрый, который, прежде чем подойти к членам политбюро, сначала подойдет к детям, которые сажают деревца, посадит с ними деревце, покажет, как надо закапывать, а потом идет политические вопросы обсуждать. Такая политическая линия присутствует.
Возвращаясь к фильму «Раскол», отмечу: Н. Досталь, насколько я знаю, говорил, что не хочет вставать ни на одну сторону конфликта. Конечно, думаю, что на него давили по поводу исторических фактов, освещающих ту или иную историческую позицию православной Церкви. Однако сам факт того, что он впервые показал трагическую фигуру протопопа Аввакума во всем объеме и взял очень привлекательного и человечески, и внешне актера, Александра Короткова, — это уже поступок. Но поскольку ему нужно было снимать сцены в церквах, соборах, ему нужно было получить разрешение от структур РПЦ. Поэтому, конечно, какими-то вещами он должен был пожертвовать. Но тут вопрос уже меры компромисса.
Он таким прописан и в сценарии. Неоднозначная фигура. У всех тиранов бывает момент психологической компенсации, может быть, не задушевность, а порой некая сентиментальность. Он расходует тот запас доброты, который ему от Бога дан, несмотря на жестокую свою судьбину, в которой он реализует свои безжалостные идеи. Ведь самый жестокий садист или диктатор может быть любящим отцом, поливать цветочки, лечить птичку. Если, конечно, это не полный параноик, отъявленный садист, но это уже предмет медицины, а не искусства. Хотя американцы же много показывают, когда клинический садист может кошечек любить, вышивать и т.д. Поэтому этот момент обязательно должен был присутствовать. И он должен быть очень искренним, потому что в человеке в эти минуты расцветают некие зачатки доброты, которые у него есть от рождения.
Делать одной краской это неинтересно, мы видим, что человек в одной ситуации симпатичен, в другой — отвратителен. А так, чтобы всегда быть симпатичным, — таких людей немного. Их мы называем святыми. Есть святые, а есть святоши. Не случайно в русском языке эти два слова возникли практически одновременно. Потому что человек надевает маску святого, а делает поступки совершенно небогоугодные. Моя роль архиерея в «Левиафане» про это.
Я слышал очень много хороших отзывов. Запомнилось два обсуждения фильма на телеканале «Культура». Одно — после первых 10 серий, другое — после вторых 10 серий. После первых сидел сценарист Михаил Кураев, а после вторых — режиссер Николай Досталь. Вспоминаю, как представитель старообрядческой Церкви в ответ на вопрос ведущего «Какую Вы отметку по школьной шкале поставили бы Никону?» ответил: «5+», а Тихон сказал: «Ну а я просто 5», причем было так сказано, у меня такое ощущение, что для него лучше бы не было вообще этого фильма.
Однако мне Николай Досталь сказал, что даже серьезные иерархи Русской Православной Церкви к этому образу отнеслись очень положительно. Я знаю несколько священников, с которыми мне удавалось общаться. Вот недавно один мне рассказывал, что три раза пересмотрел фильм без рекламы с диска, и я знаю, что они пересматривают этот фильм и находят для себя какие-то вещи, которые им полезны.
Отзывы очень хорошие, мои друзья и товарищи очень серьезно к этому отнеслись. Другое дело — посмотреть 20 серий не всегда удается, особенно по телевизору. Один из знакомых взял фильм с собой в отпуск. Кто-то смотрел определенную серию. Вот у меня бывает такое: одну серию не смотрю, а другую смотрю.
Я бы ко вторым присоединился, потому что очень высок уровень воровства и сращения самых разных структур в жажде наживы. Это уму непостижимо.
Ну как это может быть, что треть капитала страны находится в руках у ста человек? А огромное количество капиталов, включая государственные, находится за границей в иностранной валюте? Это страшная ситуация. В таких фильмах, как «Левиафан», страшная правда лишь просачивается на наши экраны.
Когда мы ездили в Териберку, где снимался фильм «Левиафан», то разговаривали с простыми людьми. Так вот, почти каждый подходил и говорил: «А у меня был свой Левиафан в жизни».
Военный рассказал историю: «Приехали бизнесмены от Минобороны. Я смету смотрю — 70 миллионов! Изготовление кувалды — 70.000 рублей! Покраска двух кузовов машин — 2 млн. рублей». Он говорит: «Ребята, вы что?». В результате его вышвырнули с работы, остался без квартиры, без денег, даже кортик отобрали, который ему принадлежал по званию. Такой же кортик был у его деда, у отца. Силком отобрали кортик, держа за руки, то есть еще и унизили таким образом. Поэтому я думаю, все еще хуже и страшнее.
В фильме «Левиафан» показана все-таки некая притчевая ситуация, сложившаяся в этом уголке на краю Земли. Хотя подобное происходит везде, хоть в Москве, где угодно. При том, что мы знаем лишь видимую часть айсберга, а о множестве других подобных историй мы просто не знаем и не ведаем.
(От редакции: Интересный факт. Роман Мадянов которые играет коррумпированного чиновника в фильме «Левиафан», в фильме «Раскол» играл такого же коррумпированного, безжалостного и циничного царедворца — Бориса Морозова).
Как-то я задал вопрос президенту: «Владимир Владимирович, как так получается, что в Самаре, в которой в Советский период, когда было 15 республик, огромное количество народных театров, хоров, кружков (в это время, тогда в Куйбышевской области, было управление культуры, в котором работало 16 с половиной человек, полставки уборщица занимала), как так получается, когда нет уже Советского Союза, осталась одна РФ, когда нет ни одного народного театра, погибли тысячи коллективов, дома культуры заколочены, у нас областное Самарское министерство культуры занимает два здания, в котором работают больше ста человек?».
Так вот, думаю, чиновники не просто сидят в нашем Министерстве культуры, так еще они засыпают всех бумагами, каждый пытается оправдать свое пребывание в том или ином кресле. Стоит генеральному директору нашего театра куда-нибудь уехать, он приезжает, а перед ним целые тома «Войны и мира» всяких глупых предписаний, инструкций, запросов, проверок, комиссий. Эти бесконечные проверки, забюрокрачивание, кипы документов, которые непрерывно нужно заполнять и оформлять, душат на корню нашу культуру, наше образование, нашу медицину.
К сожалению, чиновники размножаются, поэтому фильмов, которые клеймят чиновничество, должно быть больше.
Я обращаю внимание всех, кто смотрел «Левиафан». Вот посмотрите, хлещет водку Серебряков. Сначала посмотрите, какой этот человек: дом построил своими руками, какая у него машина, а значит у него есть очень неплохой достаток. Мы-то знаем, до чего настоящие пьяницы доводят свои семьи, что они не знают, где кусок хлеба достать.
А он все сам построил. Он пьет оттого, что его загнали в угол, а не оттого, что он алкоголик. Выпивает с друзьями, потом хлещет водку, потому что он в ситуации отчаяния — Левиафан заполз в него. Уныние — смертный грех, а отчаяние — уныние, доведенное до крайней степени. И тогда он разрушает себя, потому что его поставили в ситуацию, когда человек теряет надежду, себя самого.
Быть может, в картине недостаточно показано, что он до этой истории был другим человеком. Это кадровый военный, который своими руками все построил на месте, где жили его предки, это образцовая жизнь, он никуда не хочет уезжать с родной земли. Это настоящий русский мужик, которого эта ситуация уничтожила и превратила в спившегося, жалкого, потерявшего все на свете.
Этот же Левиафан толкнул его жену на супружескую измену, когда совершила этот поступок в помутненном сознании. Эти поступки — следствие того, что с людьми делает система, которая вокруг них.
Это еще один приговор тем, кто этих людей доводит до пьянства. Когда у человека все хорошо, он может сесть выпить на праздник, а дальше ему нужно работать, у него есть цель. Есть тысяча вещей, которые ему не дадут к рюмке прикоснуться, когда строишь, что-то делаешь.
Я сам люблю застолья, но когда я работаю, не до пьянства тут. Пьянство начинается там, где человек теряет жизненные ориентиры. Тот, кто выбивает из-под него почву, и отвечает за это в конечном счете.
Конечно, это трагедия и для самого человека, который сломался, потому что не всякий, как протопоп Аввакум, пойдет до конца и не даст себя сломать, что бы ему ни грозило и какие муки он бы ни претерпевал.
Сейчас есть несколько интересных проектов. До апреля должен выпустить в нашем театре спектакль Б. Васильева «Завтра была война». Параллельно участвую в съемках нескольких фильмов. Но самое волнительное — это премьера кинофильма «Главный конструктор», которая состоится 14 марта в Москве. Там я сыграл главную роль — Сергея Павловича Королева. Когда-то Кирилл Лавров в «Укрощении огня» блистательно играл Башкирцева, но все понимали, что это история про С. П. Королева. Хотя там биография Королева не совсем достоверно представлена.
Новый фильм — это уже не картина «по мотивам», а байопик, точно соответствующий жизненному пути великого конструктора. Жду с большим волнением.
Также я очень хочу съездить снова в Донецк и Луганск с режиссером Ю. Карой. Первый раз я ездил, когда представлял фильм «Белый тигр», где сыграл роль маршала Жукова, а сейчас планируем представить фильм «Главный конструктор». Думаю, будет отдельная премьера. Режиссер Ю. Кара — уроженец Донецка, а я уроженец Ясиноватой. Я там был, но меня не смогли отвезти в Ясиноватую на Красноармейскую, 25, где я родился, потому что это опасно — идут страшные бои.
Но надеюсь, что удастся туда съездить со следующим показом фильма. Кстати, меня упрекают, что за бюджетную зарплату сыграл роль, которая опорочивает Церковь. Так вот в суд подал на одного депутата, прошу миллион рублей, чтобы перечислить его в Донецкий театр и в Донецкий детский дом. Все мы, группа кинематографистов, ездили на свои деньги, плюс гуманитарную помощь везли.
Очень хочу организовать гастроли Донецкого театра в России, у них замечательный театр, хочу чтобы их увидели здесь наши зрители. Но пока не получается. Чиновники, от которых зависит решение этого вопроса, боятся стать невыездными. (Из-за санкций Евросоюза — прим. ред.)
Я в Германии двадцать лет работал и приехал сюда. Я единственный русский режиссер, который руководил немецким театром. Поработав там, я получил профессиональный опыт, но не собирался там оставаться. Россия — моя страна, и те, кто обвиняет меня в непатриотичности за участие в «Левиафане», должны знать, что мой отец — фронтовик, который в 46 лет с осколками в спине умер у меня на руках, мать была угнана в Германию, со всей семьей, девчонкой работала на тяжелых работах. И они воспитали меня так, как надо.
Беседовал Глеб Чистяков
Комментариев пока нет