Святость под запретом

8 декабря 2013 года в музее имени преподобного Андрея Рублева, что в Москве, состоялась лекция  Г. С. Чистякова и Т. В. Игнатовой, посвященная вопросам почитания, прославления и канонизации святых у старообрядцев, как приемлющих, так и не приемлющих священство, а также проблеме деканонизации святых в синодальное время.

Появление этой лекции связано с дискуссией вокруг иконы киновиарха Андрея Денисова из собрания ГРМ, показанной Т. Игнатовой на лекции по истории Выго-Лексинского общежительства. Образ Андрея-пустынника с нимбом вызвал неожиданно бурное обсуждение: был ли нимб на иконе изначально?

Кроме того, возник ряд вопросов, выходящих за рамки чистого искусствоведения. Как происходит прославление святых у беспоповцев? Чем оно отличается от канонизации святого у старообрядцев, приемлющих священство? Принято ли святого, прославленного беспоповцами, изображать с нимбом? Совершаются ли в наши дни канонизации святых у старообрядцев?

Некоторые ответы на эти вопросы были даны в лекции историка, редактора Информационно-издательского отдела РПСЦ, автора ряда изданий и информационных порталов Глеба Станиславовича Чистякова.

Сегодня мы публикуем часть лекции, посвященной процессам деканонизации святых, произошедших после Раскола Русской Церкви XVII века.

 

Святость под запретом

История христианской святости — это не только история жизни и трудов подвижников Церкви Христовой, но и история их почитания, иконографии, агиографического и литургического прославления. Без всего этого личность святого не станет ясным назидательным и молитвенным образом.

К сожалению, в истории человечества использование образа христианского святого уже давно перешагнуло рамки собственно внутрицерковного феномена. В разные исторические эпохи и в разных конфессиях рассмотрение вопроса о реальной или мнимой святости конкретной личности стало поводом к решению религиозных, общественных и даже политических задач.

Говоря о случаях прагматической канонизации или деканонизации, нередко имеют в виду католическую церковь. Именно там известны прецеденты деканонизаций, включая групповые деканонизации святых.

Когда речь заходит о востоке и, в частности, о России, то большинство современных авторов практически ничего не говорят о похожих процессах. Единственным случаем деканонизации, преследовавшей прагматические религиозно-политические цели, называются события, связанные с благоверной княгиней Анной Кашинской.

В 2009 году в Московской Патриархии отмечалось 100-летие со дня повторной канонизации святой благоверной Анны Кашинской. Это событие в очередной раз привлекло внимание общества к печальным событиям более чем 300-летней давности, когда память святой княгини была подвергнута соборному осуждению и клятвенному запрещению (об этом можете прочитать в ранее опубликованной на нашем сайте статье).

Вместе с тем хотелось бы отметить, что деканонизация святой новообрядческим собором 1678 года не была случайным или локальным актом, как это иногда представляется в большинстве публикаций. Исследуя эпоху церковных реформ патриарха Никона и последующих за ними императора Петра I, непредвзятый исследователь сможет не только без труда разыскать другие подобные случаи, но разглядеть объединяющие эти случаи идеологические тенденции.

 

Суд над русской Церковью

Реформа Патриарха Никона, церковные соборы второй половины XVII века и особенно Собор 1666-1667 годов внесли серьезные коррективы в церковное и историческое мироощущение, не только подорвали незыблемость старых православных форм богопочитания, но девальвировали дотоле непререкаемый авторитет христианской древности, в существенной степени дискредитировали дониконовскую историю русского православия.

Многое в истории Русской Церкви было объявлено ошибочным, погрешительным и даже еретическим. Деяния Соборов конца XVII века, указы новообрядческих патриархов и синода, полемические сочинения пестрят обвинениями и обличениями старого уклада русской церковной жизни и истории.

Лучше всего суть церковного официоза второй половины XVII века передают сочинения, принадлежащие руке секретаря Собора 1666-1667 годов афонского иверского архимандрита Дионисия: «Диавол посеял многие зизания (сорняки — прим.), и не истерзаша их никто.. Осталась земля сия не орана (не возделана — прим.), и возрастиша терние и триволи, и иные дикие зизания».

Со времени же начала богослужебных реформ в России «снова возсия благочестия и православия зело, и умножися благодать Божия… и мрак и тьма  отступи, и светлейший и совершеннейший свет истины возсия православно»[1].

Большой Московский Собор 1666-1667 года, прошедший с участием греческих и русских архиереев, создал исторический водораздел между дораскольной Церковью, объявив ее невежественной и  не вполне просвященной, и новой — исправленной, исцеленной и очищенной от плевел. Как пишет исследователь Карташев: «Патриархи, а за ними — увы! — и все русские отцы собора 1667 г. посадили на скамью подсудимых всю русскую московскую церковную историю, соборно осудили и отменили ее»[2].

Естественно, коль в истории Русской Церкви имели место ереси, невежество и погрешительные учения, то становился сомнительным авторитет лиц, с коими связывались эти обвинения.

В первую очередь такие обвинения были предъявлены Стоглавому собору 1551 года. Собор 1667 года прямо обвинил участников этого собора в невежестве и безрассудстве, а также и его постановления, касающиеся обычаев церковного благочестия: «Макарий митрополит и иже с ним мудрствоваша невежеством своим безразсудно, якоже восхотеша сами собою, несогласяся с греческими и с древними харатейными словенскими книгами, ниже со вселенскими святейшими патриархи о том советоваша и ниже совопросишася с ними»[3].

В книге «Скрижаль» выносился еще более суровый приговор: «Сие несогласие и ереси возрастоша от неких еретиков, кии от греков отлучишася и с ними не совопрошахуся ни о чесом же, ради тогдашния своея суемудрия»[4].  

Синодальные архипастыри развивали эту мысль в последующие годы. Архиепископ Игнатий Тобольский писал: «По том же злейшим от еретиков развращенным времени, восташа таинственно проклятии армени и тако вкрадшеся в православие наше, егда в лета благовернаго царя и великаго князя Иоанна Васильевича, всея России самодержца, и привнесше злобныя своя ереси злосмрадное учение, и ввергоша е в рекомый Стоглав: но вправду речено Стоглав, яко дивиячище (Чудовище – прим. автора) некое имущее многи главы»[5].

Архиепископ Никифор Астраханский (Феотоки), указывал: «Собор Макариев … был не проповедник, но враг истины… Членов сего собора недолжно называть учителями церкви. Поругание церкви называть учителями ее таких людей, которые силы божественнаго писания не знали» [6].

Несомненно, такие оценки не могли не сказаться и на отношении к самими участникам Стоглава, некоторые из которых на момент Собора 1666-1667 годов уже почитались как общецерковные или местночтимые святые. В первую очередь это касается председателя собора 1551 года митрополита Макария.

Уже в начале XVII века его иконы и изображения имелись в московских храмах. Естественно, что по итогам соборов 1666-1667 годов это почитание было прекращено. Неслучайно, поэтому, в трудах профессора Голубинского хоть и упоминается факт существования таких икон, но само имя митр. Макария поставлено в список непочитаемых усопших лиц, которым ранее оказывалось почитание. И действительно: как можно почитать лицо, бывшее одной из главных фигур крайне «погрешительного» собора?

Документированного решения о деканонизации митр. Макария не найдено. Вряд ли оно было и необходимо, поскольку официального прославления митрополита еще не было. Впоследствии, когда принималось решение о прекращении почитания того или иного святого, это нередко делалось в виде письменного, а то и устного указания, без какого-либо соборного обсуждения.

Так, современный исследователь игумен Андроник Трубачев пишет: «Прп. Максим Грек, местное прославление которого совершилось по благословению Патриарха Иова в 1591 г., был деканонизирован, вероятно, устным запрещением по тем же причинам»[7]. Этот факт косвенно подтверждается многочисленными обвинениями в адрес Максима Грека в антистарообрядческой литературе, а также тем, что даже списки его рукописей, хранящиеся в древлехранилище Троице-Сергиевой лавры, подверглись существенной переделке и фальсификации.[8]

Таким образом, уже в первые годы после церковного раскола в новообрядческой Церкви формируется соответствующий идеологический фон пренебрежения к русской святости, а первые факты борьбы с почитанием дораскольных подвижников проявляются более чем за десятилетие до известной истории деканонизации благоверной княгини Анной Кашинской в 1677-78 годах.

 

За бороду, двуперстие и сугубую аллилуию

Еще одним известным подвижником, чья память подвергалась поруганию в этот период, стал преподобный Евфросин, Псковский чудотворец (1481).[9] В Житии этого широко известного и почитаемого святого, составленном не позднее 1510 г., содержится церковное предание о «сугубой аллилуии». В конце XVII века это сочинение явилось важным аргументом в полемике ревнителей древлего благочестия с церковными реформаторами.

Согласно житию Евфросина, еще в первой четверти XV в. в Псковской области возник спор о том, как петь аллилуия: по-дважды («сугубая аллилуия») или по-трижды («трегубая аллилуия»). Отвечая псковскому духовенству, митрополит Фотий в 1419 г. высказался за «трегубую аллилуйю». Однако это вызвало справедливые сомнения, и через тридцать лет данный вопрос вновь был поднят преподобным Евфросином.

Чтобы разрешить свои сомнения, преподобный отправился в далекое странствие в Константинополь. В храмах столицы Византии Евфросин слышал «сугубую аллилуию», такое же указание он получил от патриарха Константинопольского Иосифа.

Впоследствии древняя традиция пения «аллилуия» была подтверждена определением Стоглавого собора 1551 г. Каноническим вариантом этого церковного песнопения является «сугубая аллилуия», т. е. двукратное пение «аллилуия» с припевом «Слава тебе боже», который является славянским переводом еврейского слова «аллилуия». Так называемая «трегубая аллилуия» была признана латинскою ересью, четверением лиц Святой Троицы.

После книжной «справы» патриарха Никона и внесения в новые книги «трегубой аллилуии» труды преподобного Евросина не могли остаться без внимания горе-реформаторов.

Дело Евфросина была рассмотрено на Соборе 1667 года, который осудил житие преподобного, назвал его «блядивым писанием», «сонным мечтанием» и «лжевидением», т. е. творением, созданным под влиянием бесовского обольщения. К сожалению, такая оценка повторяется и в некоторых современных авторитетных изданиях. «Православная энциклопедия» спустя 525 лет после преставления преподобного продолжает называть житие Евфросина «одним из редких для древнерусской книжности изображений состояния духовного прельщения, когда под видом святых человеку являются бесы с целью обмануть прельщаемого»[10].

Комментируя решения собора 1667 года, современный исследователь, кандидат филологических наук М. В. Первушина указывает: «Дальнейшая история вопроса показала, что осуждение с памятника литературы перешло и на саму личность Евфросина. Он был вычеркнут из святцев церковного устава 1682 года и, таким образом, лишен общецерковного почитания».[11]

Помимо исключения из Устава 1682 года, служба преп. Евфросину была исключена из печатной Служебной Минеи 1691 г. Житие Евфросина не вошло даже в «Жития святых» митрополита Димитрия Ростовского, в которых, как известно, помещены жития самых малоизвестных святых.

Еще одной жертвой перемены церковной идеологии в конце XVII в. стала память известных славянских святых, виленских мучеников Иоанна, Антония и Евстафия, пострадавших за веру в XIV веке во время правления великого князя литовского Ольгерда (Альгирдаса). После заключения в 1596 году Брестской унии храм с мощами святых мучеников был передан униатам. Свято-Троицкий монастырь с храмом был занят Базилианским орденом, монахи которого спрятали мощи святых мучеников в необозначенном месте. Лишь в 1655 году мощи были найдены.

Однако недолго святые останки были доступны христианам. В разгар «Хмельничины» и русско-польской войны русские войска заняли Вильну. Тут произошли, казалось бы, необъяснимые события.  В 1661 году мощи вновь были замурованы, а затем было прекращено молитвенное поминание мучеников. Известный исследователь истории канонизации святых профессор Е. Е. Голубинский недоумевает по этому поводу: «Я уже говорил, по какому поводу был исключен из Устава 1682 года Евфросин Псковский… Он был выключен по тому поводу, что житие его (без его вины) служило в пользу раскольников[12]… Остается не совсем понятным, почему были выключены из числа святых епископ Нифонт Ногородский и мученики Литовские»[13].

К сожалению, Голубинскому не были известны некоторые труды видных новообрядческих иерархов начала XVIII века. Там дается однозначная оценка того, что виленские мученики не почитаются по той же причине, что и преп. Евфросин Псковский. Никифор (Феотоки), архиепископ астраханский, издал книгу «Ответы на вопросы старообрядцев», где указал, что «…поелику служба св. Евфросина содержала нечто от сих лжей и клевет, а в службе свв. трем мученикам было несходственное с их страданиями; то право и свято обе они в новопечатных Минеях оставлены и исключены; да не принесём Каиновой жертвы, принося святым молитвы и хвалы, со лжею и клеветою смешанныя. Следовательно, не ходатайство и не помощь святых обрящем, но грех соделаем и учинимся отвратительными от самих святых и всемогущаго Бога»[14].

Мнение архиепископа Никифора (Феотоки)[15] укладывается в новообрядческую полемическую традицию, ибо в житиях мучеников говорится, что свою веру они внешне выражали ношением бороды, и отказом сбрить ее немало досадили князю. В конце XVII века в новообрядчестве по вопросу ношения бороды такая точка зрения была признана раскольничьей, а пример виленских мучеников явно служил во вред церковной реформе и культурно-церковным задумкам нового государя Петра I. Почитание виленских мучеников в синодальной церкви было возобновлено только в начале XIX века.

Еще одним святым, деканонизированным в первые годы после собора 1667 года, является преподобный Евфимий Архангелогородский (или Архангельский) — преподобный инок, в 1585‑1599 гг. игумен Михаило-Архангельского монастыря, положившего начало городу Архангельску[16]. 7 июля 1647 г. был обретен гроб святого и, после исследования о чудесных исцелениях, подаваемых святым, состоялась его канонизация русской Церковью (1650).

После церковного раскола для борьбы со старообрядчеством в Поморье в 1682 г. была создана Холмогорская и Важская епархия. Первый ее архиепископ — Афанасий, один из участников знаменитого диспута «О вере» в Грановитой палате Кремля, сподвижник Петра I, стал ревностным гонителем сторонников Старой Веры. Архиепископ Афанасий, кстати, был одним из первых русских священнослужителей, не носившим бороды. Одним из первых его шагов стало упразднение почитания святого Евфимия Архангелогородского.

В 1683 году церковные власти изъяли и отправили в Холмогоры житие преподобного, документы по канонизации, иконы, на которых он изображался с двуперстием. В Холмогоры вывезли даже кованую оградку с места захоронения. Правда, саму чудотворную могилу разрушить побоялись.

Современные исследователи указывают, что постановлением об извержении из числа святых говорится о большой бороде и двуперстии, с которыми изображался старец на иконах, и что служило к оправданию «раскольников». Изображение мирян и иноков с двуперстием имело особое значение для апологии древнего крестного знамения, ибо такое изображение нельзя было выдать за именословное священническое благословение позднейшего периода.

 

Война с часовнями и крестами

В начале XVIII века на русском Севере под каток новой государственно-церковной политики попал и ряд других местных святых. По решению церковных властей разрушались часовни и сносились кресты над памятными местами и местами погребений некоторых северных подвижников. В немалой степени этому способствовало государственно-церковное законодательство, воспрещающее строительство часовен, реставрацию и подновление старообрядческих и неизвестного происхождения храмов. Так в 1722 году вышло постановлении Синода, повелевающее «деревянные часовни, где построены, разобрать, а каменные употребить на иные потребы»[17].

Отдельными указами Синода было запрещено строительство традиционных древнерусских поклонных крестов-голбцов. Указом 1723 года запрещалось литье медных икон, как будто неискусных: «… медныя и оловянныя литыя иконы, где обре­таются, кроме носимых на персех крестов, по тому ж в ризницы обрать для того: выливаются оные зело не искусно и не изобразительно и тем достойной чести весьма лишаются, чего ради таковые, обрав, употребить на церковные потребы, и о том, чтоб оных икон отныне впредь не лить и обретающимся купеческим людем в рядах продажу оных воспретить…»[18].

Говоря о деятельности новообрядческого синода нельзя не упомянуть об авторе «Духовного регламента» и главном действующем лице этой эпохи архиепископе Феофане Прокоповиче. Его церковно-политическая и общественная деятельность хорошо изучена историками. Несколько меньше известно о его духовных и религиозных воззрениях. Как предполагают некоторые авторы, Феофан Прокопович лично причастен к уничтожению почитания некоторых местночтимых русских святых.

В произведениях дореволюционного историка Чистовича «Феофан Прокопович и его время» говорится, что новгородский архиепископ, пользуясь безраздельной властью в Синоде, «многие указы выдал о мощах святых, будто бы непрямых и несвидетельствованных, которых сам Бог многими чудесами от них бывшим прославил, которых раки разбивали и их самих закапывали… и ругаясь святым угодникам Божиим ложными мощами называли».[19]

 

Но не только архиепископ Феофан Прокопович был известен борьбой с почитанием святых. В 1767 г. обер-прокурор Синода И. П. Мелиссино предлагал законодательным путем «ослабить почитание святых мощей и икон в Русской Церкви»[20] .

По мнению современного исследователя, доцента московской духовной академии игумена Андроника Трубачева, «в XVIII в. оказались деканонизированы десятки подвижников»[21].

Подобный случай произошел в середине XVIII века со ржевскими святыми, праведными Владимиром и Агриппиной. В 1745 году мощи этих святых, положенные в одном из храмов Ржева, были выкопаны. Синод принял решение прекратить почитания святых ввиду тленности их останков. В доношении Синоду Тверской консисторией говорилось: «Между святыми в церквах оных князя и княгиню воспоминать и никакого торжества и молебствия им отправлять запрещено»…  «и где в церквах и в домех имеются оных князя и княгини образа, велено по силе Духовного Регламента отобрать».

Примечательно, что составители этого донесения, подготовленного за подписью тверского архиепископа Митрофана, поставили деканонизацию святых Владимира и Агриппины в одном ряду с прочими средствами борьбы с расколом и «суеверствами»[22]. Интересное свидетельство этой деканонизации было не так давно обнаружено в архиве Рогожского кладбища. На старинной фотографии видна иконописная доска, которая служила покровом места упокоения Владимира и Агриппины. На изображении хорошо видно, что их нимбы старательно затерты.

Тверская епархия отличилась и другими фактами борьбы с дораскольными святыми и святынями. Уже в середине сороковых годов XIX века тверской архиепископ Григорий (Посников) инициировал дело о местных святых, которое фактически было направлено на прекращение их почитания. Весной 1847 года из тверской духовной консистории вышла инструкция об уничтожении гробниц четырёх  преподобных: Саввы, Варсонофия, Ксенофонта и Савватия Оршинского. Тверская духовная консистория еще в 1778 году постановила прекратить почитание преп. Савватия Оршинского и зарыть его гробницу, однако это повеление не было исполнено. В 1847 году духовные власти более решительно приступили  к исполнению этих постановлений [23].

 

Были запрещены молебны этим святым. В селе Саватьево были изъяты иконы преп. Савватия и его вериги. В деревне Савино благочинный о. Петр Грязнов, исполняя повеление архиерея, разрушил каменную церковь над гробами Саввы и Варсонофия. Эти действия не были простой импровизацией местных епархиальных властей, они подкреплялись соответствующими инструкциями Синода и проводились по всей территории Российской империи.

Тридцатые и сороковые годы XIX века вообще были примечательны в этом отношении. В этот период претворялась в жизнь новая церковно-государственная программа, разработанная митрополитом Филаретом (Дроздовым) и активно поддержанная императором Николаем I. Любые проявления независимости в церковной жизни, а тем более независимости, связанной с историческим наследием дораскольной Руси, тщательным образом искоренялись, либо подчинялись через включения в официальные, церковно-государственные структуры.

Во всех епархиях синодальной церкви были созданы секретные «противораскольничьи комитеты», которые должны были поставить под контроль не только активность старообрядцев и сектантов, но и вести борьбу со всеми подозрительными проявлениями внутри господствующего исповедания. В печальном 1847 году высочайшим повелением было указано начальникам губерний «во всяком случае, и всею предоставленной им властью содействовать православному духовному начальству в охранении прав Церкви … чтобы ереси, расколы и другие предрассудками и невежеством порождаемые заблуждения, не были распространяемы между жителями вверенных им губерний»[24].

Современные исследователи также отмечают факты прекращения празднования некоторых других местночтимых святых. Среди них: 1) ок. 1721-1723 гг. — прп. Корнилию Переяславскому († 22.07.1693); 2) в 1722-м, 1904 гг. — блж. Симону, Христа ради юродивому, Юрьевецкому († 4.11.1584, пам. 10 мая 3) 20.11.1746 — блгв. кн. мч. Феодору Стародубскому († 1330, пам. 21 июня); 4) вероятно, в 1746 г. — мч. Василию Мангазейскому († 4.04.1602, пам. 22 марта); 5) в 1801 г. — прав. Прокопию Устьянскому (кон. XVI в.— 1-я пол. XVII в., пам. 8 июля).

Нередко почитание местночтимых святых прекращалось распоряжением местного архиерея. Такова история мученика отрока Ивана Чеполосова, замученного в Угличе в 1663 году одним из работников своего отца. Через некоторое время тело отрока было обретено нетленным. Чудеса, совершавшиеся у его станков, вызвали начало его почитания в г. Углич и его окрестностях. В начале XVIII века митрополитом Димитрием Ростовским (Туптало) было открыто дело по исследованию святости отрока Ивана. Однако в ходе исследования были установлены факты, что в житии мученика упоминается о двуперстном крестном знамении, сам  мальчик был крещен священником, отказавшимся принять реформы патриарха Никона, а его родители находились под подозрением, как сочувствующие старообрядчеству, а жития отрока распространялись главным образом в среде старообрядцев.

Видимо, по этой причине Дмитрий Ростовский отказался принять решение о почитании Иоанна Чеполосова, как святого. Нетленные мощи были замурованы в стене храма (в 1970 году во время реставрации они были изъяты и ныне находятся в другом храме). Было воспрещено молитвенное пение мученику, вместо этого было дозволено совершать только заупокойное богослужение (панихиды) в день его Ангела — 25 июня и 10 апреля.

Подобные решения были в то время не редкость. Иногда после прекращения почитания святых все же дозволялось петь панихиду по усопшим. Тем не менее, духовные власти разъясняли, что пение панихиды не означает почитание умершего. Так патриарх Андриан в своей грамоте по случаю прекращения почитания вологодских святых Герасима, Галактиона  и Игнатия  особо указал: «В чину панихиды прошение творится, чтобы лежащему Господь дал оставление грехов, а не пришедшему здравие каковое»[25].

 

Денационализация церковного Устава

К вопросу о почитании святых несомненно относится реформа церковного Устава в области месяцеслова, то есть списка святых. Патриархом Иоакимом была создана специальная комиссия, перед которой была поставлена задача полностью пересмотреть месяцеслов. Была проделана значительная работа по его изменению. Изменения вошли в церковный Устав 1682 года, который был утвержден церковным собором из 15 архиереев[26]. 

В этом Уставе по сравнению с дораскольным Уставом 1642 года исчезли памятные дни, связанные с 21 русскими святыми. Кроме уже известного нам преп. Евфросина Псковского, из месяцеслова ушли памяти св. Арсения, епископа Тверского (2 марта), преп. Антония Римлянина (17 января), Серапиона, архиеп. Новгородского (16 марта), Иакова еп. Ростовского (27 ноября), святит. Никиты Новгородского (30 апреля), преп. Иакова Боровицкого (23 октября) и др.

Некоторые святые хоть и не вовсе пропали из месяцеслова, но лишились некоторых почитаемых праздников. Например: обретение мощей преп. Макария Колязинского (26 мая), день проявления мощей митрополита Петра (4 августа), полиелейная служба на перенесение мощей свв. Бори­са и Глеба 2 мая[27].

Во многих случаях был значительно уменьшен богослужебный статус русских святых. Так, например, благоверный князь Михаил Тверской (супруг уже ранее деканонизированной св. Анны Кашинской), до раскола имевший службу всенощного бдения, был понижен до рядовой службы «шестерика». Понижены в чине (или опущены) были также некоторые службы в честь икон Божией Матери, связанных с русской историей, защитой русской земли (Знамения, Казанской, Тихвинской, Федоровской и др.).

Такая же тенденция наблюдается и в месяцесловах крупнейших, центральных храмов России. Е. Голубинский указывает: «Уставная запись ведена ключарями Успенского собора (Кремля — прим. авт.) между 1666-1743 годами, замечательная крайне малым количеством Русских святых, которым было празднуемо в соборе. Святых этих в записи всего 11»[28]. По сравнению с записями, сделанными во времена патриарха Филарета в 1621 году, число празднуемых русских святых в этом Уставе сократилось в восемь раз.

Современный исследователь Б. Кутузов называет эту тенденцию денационализацией церковного Устава и указывает, что c XVIII по XX века ни разу не был издан певческий свод русских праздников. Интересно, что предложение богослужебного отдела Поместного Собора 1917-1918 годов вернуться к дораскольному положению служб русским святым в месяцеслове до сих пор не исполнено.

Уже с конца XVII века начался процесс уничтожения некоторых древних мемориальных кладбищ и монастырских захоронений. Так в Коломне во время сноса древнего Успенского собора в XVII в. были уничтожены заодно и надгробия древних коломенских святителей. В Троицком Белопесоцком монастыре в начале XVIII было уничтожено старинное монастырское кладбище с могилами местночтимых святых. Более 40 надгробий начала-середины XVII века были вмонтированы в кладку нового Троицкого собора постройки 1702 года. Если же говорить о снесенных и перестроенных в  XVIII-XIX веках древнерусских церковных памятников, то счет пойдет на сотни, если не на тысячи.[29]

Интересно, что борьба с  дораскольными святыми, мешавшими утверждению никоно-петровской церковной реформы, рикошетом ударила и по подвижникам, имена которых уже никак не были связаны с русской Церковью. Так митрополит Григорий (Постников) писал о священномученике Петре Дамаскине (XII В): «Петр Дамаскин не есть муж святый, как называют его ваши наставники: св. церковь никогда не признавала его святым. Он был простой монах»[30].

В книге «Пращица», изданной в 1827 году тщанием нижегородского архиепископа Питирима, писалось о святом блаженном Феодорите, епископе Кирском (393-466): «Не раскольщик ли убо оный неизвестный Феодорит, а не еретик ли? Ей («да» — прим. автора), сущий раскольник и еретик: понеже оное его писание, учащее креститися двемя персты, всячески подобно ереси ариеве и несториеве»[31].

Темой для отдельного исследования могут послужить и синодальные переводы отцов Церкви, жития древних святых и т. п. Многое несообразное требованиям высочайшей цензуры из текстов искоренялось и подчищалось.

Уже в начале XX века некоторые из деканонизированных святых, например, святая благоверная княгиня Анна Кашинская, вернулись в календарь «господствующего» исповедания. Других, без шума и помпы, разрешили почитать в советское время. Особенно плодотворным в этом плане оказалось правление патриарха Пимена (Извекова), когда разрешили молиться свв. Иоанну Чеполосову, Владимиру и Агриппине Ржевским.

Однако большинство древнерусских подвижников, чье почитание было прекращено в темные времена «борьбы с расколом», так и остались забытыми. С лица земли исчезли посвященные им часовни, кресты и древние святые могилы. И, видимо, уже никогда русская церковная и государственная история не освободится от тяжкого наследия бессмысленного и жестокого гонения на свою собственную историческую память, от духовной секуляризации конца XVII — первой половины XIX веков, выразившегося, в том числе, в самоубийственном пренебрежении древнерусской святостью, отторжении национальной церковной и светской культуры