Беседа с председателем поморской общины Петром Николаевичем Хвальковским

Мы продолжаем публикацию отрывков из «дневника настоятеля» игумена Кирилла (Сахарова). Уже опубликованы воспоминания из беседы со старообрядческим священником Георгием Устиновым и с архиепископом Алимпием (Гусевым). Сегодня представляем беседу с председателем поморской общины Хвальковским Петром Николаевичем.

***

Беседа происходила 10 мая 1986 г. У дверей храма объявление о запрещении входить в неприличном виде, нетрезвом состоянии и что храм Патриархии находится за углом.

Каждого входящего встречают и расспрашивают: кто и откуда. Когда узнали, что я пришел по рекомендации к Петру Николаевичу, то с радостью пропустили. Осведомились: сейчас позвать или после службы?

С купола свешивается огромное паникадило на массивных цепях, с большими восковыми свечами, вставленными по кругу. По сторонам меньшие паникадила, которые крепятся также на потолке. Темные лики икон. Царские врата заставлены, как бы запечатаны. Перед ними иконы с подсвещниками, как бы вставлены в ниши. Лампады и свещи перед иконами, расположенными на втором и третьем ярусе, крепятся на веревках, чтобы можно было их спускать, зажигать и гасить. На крылосе два хора: слева — женский, справа — мужской. Молящиеся стоят ровными рядами: слева — женщины, справа — мужчины. Мужчины одеты в кафтаны до пят, сшитые в виде подрясника, а женщины — в длинные юбки и широкие платки, закрывающие плечи. Женщины, поющие на крылосе, все одеты в белые шелковые платки с кистями. Преобладающий возраст: средний у мужчин и чуть выше среднего у женщин.

Крестятся все одновременно, а перед земными поклонами всем раздают подручники (коврики, специально для этой цели сшитые). Служба идет несколько часов без перерыва. Тем, кому нужно по необходимости выйти, покидают ряд, перед этим перекрестившись и помолившись перед иконами, поклонившись другим молящимся. То же самое, когда возвращаются. Тарелку обносят только один раз в конце службы, жертвуют значительные суммы. По окончании богослужения молятся поименно за всех именинников, причем те земно кланяются, и о болящих. Призывал к молитве Петр Николаевич. Народ, покидая храм, со всеми раскланивается, немного разговаривают, всё чинно, благообразно. Даже с новыми людьми разговаривают, расспрашивают, желают всех благ.

Петр Николаевич — высокий, сухой, лет 70-ти человек, с необычайно живыми, по-детски добрыми глазами, усадил меня на правом крылосе на скамейку, и мы начали разговор. Я достал альбом с фотографиями Данилова монастыря и начал рассказывать о реставрации, Богослужении и т. д. Тотчас вокруг нас собрались люди и посыпались вопросы. В основном интересовались старообрядными моментами в жизни монастыря.

Супруга Петра Николаевича, дородная женщина в белом платке, лет 60-ти, указывая на фотографии, на платы в иконостасе Покровской церкви, говорила: «Наша сестра вышивала». Петр Николаевич сказал, что добровольно приходили работать в монастырь и старообрядцы из их прихода.

Петр Николаевич — интеллигентный начитанный человек, на войне был офицером. После службы читал слово о свт. Иоанне Златоусте (был день его памяти).

Запомнилось повествование о трясении гроба царицы до тех пор, пока не были перенесены в столицу мощи Святителя. Попросил его высказать свое мнение по поводу моих предложений о шагах по устранению средостений между нами. На вопросы отвечал со знанием:

1. О снятии клятв на Соборе 1971 года:

«Да, это сыграло положительную роль в наших отношениях. Я лично знаком с патриархом Пименом, получаю от него поздравления и приглашения на официальные приемы. Патриарх Пимен не виноват в преступлениях патриарха Никона». Очень хорошо отзывался о митрополите Никодиме.

В начале Великого Поста в дореволюционное время произносились проклятия на старые обряды.

Кратко рассказал историю старообрядчества, особенно отметив мученическую смерть протопопа Аввакума, и что он последний священник. Священство на Рогожском кладбище не признает, так как оно «взято у никониан». Нашу же иерархию считает непрерывной, о признании ответил уклончиво. Говорил о гонениях, о самосожжениях, особенно при Петре I.

Об истории Церкви в послереволюционный период говорить не стал, но сказал о большом числе мучеников, однако для канонизации их нужен Собор.

2. Согласен и не возражает против предложения о допущении представителей Патриархии в качестве наблюдателей на их Соборы и против присутствия их представителей в том же качестве на Соборах Русской Православной Церкви.

3. По поводу совместного общения есть два мнения: одни — за, другие — против. Я — против.

4. По поводу выражения сожаления за гонения. Считает, что этот пункт надо усилить. Необходимо выразить не сожаление, а покаяние, и осудить не гонения, а физическое истребление.

5. Насчет диалога и комиссии по диалогу выразил сомнение: «У нас канонические расхождения», хотя потом признал, что есть много вопросов, которые такая комиссия могла бы решать.

6. Приветствовал двуперстное крестное знамение и Богослужение по старым книгам в среде нашей Церкви, говоря, что это единственно истинное, правильное сложение перстов.

7. Рад, что у нас происходит возрождение древнерусского благочестия в иконописи и пении.

8. По поводу паломничества к общим для нас святыням выразил удовлетворение.

Настойчиво расспрашивал, кого я представляю и на каком уровне проходит обсуждение.

Во время войны с ним был такой случай, когда в газике от разрыва бомбы все погибли вокруг него, а его даже не задело.

Приглашение посетить Даниловский монастырь принял, но сейчас не может приехать, так как скользко, обещал приехать весной. Супруга все время торопила его.

Можно было ещё много написать о тех личностях в мире старообрядчества, которые мне встретились на моём жизненном пути. Это И.И. Егоров и И.И. Никитин — покойные руководители безпоповцев Прибалтики в советское время. Покойный глава Новозыбковской архиепископии владыка Геннадий («Я тебя давно заприметил», — говорил он мне) и нынешний патриарх Древлеправославной Церкви Александр (Калинин), с которым я постоянно общался во время обучения в Московских духовных школах, и многие, многие другие.

Везде, где я бывал, обязательно посещал старообрядческие храмы. Так было в Петербурге, Киеве и Кишинёве, в Костромской и Черновицкой областях (Белая Криница), Барнауле, Новосибирске и во многих других местах. Как правило, всё проходило мирно. Инцидент был только однажды со старообрядческими инокинями в Боровске, бывшими насельницами Белопесоцкого монастыря в Московской области (РПЦ).

Два слова о единоверцах. С ними оказалось общаться сложнее. В этом для меня была неожиданность. Моя активность быстро натолкнулась на подозрительность и враждебность со стороны некоторых из них. Особенно это проявилось в 2000 году во время празднования 200-летия единоверия, когда витал в воздухе вопрос о рукоположении единоверческого епископа.

Впрочем, с крупнейшим единоверческим приходом в селе Михайловская Слобода в Подмосковье отношения сложились неплохие, даже дружеские. Дружба с его настоятелем о. Иринархом уходит корнями в 70-годы, когда я еще был студентом пединститута. О. Иринарх (тогда Игорь) был очень энергичным головщиком (регентом) Никольской единоверческой церкви на Рогожском кладбище.

Было умилительно смотреть, как этот юноша строго и в то же время почтительно относился к своим пожилым крылошанам. Среди них была раба Божия Евдокия — келейница последней игумении Всехсвятского единоверческого монастыря, Алексей Михайлович — племянник единоверческого епископа Симона (Шлеева). Как-то в конце 80-х, по пути в Коломну с детьми воскресной школы Данилова монастыря, мы остановились у Михаило-Архангельского храма в с. Михайловская Слобода. Тогда в церкви был архив. В беседе с местными жителями подсказал им написать ходатайство в Московское епархиальное управление об открытии храма. Через некоторое время остатки единоверческой паствы вместе с Игорем перешли в этот храм. Когда Игорь принял монашеский постриг и был рукоположен в сан, он очень активно взялся за восстановление храма. Не было года, чтобы я не приезжал бы сюда с прихожанами по нескольку раз. Каждая поездка что-то давала, открывала ранее неизвестное. Особенно впечатляли крестные ходы в неделю Жен–мироносиц, которые начинались после Литургии и заканчивались поздним вечером.

Общался я также со старопоморским наставником Александром Хрычовым из Казани. Кроме Берсеневки, службы по старому обряду я совершал у мощей преподобного Сергия в Троице–Сергиевой лавре и преподобного Иосифа в Иосифо–Волоцком монастыре, трижды в Смоленске — у иконы Одигитрии в кафедральном соборе и в Петропавловском храме у вокзала, кроме того, в Калининграде в Спасском кафедральном соборе, в Троицкой церкви в Хорошево (храм ОВЦС), в Высоко-Петровском монастыре, у стен Пафнутьево-Боровского монастыря, в Польше в Войновском монастыре, у себя на малой Родине в г. Алчевске Луганской области и во многих других местах.

Из архиереев Новозыбковской архиепископии мне больше всего запомнился епископ Флавиан. Говорит: «Я удивляюсь нашим старообрядцам, которые не имеют священства, таинств, как можно без них спастись?!» (речь о безпоповцах). Как-то пригласил я его в Данилов монастырь. Дело было в апреле 1985 года. Показал ему детально монастырь, особенно Покровскую церковь. Он все крестился и говорил: «Спаси Христос». Понравились росписи и то, что по-древнему поем и используем восковые свещи. «Я без образования, — говорил он, — 10 месяцев был диаконом, 2 года священником и вот второй год епископом». Уговорил владыку Флавиана пойти к наместнику монастыря, он не хотел. Был на приеме полчаса. «Скромный очень и благочестивый, мужиковатый, не похож на епископа», — мнение наместника.