В рамках старообрядчества книга обрела, пожалуй, еще более высокий статус, чем в Византии или в Древней Руси: в условиях утраты иерархии она оставалась, по сути, единственным пастырем и законоучителем. О книгах небесных и книгах земных, о ритуальных функциях книги и ее образе в изобразительном искусстве наш сегодняшний рассказ.
Книги суть главное в жизни.
Михаил Гавр, византийский эпистолограф XIV в.
В отличие от цивилизации Нового времени, культура восточнохристианского Средневековья основана «не на рациональном познании мира и Бога, а на Логосе-Слове» [1]. Именно поэтому на всем протяжении ее существования центральным компонентом данной культуры, вокруг которого выстраиваются иные ее сегменты, является книга, а именно «божественные писания». Помимо книг, имеющих непосредственное физическое воплощение, здесь также наличествует представление и о существовании книг небесных, горних.
Горние книги библейской традиции
Различные виды небесных книг упоминаются уже в Ветхом и Новом Заветах, а также в широком спектре межзаветной литературы: в «Первой» и «Второй Книге Еноха», в «Книге Юбилеев», в «Повести об Иосифе и Асенефе», «Завещании Авраама», «Апокалипсисе Софонии», «Откровении Варуха», в «Третьей Книге Ездры». В Библии наиболее часто упоминается «книга жизни» или «книга животная», куда Творец вписывает и из которой вычеркивает имена потомков Адама (Исх. 32:32–33; 68:29; 86:6; 138:16; Ис. 4:3; Дан. 12:1; Мал. 3:16; Лк. 10:20; Флп. 4:3; Евр. 12:23; Откр. 3:5; 13:8; 17:8; 20:12, 15; 21:27, 22:19) — спасутся «только те, которые написаны… в книге жизни» (Откр. 21:27). «Книга жизни» присутствует на миниатюрах славянорусских лицевых Апокалипсисов второй половины XVI — начала XX в. — в первую очередь, иллюстрирующих 12-й стих 20-й главы.
Важная роль также отводится книгам деяний, куда незримый писец записывает все слова и деяния каждого конкретного человека на Судный день (Пс. 55:9; Ис. 65:6; Дан. 7:10; Откр. 20:12) — так, во время мытарств бесы показывают душе совершенные при жизни грехи, «отвивающе ей харатейныя свитцы» [2]. Изображения книг деяний, как в виде свитков, так и в виде кодексов, встречаются на миниатюрах лицевых Апокалипсисов, цветников и синодиков, на иконах Страшного суда.
Своего рода разновидностью «свитцев» деяний является свиток, куда Архангел Гавриил записывает имена и «приношения» входящих и выходящих из церкви. В храмовой росписи изображение Архангела со свитком, содержащим соответствующую запись, помещается справа от дверей; встречается оно и в иконописи.
Образ книг деяний, как, впрочем, и образы остальных небесных книг, пронизывает традицию на всем ее протяжении. Например, в одном из видений печорского книжника-визионера Степана Носова (1902–1981) читаем: «Полагаю, время было полночь, вдруг нарушилась ночная тишина следующим образом: над головой моей, за потолком, высоко в полнебесьи, начали поставляться столы, стулья и многие слуги кладут на столы книги и сами садятся на стулья, раскрывают книги, шелестят листьями. Понять можно: идет приготовление дел на Суд и ожидают вскоре Судью» [3].
Вкушение («выпивание») горней книги (хартии/свитка) знаменует собой приобщение к вышнему дару, к трансцендентному, становление тайнозрителем и ретранслятором тайн. Съев преподнесенный Богом свиток, который в устах его был «сладок, как мед», обретает дар пророчества Иезекииль (Иез. 2:8–10; 3:1–4).
Аналогичным образом, приняв во утробу раскрытую «книжку», данную ему ангелом, обретает пророческий дар Иоанн Богослов (Откр. 10:1–2, 8–11). Впоследствии этот инициатический сюжет мы также находим в житиях свт. Иоанна Златоуста, прпп. Ефрема Сирина и Романа Сладкопевца.
Весьма интересная реминисценция книжно-инициатического мотива встречается в «Видении о литературе» уже упоминавшегося С. А. Носова: «Знаменательно и памятно то, что я появился в книжном магазине… И как-то неожиданно, вдруг, появилась над литературой (мирской — прим. А. Г.) кисть, пропитанная черной мастикой, опустилась, впервые провела черную линию по заголовку газет и охватила все разложенное на столах. И говорит с высоты, как радио: «Заглажение есть цена печати. А за любовь вашу к ней, как в жажду, пейте и ядите, и познаете сладость ея». И мгновенно началось собирание чернил, потекли струйки, и листы бумажные стали свертываться трубками, а книг не стало, чернила сливались на полу в желобки. И говорит опять: «Всяк, кто что сеет, то и пожинает; что готовит, то и поедает. Буди же вам трапеза изрядна». Начал я не хотя грызть бумагу и не хотя пить чернила. О, сколь горькая бумага и сколь противныя запахом чернила — о сем может сопоставить каждый» [4]. Данный архетипический пассаж старообрядческого визионера отсылает читателя на две с половиной тысячи лет назад, на берега реки Ховар, где пророк Иезекииль «видел видения Божии» (Иез. 1:1).
В живописи инициатическая функция небесных книг отразилась, в первую очередь, на миниатюрах лицевых Апокалипсисов, изображающих соответствующий эпизод. Вкушение хартии пророком Иезекиилем можно видеть на иконе второй половины XVI в. «Видение пророка Иезекииля на реке Ховар», происходящей из ризницы Соловецкого монастыря.
Явление Богородицы прп. Роману встречается на одной из иллюстраций созданного в начале XI в. Минология Василия II (л. 78), на выходной миниатюре Троицкого (Лаврского) кондакаря начала XIII в. (л. 1 об.), а также в ряде иконографических изводов праздника Покрова Пресвятой Богородицы, с которым совпадает день памяти гимнографа (1 (14) октября).
Отдельного внимания заслуживает чрезвычайно насыщенная в семантическом отношении фреска «Явление Христа-Премудрости св. Иоанну Златоусту» на северной стене вимы храма Св. Софии в Охриде 1037–1056 гг.: Христос-Премудрость в виде ангела с крестчатым нимбом во главе апостольского лика является возлежащему на ложе св. Иоанну и вкладывает в его уста некий чудесный свиток, при этом на чело святителя падают лучи, исходящие от лика Св. Софии. Очевидно, что изображенный на фреске свиток содержит текст литургии, полученный свт. Иоанном в виде откровения от Самого Христа — как «дар Премудрости».
В «Книге о вознесении Еноха Праведного» («Вторая Книга Еноха») упоминаются «испещренные смирной» небесные манускрипты, в коих написаны законы тварного мира: 30 дней и 30 ночей потребовалось Еноху, чтобы переписать их содержимое [5].
Наконец, в Апокалипсисе мы встречаем образ запечатанной метакосмической книги, в которой заключены все тайны мироздания. Текст «Откровения» гласит: «И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее. И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее» (Откр. 5:1–5).
Изображение книги, запечатанной семью печатями, можно видеть на миниатюрах лицевых «Откровений», иллюстрирующих данный эпизод.
Библейской «рукописью», выступающей своего рода связующим звеном между книгами небесными и земными, предстают Скрижали Завета — знаменитые «Десять заповедей», что были начертаны на каменных плитах Самим Творцом и помещены пророком Моисеем в покрытый золотом деревянный ковчег, известный с тех пор как Ковчег Завета (Исх. 24:12; 25: 10–22; 31:18; 32:15–16; 34:1–4; Втор. 10:1–5).
Скрижали Завета — частый атрибут иконографии св. Моисея, который нередко изображается непосредственно в процессе их получения.
Книга в христианских апокрифах, литургических и паралитургических сочинениях
К запечатанной семью печатями книге Апокалипсиса восходит образ книг, зафиксированный в эсхатологическом апокрифе «Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской» (датируется не ранее V в.): «И пакы слашах глас глаголющь ми: «Возри, праведный Иоане». И взрев очима своима, и видех книги лежаща. Яко мню равно 7 гор толщина их. Долгота же их оум человечь не может разоумети. Имуще печатей сем. И рех: «Оуслыши, Господи, раба Твоего глас и открый ми, что соут писано в книгах сих». И слышах глас, глаголющь ми: «Слыши, праведныи Иоане: книги, яже видиши ныне, и то соут писано еже на небесех и в безднах, и в всякой вещи человечьстей» [6].
Позже, уже на славянорусской почве, концепт метакосмической книги находит свое отражение в духовном стихе XV — первой четверти XVII в. «Голубиная книга», одним из источников которого послужили вышеупомянутые «Вопросы». Слово «голубиная» в контексте названия стиха, скорее всего, следует понимать как «глубинная» (имеется ввиду «глубина Премудрости» — по аналогии с Псалтирью, которую именовали не иначе как «Глубиной») — определение «голубиная» образовалось уже позднее: по ассоциации с голубем как символом Св. Духа. Голубиную книгу, как сказано в стихе, «писал… Сам Иисус Христос, Исус Христос, Царь Небесный»; «Эта книга не малая, / Эта книга великая; / На руках держать — не сдержать будет, / На налой положить Божий — не уложится. / Умом нам сей книги не сосметити / И очам на книгу не обозрити: / Великая книга Голубиная! /… / Сам Исус Христос, Царь Небесный, / С двунадесяти со апостолам, / С двунадесяти со учителям; /…, / Распущал Он книгу Голубиную / По всей земле, по вселенныя»; «А Голубина книга великая: / В долину книга сорока пядей, / Поперек та книга двадцати пядей, / В толщину та книга тридцати пядей, / На руках держать книгу — не удержать, / Читать книгу — не прочести» [7]. Объем книги столь значителен, что пророк Исаия, читавший ее «ровно три года, прочитал из книги ровно три листа» [8]. Исходя из приведенных фрагментов понятно, что Голубиная книга тождественна Евангелию.
Данное тождество выступает дополнительным аргументом в пользу понимая прилагательного «голубиная» в ее названии именно как «глубинная», поскольку Христос, «написавший» ее, и есть та самая «глубина» — ипостасная Премудрость Божия. Напрестольное Евангелие также присутствует в иконографии Этимасии (Престола уготованного). Характерные миниатюры с напрестольным Евангелием находятся в начале текста Книги Бытия Лицевого летописного свода XVI в. (л. 2).
Еще в Послании апостола Павла к колоссянам упоминается о некоем рукописании, которое Христос взял «от среды и пригвоздил ко кресту» (Кол. 2:14). В более развернутом виде данный сюжет представлен в апокрифе «О исповедании Евгине, и о въспросе внучят ея, и о болезни Адамове», а также в гимнографии. Речь идет о расписке, которую Адам дал дьяволу и где было написано: «Чья есть земля, того и аз и чади моа». «Дьавол же взем рукописание адамле, сокры и в Иордан под каменем, где Христос крестился» [9]. Расписка находилась под камнем, пока крестившийся в Иордане Христос не сдвинул камень и не уничтожил ее. В 1-м тропаре 6-й песни канона утрени 7-й недели по Пасхе читаем: «Распинаем Владыко гвоздьми, клятву убо яже на нас очистил еси. Копием же пробордаем в ребра, адамово рукописание раздрав, мира обновил еси» [10]. «Раздравшим рукописание» Христос также назван в великопостном тропаре шестого часа и в Акафисте Богородице (кондак 12). В изобразительной традиции этот эпизод находит отражение в ряде композиций «Сошествия во ад» — например, на фреске 1502 г. из собора Рождества Богородицы в Ферапонтово.
В гимнографии и Сам Христос уподобляется книге-хартии, где чернила — Его кровь, а пергамен — кожа [11]. Его же ученики во «Втором послании к коринфянам» названы «письмом Христовым», написанным «не чернилами, но Духом Бога живого, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца» (2 Кор. 3:3).
Книга как макро- и микрокосм
Как своего рода книга, совокупность письмен, воспринимался и окружающий человека мир. Библия и природа предстают двумя письменами одного Творца. Так, в своем толковании на 45-й псалом блж. Августин (354–430) говорит: «Да будет книга тебе божественной страницей, чтобы ты услышал это, да будет книга тебе шаром земным, чтобы ты увидел это. В тех книгах читают только те, кто познал буквы; в целом свете умеет читать и невежда» [12]. «Факты истории, — пишет Д. С. Лихачев, — и сама природа по средневековым представлениям — лишь письмена, которые необходимо прочесть. Природа — это второе откровение», полное «тайного смысла, тайных символических соотношений с Писанием» [13]. Вверенные же Церкви ключи Царствия Небесного, как отмечает С. С. Аверинцев, являются одновременно ключом «к двум видам «текста»: к универсуму, читаемому как энигматическая книга, и к «Книге» (Библии), понимаемой как целый универсум — universum symbolicum» [14].
В художественной сфере идея книги-микрокосма воплотилась, в частности, в придании тем или иным текстам формы креста (Крест Господень как Arbor / Axis mundi — Мировое древо / Мировая ось). Например, в греческом Евангелии X в. из Британской библиотеки (л. 248 об.).
В традиционной книжности также встречаются крестообразные вкладыши — в частности, в старообрядческих рукописях Северодвинского бассейна. У коптов и эфиопов даже известны манускрипты, чьи листы и крышки переплетов имеют крестообразную форму.
Восприятие мира как книги, энигматических письмен, сохраняется и в привнесенной на восточнохристианскую почву барочно-ренессансной культуре, заимствовавшей и развившей данный образ, который приобретает здесь весьма вычурные, утонченные формы — причем это касается как содержательной (литературной), так и внешней (графической) части соответствующих произведений. В данном отношении весьма показательно творчество Симеона Полоцкого. Остановимся на двух его стихотворениях, «Книга» и «Мир есть книга», входящих в сборник «Вертоград многоцветный» (1678 г.) и весьма ярко отражающих вышеописанное мировидение: «Различны книги нам суть Богом предложены, / да благонравно жити будем наученны. / Первая книга — мир сей, в ней же написася, / что-либо от всемощна Господа создася. /… / Вторая книга перстом Божим начертася, / егда писанный закон Моисием предася /… / Третия всеизрядна всем Книга дадеся, / живая, всекрасная с небес принесеся. / Та есть Иисус Христос, /… / Четвертая есть книга — Девица Мария, /… / Пятая книга — совесть комуждо свойственна, /… / Шестая книга — тайна, Сам ту Бог читает, / Церковь книгу живота ону нарицает»; «Мир сей приукрашенный книга есть велика, / юже словом написа всяческих Владыка. / Пять листов препространных в ней ся обретают, / яже чюдна писмена в себе заключают. / Первый же лист есть небо, на нем же светила, / як писмена, Божия крепость положила. / Вторый лист — огнь стихийный под небом высоко / в нем, яко писание, силу да зрит око. / Третий лист преширокий аер мощно звати, / на нем дожд, снег, облаки и птицы читати. / Четвертый лист сонм водный в ней ся обретает, / в том животных множество удобь ся читает. / Последний лист есть земля с древесы, с травами, / с крушцы и с животными, яко с писменами. / В сей книзе есть возможно комуждо читати, / коль велик, Иже ону изволи создати» [15].
Свое внешнее, графическое выражение идея мира-книги / совокупности книг (письмен) у полоцкого книжника нашла в его фигурных стихах, которые «можно было не только читать, но и рассматривать, как рассматривают здание или картину» [16]: силлабические стихотворения в форме креста, 8-конечной звезды, сердца. К означенному ряду примыкает и солярная геральдическая эмблема, представляющая собой аллегорический образ царя.
Книга — источник Премудрости
«Божественные книги» — источник Премудрости, через который с человеком беседует Сам Бог (София-Христос). «Реками мудрости», «напояющими всю вселенную», называет их, описывая книжно-переводческую деятельность Ярослава Мудрого, один из авторов «Повести временных лет»; и далее продолжает: «Если прилежно поищешь в книгах мудрости, то найдешь великую пользу душе своей. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или со святыми мужами» [17]. 4-м столпам, удерживающим Вселенскую Церковь (Дом Премудрости), уподобляют 4 канонических Евангелия свт. Ириней Лионский («Против ересей», 3, 11:8) и Филофей Коккин [18]. Уже с очень раннего времени богослужебное чтение Свщ. Писания, а также исполнение прокимна и аллилуйа, предваряет возглас «Премудрость (Σοφία)» или «Премудрость. Про́сти (Σοφία. Ὀρϑοί)». Свт. Симеон Солунский так разъясняет данный возглас: «Это значит: стойте в премудрости, так как и слова Божии, теперь читаемые, — премудрость, и изречены живою Премудростию Божиею» [19].
Соединение образов книги и Христа-Премудрости нашло свое отражение во многих памятниках изобразительного искусства, причем не только в странах византийского круга, но и в творениях мастеров Венеции и Иерусалимского королевства, испытывавших культурное влияние Империи ромеев. Наиболее древним из дошедших до наших дней изображений этого рода является миниатюра написанного на пурпурном пергамене Евангелия VI в. из Библиотеки Архиепископии в Россано (л. 121). На миниатюре рядом с сидящим в кресле апостолом Марком представлена женская фигура с нимбом: положив на свиток евангелиста правую руку, чьи пальцы сложены в риторическом жесте, она как бы диктует св. Марку евангельский текст.
Иконография композиции была заимствована из языческого искусства поздней Античности, где подобная схема применялась для изображения поэтов и философов в обществе вдохновляющей их музы или соответствующей персонификации. Так, на миниатюре «Диоскорид открывает магическую силу корня мандрогоры» из рукописи Диоскорида, датируемой не позднее 512 г., рядом с Диоскоридом мы видим персонификацию «Открытие» (л. 4 об.). Спустя несколько столетий после создания манускрипта данный образ был переосмыслен как изображение Божией Премудрости, на что прямо указывает добавленная к первоначальной маюскульной подписи «Εὕρεσις» (Открытие) минускульная надпись «ἡ σοφία» (Премудрость).
Особую популярность изображения персонификации Божией Премудрости в виде ангела или девы с характерным нимбом из 2-х пересекающихся ромбов и / или пояснительной надписью, помещаемые рядом с евангелистами и другими богодухновенными авторами, обретают в искусстве эпохи Палеологов (так называемый «Палеологовский ренессанс»), с его утонченным символизмом и античными реминисценциями.
Среди подобных изображений отметим миниатюру «Свт. Григорий Богослов — источник Премудрости» из рукописи «Гомилии Григория Богослова» конца XV в. (л. 1 об.): за спиной пишущего свт. Григория неизвестный художник поместил персонификацию Св. Софии, диктующую ему содержание рукописи; из-под пера святителя исходит река — аллегория источника Премудрости, к чьим «водам» припадают люди — клирики и миряне, желающие «испить» божественные словеса.
Впервые схожая композиция фиксируется в византийской живописи XII в. — в частности, на миниатюре «Свт. Иоанн Златоуст составляет Толкование на Послание апостола Павла» из рукописи «Гомилий Иоанна Златоуста» (л. 263 об.). Причем в данном случае роль персонификации Божией Премудрости отведена непосредственно Христу, из правой руки которого, сложенной в риторическом жесте, исходит водная струя (луч) — попадая на перо св. Иоанна, она преобразуется в слова на свитке, который, в свою очередь, вновь превращается в водную струю (реку), к чьим водам припадают люди.
Из аналогичных изображений также упомянем фреску начала XVII в. в храме Успения Богородицы в селе Зерват (Албания) — «Свт. Иоанн Златоуст источает Премудрость».
В контексте рассмотрения соединения образов книги и Софии-Премудрости в изобразительном искусстве следует обратить внимание и на такую деталь композиции миниатюр с пишущими персонажами (прежде всего, евангелистами), как пюпитр (подставка для рукописи, с которой копируют текст), что нередко имеет формы рыбы или змеи.
Ихтио- и офиоморфные пюпитры мы находим в живописи целого ряда греческих, армянских и славянских рукописей. По всей видимости, обе формы пюпитра далеко не случайны. Рыба известна как древнейший евхаристический символ, обозначающий Христа (а значит и Премудрость Божию, которой Он является). Напомним, что греческое слово «ιχθύς» (рыба) — древнейший и наиболее известный христианский акроним: ιχθύς=Ιησούς (Иисус)+Χριστός (Христос)+Θεού (Божий)+Υιός (Сын)+Σωτήρ (Спаситель). В этом качестве изображение рыбы встречается еще в римских катакомбах св. Каллиста (II в.).
Что касается змеи, то, будучи амбивалентным символом, она может означать не только древнего змия (сатану), но и божественную Премудрость (Мф. 10:16). Таким образом, пюпитр в виде рыбы или змеи, как бы «питающий» лежащую на нем книгу (свиток), на соответствующих миниатюрах представляет собой аллегорию все той же Софии-Премудрости Божией.
Без «божественных книг» как «рек мудрости» немыслима традиционная педагогика. Обучение грамоте велось по Часослову и Псалтири. Одной из форм поощрения детей (особенно девочек) являлось чтение за богослужением.
Книга и ритуал
Богослужение невозможно без книг, один из центральных моментов которого — вынос и чтение Евангелия (Книги книг), имеющее характер торжественно-сакраментального акта. Показательно, что уже с конца III–IV в. храмовое чтение Евангелия становится прерогативой исключительно высших степеней клира: диакона, пресвитера и епископа. В IV–V вв. распространяется благочестивый обычай выслушивания евангельского текста стоя. Кроме того, Евангелие само по себе является объектом почитания, для чего установлен особый ритуал — чин целования Евангелия.
Книга (Евангелие) участвует в епископской хиротонии, обозначая собою Христа, Его учение. Раскрытый кодекс возлагается на голову посвящаемого текстом вниз — действо, отсылающее к вышеупомянутой пророческо-инициатической функции небесных книг: «Таким образом, — пишет блж. Симеон, — когда открытое Евангелие положено и священные письмена возложат на главе посвящаемого, — архиерей произносит первую молитву, чтобы владыка и Господь Бог наш… укрепил его, как укрепил апостолов и пророков…» [20]. В том же качестве Евангелие присутствует при совершении таинства покаяния. Момент хиротонии с возложением Евангелия запечатлен на миниатюрах греческой рукописи «Гомилии Григория Богослова» конца IX в. из Национальной библиотеки в Париже (л. 67 об., 452).
«Божественная книга» — главный духовный авторитет и руководитель, а потому в обращении с ней нужно иметь «страх Божий», «взглянуть на стыдливость», «принять вежливость и степенство аккуратности», одним словом вести себя «чинно» [21]. Прежде чем взять в руки подобную книгу, предписывается «ознаменоваться с молитвою честным крестом» [22]; женщине же следует предварительно покрыть голову платком [23]. Кроме того, женщина по традиции не должна прикасаться к «святой книге» в периоды ритуальной нечистоты (во время менструации и в течение недели после нее, а также в течение 40 дней после родов).
Амулеты в виде миниатюрных книжек (преимущественно свитков, но также кодексов и гармошек) с различными сакральными текстами, как церковнобогослужебными, так и апокрифическими, имели хождение в Византии, Сирии, Армении, Грузии, России, до сих пор широко распространены в Эфиопии.
В России после церковного раскола XVII в. они были распространены по большей части в старообрядческой среде, где особенной популярностью пользовался «Сон Богородицы».
О чрезвычайно благоговейном отношении к «божественной книге» в традиционной культуре, ее сакрализации как некоего целого (а не только входящих в нее текстов, взятых в отдельности) свидетельствует следующий, на первый взгляд, весьма парадоксальный (ввиду запрета на порчу «святых писаний»), обычай, некогда бытовавший в среде казаков-старообрядцев: «Когда сын уходил на войну, ему, кроме медной иконки и других оберегов, давали текст «Символа веры» и «Живый в помощи». А чтобы этот текст был еще более действенным, его «брали» из святой книги, а не переписывали (в случае возвращения ратника страницы с текстом вклеивали обратно в книгу — А. Г.)» [24].
Книга в виде маленького свитка с разрешительной молитвой, вложенного в правую руку, сопровождает усопшего в последний путь. Вклад на помин души, как правило, также представлял собой книгу.
Книга как спутник жизни: роль и защита «святых писаний»
В восточнохристианском Средневековье, пропитанном идеей парусии (греч. παρουσία — присутствие), любой письменный текст воспринимался в качестве непосредственной замены прямого общения, будь то с Богом или с человеком. Греческий термин «λόγος» использовался «для наименования как «записанного голоса» (письма), так и «незаписанного голоса» (устного сообщения)» [25]; а славянским «слово» равно обозначалась и «буква», «литера» [26]. Подобное отношение к письму как к своеобразному воплощению автора уходит своими корнями в ветхозаветную древность. Например, в Псалтири мы встречаем сравнение языка с тростью книжника-скорописца (Пс. 44:2). «Божественные книги» — это образы Бога и Его святых. В связи с этим необходимо отметить, что в Предании священные книги и священные изображения постоянно уподобляются друг другу и передаются одним словом — «γραφή» (писание). Глагол же «γράφειν» (писать) означает равно как «выводить буквы», так и «рисовать образы»: книги, подобно иконам (также миниатюрам, фрескам и т. п.), служат орудиями сохранения и передачи христианского Благовестия. Причем следует подчеркнуть, что в восточнохристианской традиции Свщ. Писание не отделялось от общего корпуса «божественных книг» — соборных постановлений, святоотеческих творений, гимнографических произведений и прочих подобных текстов. (Тем более оно никогда не противопоставлялось им!).
«Святые писания» в виде свитка или кодекса, ставшие символом христиан и христианства как такового, начинают выступать непременным атрибутом многих изображений Христа, ангелов и святых [27]. Значение образа книги как символа церковной учености обретает новые перспективы с появлением фотографии: начетчики, монахи, церковно- и священнослужители часто снимались с «божественной книгой», как правило, помещая ее в центр композиции.
Та или иная «божественная книга» мыслилась в традиции почти как одушевленный предмет: «Живет в книжной палате» — написано на одном из манускриптов, происходящих из Соловецкого монастыря [28]. В России Нового времени столь проникновенное отношение к «божественной книге» как составная часть средневековой книжной культуры особенно долго сохранялось в старообрядческой среде, многие представители которой с детства находились среди рукописных и старопечатных книг, сопровождавших маленьких старообрядцев буквально повсюду: скитское образование и дух моленной, книжница, тайные скриптории… — такова атмосфера, в которой росли и воспитывались будущие начетчики и книгописцы.
Ввиду своего статуса носителей высшей Истины, без которых невозможно церковное служение, «божественные книги» исторически выступают одной из главных ценностей христианской общины. Защита «святых писаний» вменяется в прямую обязанность каждому верному. Под «защитой» понимается как сохранение смысла текстов (в случае копирования или перевода), так и непосредственная защита книг от физического повреждения или уничтожения, а также от попадания в руки еретиков и язычников. Достаточно вспомнить, что обвинение в традиторстве (выдаче церковных книг языческим властям) имело ключевое значение для возникновения донатистского раскола в начале IV в. 68-е правило Трулльского собора гласит: «Книги Ветхого Завета, такожде святых и признанных наших проповедников и учителей, никому не позволяется повреждати, или книго-продавцам, или так называемым мироварцам, или иному кому-либо предавати для истребления: разве когда от моли, или от воды, или иным образом сделаются неспособными к употреблению. Кто же отныне таковое что-либо делающим усмотрен будет: тот да будет отлучен на год. Равным образом таковые книги покупающий, если ни у себя не удержит оных для своей пользы, ни другому не отдаст в благодеяние и для хранения, но оныя повреждати дерзнет: да будет отлучен» [29].
Что характерно, значение для христиан «божественных книг» понимали и их противники. Во времена римских и коммунистических гонений власти любыми способами пытались изъять и уничтожить «божественные писания»: в их глазах это означало лишить общину духа и внутренней силы, обескровить традицию и прервать ее воспроизведение. О целенаправленном поиске и сожжении христианских книг языческими властями Римской империи свидетельствует в своей «Церковной истории» Евсевий Кесарийский (8, 2:1, 4). Одни из последних актов подобного вандализма — уничтожение сотрудниками МГБ книжницы старообрядческих скитов на реке Дубчес в 1951-м, и сожжение советскими пограничниками книг из обнаруженного в Белой Кринице тайника в конце 1960-х гг. Весьма неоднозначна в данном контексте и деятельность ряда представителей советской полевой археографии. Так, ее зачинатель Владимир Малышев, настаивая на тотальном сборе у населения всех церковнобогослужебных книг, включая поздние, недвусмысленно писал: «…собирание старинного рукописного материала, связанного с культом, помогает антирелигиозной работе. Оно лишает отсталую часть деревни и особенно начетчиков-старообрядцев важных средств в поддержании и в пропаганде отжившего религиозного мировоззрения. …собирание старинных книг и рукописей в сельских местностях (да не только в них) лишает отсталую часть населения питательных источников (выделение наше — А. Г.) их запоздалых взглядов. Поэтому, на мой взгляд, если представляется возможность, надо брать все книги и рукописи…» [30].
***
Прочувственное отношение к книге и к письму в целом имманентно присуще христианской традиции по самому факту ее рождения от воплотившегося Слова-Логоса. Культура восточнохристианского Средневековья буквально пропитана книжностью. Восприятие книги как сакрального объекта (речь идет, разумеется, о церковнобогослужебных и примыкающих к ним текстах), инициатического носителя нетленных истин мы встречаем на всем временном и географическом протяжении восточнохристианской традиции, центральным концептом которой является воплощенное Слово-Логос. Путь приобщения к Богу, к обретению духовных даров и благодати лежит через «божественную книгу». Данное мировоззрение находит свое отражение в многочисленных памятниках изобразительного искусства.
Итак, образ книги является основополагающим сегментом всей восточнохристианской традиции, цементируя ее не только на ритуально-бытовом уровне, но также на уровнях космологии, эсхатологии и сотериологии.
Примечания:
[1]. Бахтина О. Н. Книга и слово в старообрядческой системе ценностей (о своеобразии старообрядческой литературы) // Мир старообрядчества. Вып. 4. Живые традиции: Результаты и перспективы комплексных исследований. Материалы международной научной конференции. М., 1998. С. 167.
[2]. Цит. по: Соболевскiй А. И. Славяно-русская палеографiя / 4-е изд. М., 2007. С. 10.
[3]. Носов С. А. Суд и осуждение в студенец // Печорский старообрядческий писатель С. А. Носов: видения, письма, записки / Подгот. текста, вступ. ст. и прим. М. В. Мелихова. М., 2005. С. 78–79.
[4]. Носов С. А. Суд и осуждение в студенец // Печорский старообрядческий писатель С. А. Носов: видения, письма, записки / Подгот. текста, вступ. ст. и прим. М. В. Мелихова. М., 2005. С. 76–77.
[5]. Книга Еноха / Подгот. текста, пер. и коммент. Л. М. Навтанович // БЛДР. Т. 3. СПб, 1999. С. 214–215.
[6]. Вопросы Iоанна Богослова Господу на горѣ Ѳаворской // Памятники отреченной русской литературы / Собр. и изд. Н. Тихонравовымъ. Т. 2. М., 1863. С. 175.
[7]. Голубиная книга // Голубиная книга: Русские народные духовные стихи XI–XIX веков / Сост., вступ. ст. и прим. Л. Ф. Солощенко, Ю. С. Прокошина. М, 1991. С. 34, 35–36, 39, 45.
[8]. Голубиная книга // Голубиная книга: Русские народные духовные стихи XI–XIX веков / Сост., вступ. ст. и прим. Л. Ф. Солощенко, Ю. С. Прокошина. М, 1991. С. 35.
[9]. О исповѣданiи Евгинѣ и о въспросѣ внучятъ еа, и о болѣзни Адамовѣ // Ложныя и отреченныя книги русской старины, собранныя А. Н. Пыпинымъ / Памятники старин-ной русской литературы. СПб., 1862. Вып. 3. С. 2.
[10]. Трїѡдь цвѣтнаѧ. М.: Типографїя при Преѡбраженскомъ богадѣленномъ домѣ, 1913. Л. 483.
[11]. Трїѡдь постнаѧ. М.: Типографїя при Преѡбраженскомъ богадѣленномъ домѣ, 1910. Л. 329.
[12]. Цит по: Сазонова Л. И. Литературная культура России. Раннее Новое время. М., 2006. С. 519.
[13]. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы / 3-е изд., доп. М., 1979. С. 162.
[14]. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 148.
[15]. Simeon Polockij. Vertograd mnogocvětnyj. Vol. 2: «Emmanuil» — «Počitanie 2». Köln; Weimar; Wien, 1999. P 199–201; 334–335.
[16]. Еремин И. П. Поэтический стиль Симеона Полоцкого // ТОДРЛ. Т. 6. М.; Л., 1948. С. 126.
[17]. Повесть временных лет / Подгот. текста, пер. и коммент. О. В. Творогова // БЛДР. СПб., 1997. Т. 1. С. 194–195.
[18]. Филофей (Коккин), патриарх. Филофея, патриарха Константинопольского XIV века, три речи к епископу Игнатию, с объяснением изречения притчей: Премудрость созда себе дом и прочая: Греческий текст и русский перевод / Пуб. и вступ. ст. епископа Арсения (Иващенко). Новгород, 1898. С. 48.
[19]. Симеон Солунский, архиепископ. Разговор о святых священнодействиях и таинствах церковных / Сочинения блж. Симеона, архиепископа Фессалоникийского // Писания свв. отцев и учителей Церкви, относящиеся к истолкованию православного богослужения. Т. 2. СПб., 1856. С. 435.
[20]. Симеон Солунский, архиепископ. Разговор о святых священнодействиях и таинствах церковных / Сочинения блж. Симеона, архиепископа Фессалоникийского // Писания свв. отцев и учителей Церкви, относящиеся к истолкованию православного богослужения. Т. 2. СПб., 1856. С. 263.
[21]. Цит. по: Морозова Н. А. Книжность староверов Эстонии. Тарту, 2009. С. 41.
[22]. Цит по: Морозова Н. А. Книжность староверов Эстонии. Тарту, 2009. С. 34.
[23]. Цит по: Морозова Н. А. Книжность староверов Эстонии. Тарту, 2009. С. 34.
[24]. Бураева С. В., Костров А. В. «Сия богодухновенная книшка писана в городи Осаки в плену»: рукописные молитвы и обережные тексты в военном быту забайкальских старообрядцев (начало ХХ в.) // Ученые записки ЗабГГПУ. Серия: филология, история, востоковедение. 2012. № 2. С. 127.
[25]. Сметанин В. А. Византийское общество XIII–XIV веков (по данным эпистолографии). Свердловск, 1987. С. 169.
[26]. Соболевскiй А. И. Указ. соч. С. 24.
[27]. См. подробнее: Лукин П. Е. Священная книга как символ Православия в памятниках изобразительного искусства // Лукин П. Е. Письмена и Православие: Историко-филологическое исследование «Сказания о письменах» Константина Философа Костенецкого. М., 2001. С. 309–314.
[28]. Цит. по: Розов Н. Н. Соловецкая библиотека и ее основатель игумен Досифей // ТОДРЛ. Т. 18. М.; Л., 1962. С. 303.
[29]. Книга Правил святых апостол, святых Соборов Вселенских и Поместных и святых отец: С алфавитным указателем. М., 2004. С. 103.
[30]. Малышев В. И. Задачи собирания древнерусских рукописей // ТОДРЛ. Т. 20. М.; Л., 1964. C. 313, 322.
Список сокращений
БАН — Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)
ГИМ — Государственный исторический музей (Москва)
ММК — Музеи Московского Кремля (Москва)
МРИ — Музей русской иконы (Москва)
РГБ — Российская государственная библиотека (Москва)
РНБ — Российская национальная библиотека (Санкт-Петербург)
ЯХМ — Ярославский художественный музей (Ярославль)
BA — Biblioteca Ambrosiana (Milano)
BAV — Bibliotheca Apostolica Vaticana (Status Civitatis Vaticanæ)
BL — British Library (London)
BNF — Bibliothèque nationale de France (Paris)
MRI — Museum of Russian Icons (Clinton)
ÖNB — Österreichische Nationalbibliothek (Wien)
WAM — Walters Art Museum (Baltimore)
Комментариев пока нет