В светской историографии и старообрядческой среде бытует мнение, что главным виновником церковного раскола является патриарх Никон, провозгласивший и проводивший церковную реформу. Но исторические факты указывают на то, что Никон был лишь проводником намерений царя Алексея Михайловича Романова. О том, что главным мотором церковной реформы, инициатором гонений на старую веру и старообрядцев был российский самодержец, рассказывает известный публицист и писатель Борис Кутузов.
***
Аналогично будущей никоно-алексеевской «реформе» Петр Могила еще в 1640-х гг. провел в Украине и Белоруссии унификацию обряда с греческим по их подозрительным книгам, печатавшимся в иезуитских типографиях. Именно поэтому православие украинцев и было у русских под сомнением.
О степени недоверия к малороссам в то время говорит и тот факт, что, когда Никон переселил из Кутеинского монастыря 30 человек малороссов-иноков в свой Иверский монастырь, русские насельники его разбежались по другим монастырям, не желая жить с малороссами, как сомнительными в вере. Казначей писал Никону: «А священника у нас в монастыре нашея русския веры нету ни единаго, и нам помереть без покаяния», − то есть русский человек тогда не считал для себя возможным исповедоваться у священника-малоросса.
Многие и от самого Никона до его патриаршества слышали, как он говаривал: «Гречане и малые России (малороссы) потеряли веру, и крепости и добрых нравов нет у них».
Как же в будущем Никон действует вразрез с этими своими словами? Н. Каптерев на это отвечает: «Сам Никон как реформатор-грекофил был в значительной степени созданием царя Алексея Михайловича и, сделавшись благодаря ему патриархом, должен был осуществлять в свое патриаршество мысль государя о полном единении Русской Церкви с тогдашнею Греческою».
Вопрос присоединения Украины к Московской Руси был решен Земским Собором 1 января 1653 г., чему активно содействовал Никон. Свои «реформы» он начнет почти непосредственно после этого события…
Перенимая практику латинизированных южноруссов, Никон также противится перекрещиванию католиков.
Итак, царь Алексей задумал реформу и сделал Никона патриархом, уверившись в его полной готовности провести эту реформу. То, что Алексей Михайлович в церковных реформах Никона поначалу играет, казалось бы, совершенно пассивную роль, − это только видимость, желание царя оставаться в тени, о чем подробнее будет сказано ниже. Да и как могло такое важное дело, как всеобъемлющая церковная реформа, исходить не от царя в то время, когда на Руси «единственным источником всякого закона, как государственного, так и церковного, был у нас царь», а московские церковные соборы XVI-XVII столетий «были только простыми совещательными учреждениями при особе государя». Царь же Алексей Михайлович, по словам Н. Каптерева, имея самое высокое представление о своей царской власти, «признавал себя наместником самого Бога на земле». При таком мнении государя о своей особе кто бы мог дерзнуть выступить с личной инициативой помимо царя в таком важном церковно-государственном деле, как реформа? Уже в конце своего патриаршества Никон попытался стать выше царя, но безнадежно проиграл свое дело.
В начале «реформы», однако, царь нашел нужным спрятаться за Никона, чем и ввел многих в заблуждение своей мнимой непричастностью к церковным преобразованиям. Роль царя в деле «реформы» отчетливо выявляется после оставления Никоном патриаршей кафедры в 1658 г. Царю пришлось «рассекретиться» и поневоле взять на себя патриаршие обязанности, которые он и исполнял в течение восьми с лишним лет, пока не был выбран новый патриарх…
Как пишет Н. Каптерев, к царю «…отовсюду стали приходить заявления, что Никон не исправлял русские церковные книги, чины и обряды, а только портил и искажал». Да и сам царь собственными глазами видел, что «реформы Никона внесли большие соблазны и смуты в русскую церковную жизнь, отчего она пришла вся в полное расстройство, и что в Русской Церкви быстро нарождается раскол…»
Несмотря на все это, одержимый своей идеей царь продолжает укреплять «реформу» в противность здравому смыслу. Протопоп Аввакум искренне удивится: «Никон ум отнял у милова», а диакон Федор скажет: «Дивлюся помрачения разума царева, как от змия украден бысть!»
Мы уже говорили, как царь подбирал архиереев и кандидатов на высшие церковные должности: главным критерием для него была безусловная верность «реформе». Наводит предварительные справки и дает места только тем лицам, кто зарекомендовывает себя безусловным сторонником всех нововведений и обещает стать в будущем послушным проводником церковных «реформ». Вспомним тайную предсоборную деятельность царя в 1666 г., «промывание мозгов» русским участникам Собора, вымогательство у них еще до открытия Собора подписок с признанием правильности произведенной «реформы» (см. гл. 7). В свете этих данных можно сделать вывод, что решение собора 1666 г. одобрить никоновы «реформы» было сплошной фикцией.
Каптерев отмечает, что фактически было два собора: в 1666 г. с исключительно русскими участниками и в 1667 г. с участием русских и греков. В отношении комментариев на собор 1666 г. диакона Федора, что никоновы «реформы» «наши русские власти стыда ради своего» утвердили окончательно, можно сказать, что, хотя, по-видимому, играл роль и этот фактор, главное, конечно, в прямом давлении царя, в его закулисной предсоборной деятельности, о которой диакон Федор не мог знать в то время ничего ввиду исключительной скрытности царя.
Итак, после ухода Никона постепенно выяснилось, кто был заинтересован в «реформе», кто был ее истинным творцом и инициатором — это был царь Алексей Михайлович. Это мы можем сказать твердо и определенно на основании фактов, приведенных в исследовании Н. Каптерева. Конечно, у царя были и советчики, оставшиеся в тени, это Б. И. Морозов, Стефан Вонифатьев, Ф. М. Ртищев, А. С. Матвеев, Симеон Полоцкий и др.
Никон же, уйдя с патриаршей кафедры, забыл и думать о своих «реформах»; мало того, начал печатать в монастыре богослужебные книги согласно со старопечатными. Это также доказывает, что он был простым исполнителем в деле «реформы», а не главным лицом…
Вот, например, что пишет диакон Федор об одном весьма неприятном для русских властей деле некоего «романовского попа» Лазаря, случившемся в то время. Священник Лазарь ошеломил восточных патриархов и русских реформаторов, заявив на соборе: «Повелите ми идти на судьбу Божию во огнь, и аще сгорю, то правы новыя книги, аще же не сгорю, то убо правы стары наши отеческия книги, иже древле преведенные с ваших книг греческих непрепорченных». Для воротил собора это героическое заявление было подобно грому среди ясного неба.
«Царь же умолче, а руския власти вси возмутишася и страх нападе на них — от кого не чаяли чего, то изыде… Царь же седмь месяцов думал о том: положиться на судьбу Божию или не положиться, − понеже совесть ему зазираше, ведая и сам, яко Бог праведен есть и несть неправды в Нем, по пророку; исперва нам веру праву даде и книги непорочны, и како правду Свою церковную даст поругати схизматиком! И аще старую веру оправдит Бог единым попом пред всем царством, и мне со всеми властми срам будет и поношение от всего мира».
И не захотел прельщенный царь Божьего суда. «А наставника добраго не бысть у него тогда, − продолжает диакон Федор, − духовник бо его Андрей — враг же Христов бысть, уният и блудодей, а иных советников душеполезных не допускал к себе, но альманашников любил. Вси же власти русския в те седьм месяцев начаша к патриархом дары многи приносити: злато и сребро, и соболи и прочая драгия вещи, и стали той праведный суд их заминати лестию, яко лукавии лисове хвостами след свой. А на толмача онаго патриарша, Дионисия архимарита, трапезы многоценныя уготовляху, и в домы своя призываху его, и дары наделяху его, и ласкающе всяко, еже бы он патриархов своих уговорил, дабы по их хотению устроили вся, и сотворили деяние соборное их и не разорили бы, и царь-де любит то… И той Денис, блудодей церковной, развратил души патриархов тех глаголя им сице: «Отцы святии! Заезжия вы люди зде, аще тако станете судити без помазания, и вам чести большия и милостыни довольной и даров не будет от великаго государя и от всех властей тако же, но сошлют вас в монастырь, где яко же и Максима Грека нашего святогорца, и во свою землю не отпустят вас, аще в зазор станет дело. Как им надобно, тако и пущайте». Патриархи же послушали его и творити тако стали, а не спорили ничего, токмо потакали».
Даже припугнули и ссылкой в монастырь на вечные времена, а если «по их хотению устроить вся», то будет и «милостыня довольна», и дары от великого государя и властей.
Патриархи, оценив обстановку и сделав выводы, и повели дело так, как нужно было царю Алексею, то есть «токмо потакали».
Таким образом, греки на соборе 1667 г. — только исполнители воли царя Алексея Михайловича, который и является в таком случае главным виновником Раскола. Если и были со стороны греков перегибы в сторону уничижения русских и возвеличивания греков, то это всего лишь перегибы, что же касается царя Алексея, то, по своему воспитанию, русскую старину он ставил ни во что, в его глазах все заграничное было неизмеримо выше своего, отечественного. Собор сделал то, что было нужно царю, − утвердил все реформаторские преобразования, возврат к старому был теперь невозможен, и царь щедро наградил восточных патриархов и не пожалел казны и усилий в хлопотах о возвращении им отобранных патриарших кафедр.
Впрочем, особая заинтересованность Алексея Михайловича в последнем пункте вполне понятна. По его рассуждению, если Макария и Паисия не восстановить в патриаршем достоинстве, то легко можно будет обвинить Собор 1667 г. в неканоничности и тем самым поставить под сомнение его решения. Однако, если патриархи, проводя собор, были уже под запрещением, то собор и является фактически неканоничным, а хлопоты царя о возвращении им задним числом патриарших кафедр можно рассматривать как фальсификацию, попытку скрыть от общественного мнения факт неканоничности собора.
Подобная же история происходит и с «газским митрополитом» Паисием Лигаридом, активно участвовавшим в принятии решений собора и в архиерейских службах, но также бывшим под запрещением. Всем, в том числе и царю, уже стало известно, что Паисий Лигарид — отъявленный авантюрист и обманщик, однако, царь хлопочет и о нем перед Иерусалимским патриархом о восстановлении Лигарида в прежнем достоинстве Газского митрополита, по-видимому, с той же целью, чтобы не была поставлена под сомнение каноничность собора 1667 г…
По поводу поругания и запрещения старого русского обряда Н. Каптерев говорит: «Так смотреть на старый русский обряд, как посмотрели на него два восточные патриарха, значит не знать христианской церковной древности вообще и, в частности, истории обряда в самой Православной Греческой Церкви». Но, вероятно, патриархи достаточно знали историю и древнюю, и новую, просто неправые дела часто прикрываются маской неразумия; царь желал, чтобы «реформа» стала необратимой, а для достижения этого самым действенным и было анафематствовать старый обряд и тех, кто его придерживался…
В одном из пустозерских писем диакона Федора говорится следующее: «В Суздальском уезде был некто пустынник, Михаил именем, свят муж, до мору еще преставился; ныне тут и пустыня заведена над мощами его; и тот глаголал о нем пророчески до отступления еще задолго и до Никона. Егда седе на царство он, и пришедшии неции христолюбцы в пустыню ко святому Михаилу, рабу Божию, и возвестиша ему: «Иной царь государь воцарился ныне после отца своего», − и Михаил рече им: «Несть царь, братие, но рожок антихристов». Еже и бысть ныне — видим брань его на Церковь Христову»…
Источник: книга Бориса Кутузова «Церковная реформа XVII века», глава «Царь Алексей Михайлович в нетрадиционном ракурсе. Главный творец «реформы», главный виновник Раскола»
Оба «хороши», оба заразились «константинопольской» завистью, оба прирожденные деспоты. Вот только мордовский крестьянин возомнил себя равным потомку родовитого боярина за что и слетел.