Руководитель информационно-издательского отдела Русской Православной старообрядческой Церкви Александр Васильевич Антонов — фигура заметная в современном медийном пространстве. Его легко встретить на научных конференциях, круглых столах и встречах, посвященных темам религиозной философии, религиоведения и старообрядчества.
Он один из центральных комментаторов РПСЦ по темам взаимодействия Церкви и общества, религиозно-идеологических вопросов современного мира и в целом старообрядческой тематики. Однако персональные интервью А. В. Антонов даёт крайне редко. Тем интересней для наших читателей станет материал, подготовленный корреспондентом газеты «Московские новости» Юлией Меламед.
Юлия Меламед. Русским — брить бороды. Японцам — спички в глаза вставлять
Старообрядец Александр Антонов о том, в чем опасность религии, как России подключиться к Западу и что такое фальшивый атеизм.
Антонов окончил философский факультет и аспирантуру МГУ, но членом партии не был, потому с трудом устроился младшим редактором в издательство и более 20 лет подрабатывал ночным сторожем на заводе «Каучук», куда в советское время удачно переместились философские диспуты. Сейчас он староста храма Святителя Николы у Тверской Заставы в Москве и главный редактор журнала «Церковь».
Кто такие старообрядцы? Законсервировавшиеся со Средневековья православные? Или те, кто открыт всем культурным новациям, как меценат Щукин, владелец полотен Пикассо и Гогена, который говорил: «Если, увидев картину, испытываешь шок — покупай»…
Недавно в эфире телеканала «Россия» прошел сериал «Раскол» о событиях, которые для вас являются ключевыми. Да и крупнейший телеканал посчитал их ключевыми, раз показывает масштабный 20-серийный проект. «Россия» ничего простодушно делать не станет… Они в русской истории все выискивают точку опоры… Тема фильма: реформы патриарха Никона, которые раскололи русское православие на два течения — на старообрядцев и новообрядцев (РПЦ). Как вам фильм?
Сам факт, что отважный человек Досталь поставил этот фильм — это огромная удача. Хотя, как и все художники, он строптивый, но смиренно прислушивался к нашим советам. Я должен сказать, что в фильме есть просто шедевры. Мадянов сыграл прекрасно боярина Морозова, это вечная русская физиономия при всех режимах: и урвать у государства, и блюсти государственные интересы.
Или воевода Пашков, который перекрестится и тут же убьет. Хорошо то, что здесь ведется полифонический рассказ, где у каждого своя правда. И нет злодеев. И царь ночами не спит — о народе думает, и Никон хочет как лучше. Все знакомо: все хотят как лучше. А выходит, нет, не как всегда, а гораздо хуже… Все кончается катастрофой.
Старообрядчество — опыт выживания
В чем суть старообрядчества? Расскажите, «стоя на одной ноге». (Известна история, когда к раби Гилелю (112 г. до н.э. — 8 г. н.э.) пришел чужеземец и попросил рассказать о смысле иудаизма, пока он стоит на одной ноге. «Не желай другим того, чего не желаешь себе», — сказал мудрец.)
Старообрядчество — это опыт трехсотлетнего выживания русского человека в экстремальных исторических условиях.
Ваш афоризм не хуже.
А одна из главных задач последних трехсот лет истории России — правильно подключиться к западной цивилизации. Иного пути у нас нет. И японцы подключились. Сейчас успешно подключается Китай. И корейцы.
А у нас талантливейший народ — но воз и ныне там. Почему? Потому что к западной цивилизации надо подключаться с умом. Когда у тебя напряжение 380 вольт, чтобы подключиться, надо галошки надеть, коврик подстелить, резиновые перчатки надеть. У нас сейчас идут те же споры, что и 150 лет назад: опять славянофилы — опять западники. Как сказал немецкий философ: «Когда борются — то обнимаются».
Так вот, посылка у тех и у других одна и та же: Россия органически не способна подключиться к западной цивилизации. Но западники отсюда делают вывод: тогда ее насильно надо тащить в сторону Запада, как Петр Первый или Гайдар с его шоковой терапией. А другие, как Победоносцев, Лигачев или Проханов, говорят: «Не нужен нам Запад, провались он пропадом, у России особый путь». Нужно идти на Запад, но оставаясь собой, не теряя себя.
По Японии мы видим, что это вполне возможно. Нас и ждал путь Японии. А Петр Первый что сделал? С чего он начал? С насильственного бритья бород. По этой логике японцам надо было бы спички в глаза вставлять, чтобы они сделались европейцами. Как сказала одна английская писательница: «А почему нельзя было строить флот, не сбривая бороду, чем она мешала?»
Как разбудить министра Мединского
Что же этому противопоставить?
Не так давно мне случилось побывать на приеме у министра культуры Мединского. Он всегда занятый, всегда спешащий. Он вышел к нам: вид у него был очень усталый. А мы — люди простые, не светские, тонкостям этикета не обучены. Секретарь говорит: «Вам дано 50 минут».
Владыка митрополит, забыв про регламент, стал вдохновенно рассказывать о старообрядчестве. Мединскому прерывать владыку неудобно. Он говорит секретарю: «Принеси еще кофейку (с явным намеком), а то засыпаю. Я сегодня почти не спал». Затем время и внимание министра еще один наш священник забрал. Мне осталось ровно две минуты в самом конце. Что скажешь за две минуты? Я говорю: «У религии есть одна опасная черта».
У Мединского сразу один глаз полупроснулся… «Какая же?» «Религия, — говорю, — как ядерная энергия, может и свет давать, а может разлиться Чернобылем. И это не потому, что люди плохие. Это заключено в самой сути религии. Господь сказал: «Думаете ли вы, что я пришел дать мир земле? Нет, говорю Вам, но разделение» (Лк. 12.51). Религия разделяет! Но есть, говорю, вещь, которая соединяет».
Уже второй глаз проснулся у Мединского: «Что же?» — «А то, чем вы заведуете… Культура!» Религия онтологична, то есть: если я — в истине и ты не со мной, то ты — во лжи. Если я допущу, что я не совсем в истине — значит, я неверующий. Я маловер. А смотрите, что делает культура? Я могу быть крупнейшим специалистом по китайской культуре, но это не значит, что я принимаю конфуцианство и превращаюсь в китайца.
Роковая ошибка филолога
Культура — единственное, что может объединить людей с разными религиозными убеждениями. Вот издатель Михаил Гринберг, ортодоксальный иудей, выпустил книгу старообрядческого культуролога Рябушинского «Старообрядчество и русское религиозное чувство». Кстати, старообрядцы — единственная из христианских конфессий с таким же отношением к Книге и Обряду, как и у Израиля. У нас нельзя класть на колени Святую книгу — надо что-то подложить.
Известный литературовед Владимир Иванович Малышев рассказывал историю, как его коллега ездил по старообрядческим северным деревням и в одной из них в избе у древней старухи нашел просто клад. Это была целая библиотека: старопечатные книги, рукописи XVII–XVIII веков.
Он был вне себя от счастья. А она, видя его восторг, говорит: «А ты забирай все, милок, мне все равно умирать». Он стал на стол складывать книги одна на другую. И когда перестали умещаться, он положил их на пол. Она это увидела и как закричит: «Вон отсюда!»
Ошибка резидента? Так и не дала книг?
Выгнала.
Так вот про то, что религия разделяет… Хотя ваши отношения с РПЦ «потеплели», скажем так, но до сих вы не можете вместе молиться. Почему бы вам «окончательно не помириться»? Сейчас на фестивале ММКФ показывали фильм иранского гения Мохсена Макмальбафа «Садовник». Фильм о религии бахаизм. Бахаи сидят цветочки сажают — в этом их медитация, в этом их молитва. И там звучит такой простодушный экуменический котлеопольдовский призыв: не надо войн и разделений. Зачем еще одно разделение? Есть замечательный афоризм Милорада Павича: вилка двузуба в мясе, но однозуба в держащей ее руке. Бог един…
Бог един. Да мы-то разные. Когда в 20-х годах прошлого века наши колокола сбрасывали с колокольни на Рогожском, самый большой разбился, а другой Максим Горький отправил в МХТ. И вот старообрядческая «разведка» — а она после МОССАДа вторая в мире — донесла, что, во-первых, этот колокол до сих пор во МХАТе, а во-вторых, что у Олега Николаевича Ефремова старообрядческие корни.
И вот иду к нему на прием. Сидит Ефремов… в тяжелой утренней задумчивости. Трагическая складка на лбу.
Я ему сразу с порога: «А вы знаете, что ваши предки — старообрядцы?»
Он: «Не знал».
Я: «Зато мы знаем о вас. А еще мы знаем, что у вас под сценой томится наш колокол».
Ефремов вызывает главного инженера. Тот говорит: «Поезд ушел, сделан дорогущий евроремонт. Колокол погребен навсегда». Тогда добрый Олег Николаевич говорит: «Если сможете извлечь его без серьезных разрушений, тогда забирайте». С тайной надеждой, что не сумеем взять.
Я: «Староверам помогать — это значит не мешать».
Мы нашли народных умельцев, которые сумели извлечь колокол. Владыка Алимпий благословил меня пригласить Олега Николаевича на церемонию торжественного поднятия колокола. Во время богослужения поднялись на хоры. Ефремов был поражен храмом и унисонным пением.
И вдруг говорит: «А стоит ли из-за двуперстия разделяться?» Я говорю: «Олег Николаевич, а вам знакома такая фамилия — Доронина? Хорошая очень актриса. С ней можно быть в одном театре?». Он все понял. Когда для человека что-то далеко-далеко, когда это не затрагивает человека больно, так всегда кажется: а что бы вам не объединиться? Что у вас за разборки пустяковые? Что за пустяки?
Это равнодушие?
Нет, не только равнодушие. Человеку-то хочется, чтобы все слилось в едином экстазе любви. Но это, к сожалению, недостижимо. «Что такое дружба народов?» — спрашивали еще в советское время у армянского радио. «Дружба народов — это когда русские, украинцы, белорусы, армяне, таджики крепко возьмутся за руки и… пойдут бить азербайджанцев». Да, религия разделяет. И правильно делает, что разделяет.
Есть смысл в этом разделении?
Безусловно. Но есть и горечь. Но это неизбежно. Я, допустим, владелец дорогущих марочных вин. Одна бутылка стоит 10 000 евро. Виноград собирают своими юными пальчиками девственницы, только в определенный месяц в году. И тут приходит некий субъект и говорит: «Да какая разница — алкоголь он и есть алкоголь! Алкоголь один. Также и Бог один! Все одинаково!»
Все же почему бы нам всем вместе не взяться за руки — а азербайджанцев не бить при этом?
Вы же знаете, что для того, чтобы сохранить чистую породу голубей или лошадей, надо препятствовать их смешению с другими породами. «Котенок, вырастая, должен становиться кошкой, а не собакой» — как говорил английский богослов. Так и религии нельзя смешивать. Религия хранит свою истину в чистоте, и всякое смешение размывает чистоту. Истина не должна терять свою соль.
Отреставрировать икону или отремонтировать туалет
По закону Российской Федерации, кстати, права человека в области культуры имеют приоритет по отношению к религиозным правам человека. Как вы в связи с этим относитесь к возвращению древних икон в храмы?
Это уже лет двадцать пять тому назад началось. Уже тогда появились дамы, вчерашние комсомольские активистки, которые в одночасье стали шибко православными. Но я, как староста храма, знаю, что, если я стою перед выбором: отреставрировать старую икону или отремонтировать находящийся в аварийном состоянии туалет — я предпочту последнее.
А икона у меня в храме в это время будет осыпаться. Ей в музее лучше. Музейщики сохранили вам иконы, а теперь вы, как большевики, призываете: «Грабь награбленное». У нас наша храмовая икона Николы Чудотворца находится в музее Рублева — нам разрешили снять копию. Я говорю: намаливайте снова, а подлинник пусть останется в музее: сохраннее будет.
А как вы сами пришли к старообрядчеству?
Мои прадед и прабабка похоронены на Рогожском кладбище. Мама тоже была крещена на Рогожском. Бабушка на Пасху наизусть пропевала весь пасхальный канон. Но мы уже были советские люди. Путь мой лежал через философию. Кант, Гегель, Флоренский, Булгаков. И именно когда я учился в аспирантуре, я пришел к вере. Но я ходил тогда в православную церковь, позвал как-то с собой и бабушку. Она уже старая была, самостоятельно в храм идти не могла. И бабушка мне говорит: «Я оперу слушать не пойду!» «Какую оперу?» — я просто опешил.
Партесное пение — для нее было «опера». У нас, в старообрядчестве, древнее византийское унисонное пение. А там рулады, ну, по-своему очень красиво. И внешне вся эстетика барокко с точки зрения строго православия, сплошная безвкусица. А у меня уже двое детей к тому моменту было. Нищий студент, дети… Тем не менее я взял такси и повез ее на Рогожское. Вошел в храм… И вот тут во мне все старообрядческие гены-то заговорили. Как у Фета: «Я плачу сладостно, как первый иудей/ На рубеже земли обетованной».
Рогожский храм — это чудо из чудес нашей истории. Гонимые старообрядцы сохранили высоту классики византийско-московского столичного стиля, но, заметьте, не архитектурного, потому что старообрядцам было запрещено строить храмы, похожие на православные, чтобы, не дай бог, русский человек не заплутал и зашел не туда.
Зато какая же у вас колокольня красавица!
А вы знаете, что это за колокольня? Вот нам все суют эту американскую милую даму (статую Свободы) — а у нас ведь свой символ свободы, и совсем не хуже. Рогожская колокольня — это единственный памятник в России — на два кирпича всего ниже колокольни Ивана Великого в Кремле, в честь дарования религиозных свобод! Это памятник русскому либерализму в хорошем смысле этого слова. Русский народ кровью заплатил за эти свободы: за свободу вероисповедания, за свободу совести.
А они думают, что либерализм — это что-то про однополые браки. Моим духовным отцом был тогда Димитрий Дудко. Я говорю ему: «Хочу ходить к старообрядцам». Он отвечает: «Вполне можешь ходить. Они наши братья. Мы клятвы с них сняли». Нормально! То есть сначала прокляли, а потом проклятия сняли. Как пишет Солженицын: «В 1905 году гонимых простили».
Кому я должен — всем прощаю…
Да. Я прихожу на Рогожское — на пороге стоит старичок-боровичок, маленький, борода белая до колен, глаза выцветшей небесной голубизны. Весь храм был полон красивых стариков. Откуда такие брались? Он и говорит: «Молодой человек, а вы к кому?» Меня сам вопрос просто убил. «Как это к кому? — говорю, — я к Богу. Это ж не частная квартира». — «А вы кто?» — «Я православный». — «А вы у нас не можете молиться. Ваш храм рядом». «Что же, — возмущаюсь, — вы между Богом и человеком перегородки воздвигаете?!»
И вдруг старик заплакал: «Протопоп Аввакум в огне горел! А вы тут такое бесчинство устраиваете!» Я развернулся и ушел. Ну, думаю, с ними все ясно. Правильно про них говорят: как есть «раскольники», сектанты. Для другого это был бы последний опыт посещения старообрядческого храма.
Но я интеллектуально мнительный человек, тут же пошел в Ленинку, где писал диссертацию, все философские книги в сторону отодвинул, заказал старые журналы и книги по старообрядчеству и сел читать. И выяснил, что хотя педагогически старик был не совсем прав — но прав по существу, ибо правило святых отцов запрещает общую молитву, если нет единомыслия.
И вот на Рогожском появилось молодое лицо — меня встретили радушно. Доверили нести во время крестного хода хоругвь — тяжеленную, меня чуть не перевернуло с ней, от тяжести чуть сосуды не полопались. А есть хоругви еще тяжелее — мы недавно для съемок хотели такую использовать, так и не смогли поднять. А раньше-то носили… Вот объективный критерий деградации русского мужика. Я стал регулярно ходить на Рогожское.
Но вот незадача: почти ни одного молодого лица. И как-то спрашиваю: «А где у вас молодежь?» И на следующее воскресенье от меня как от вонючего бомжа — пустое пространство в радиусе трех метров. Потом выяснил причину: решили — стукач. Это же была середина 70-х… А там были отсидевшие в лагерях люди, дети репрессированных… В результате так, совсем не просто, я вернулся к вере отцов, а за мной и вся семья моя вернулась: и родители и дети.
Мы хрюкаем, а произошла катастрофа
Вы меня встретили с порога текстом, что «слово умерло». Что вы имеете в виду?
Мераб Мамардашвили говорил про советскую систему, что, когда мы делали ракеты и перекрывали Енисей, в стране произошла антропологическая катастрофа. А я скажу, что сейчас произошла социально-экологическая катастрофа. Хотя внешне будто мы стали жить лучше, живем, хрюкаем, ездим в Эмираты, всем хорошо — а произошла катастрофа! Полная атомизация общества, полное равнодушие к общей судьбе страны, отсутствие какой бы то ни было объединяющей идеи.
Почему слово умерло? Представьте себе проповедника, который выступает в собрании людей, перемежая в своей речи слова: «нравственность», «духовность», «патриотизм». А в раздевалке его сын в это же время шарит в карманах пальто. И все это знают. Потому слова, хорошие сами по себе, еще страшнее выглядят, чем слова нейтральные. Хорошие слова обесценились. Как когда-то пел Окуджава: «А в доме нашем пахнет воровством».
Сейчас эпоха торжества вульгарного постмодернизма. Эпоха твердых точек отсчета размыта. Раньше были: ноль, икс, игрек. А сейчас все двоится и троится. Мы не можем четко обозначить, где добро, где зло. Сейчас наступило царство субъективизма. Неважно что, главное — выразить «мое личное мнение». Когда Маяковскому кто-то сказал: «А у меня своя точка зрения!» — он тут же бросил в ответ: «Покажите мне эту точку. Я на нее плюну».
Приведем в противовес средневековую парадигму. Творчество само по себе не поощрялось. На стоглавом соборе было сказано: писать иконы как Андрей Рублев. Некто пишет как Рублев, старается подражать высокому образцу — а получается все равно по-своему. А у современных творцов единственная цель — выразить себя. Предосудительно не творчество само по себе, а установка на оригинальность любой ценой. Как бывает парад планет, так сейчас парад кризисов: общепланетарный, экологический кризис, кризис европейской культуры и кризис христианства.
А какие приметы у этого кризиса?
Раньше говорили: православие — неграмотное, а католицизм— культурен. Ну и что? И те, другие храмы пустуют. Ничего не помогает. Не видно обновления. Католицизм заигрывает с современностью. Православие со Средневековьем. А старообрядчество — консервативное православие, осколок средневековой культуры — в кризисе. В этом трагическая диалектика — оно со своей верностью традиции оказалось в меньшинстве, поскольку большинству наших современников эта традиция стала абсолютна чужда. Число атеистов увеличилось.
Есть два вида атеизма: есть, скажем так, антитеисты — они тоже верующие, но бессознательно они борются с Богом, спорят с ним… Еврейский Бог — в отличие от античного бога, который просто стеклянный шар в поднебесье — он живой Бог, ревнивый Бог, и любит, когда с ним спорят.
А есть атеисты, у которых, и это самое страшное, сам орган религиозного восприятия отсутствует, как в случае, когда нет музыкального слуха, медведь на ухо наступил. Феномен настоящего атеизма — когда не верят не в Бога, а людям, которые говорят о Боге. Неверующие — это те, которые не верят в верующих. Их сейчас стало намного больше… Белинский, например, был антитеист — и в этом смысле еще не безнадежен для нового обращения к Богу. Это был живой русский человек…
Белинский, доказывая, что русский народ не богоносец, а народ-атеист, писал: «Русский человек произносит имя Господа, почесывая себя кое-где». Даже сейчас такое опасно звучит. Вот какой был Виссарион Григорьевич страстный человек. Кроме него так храбро последними словами ругался только Ленин.
Кстати о Ленине. Когда я писал диплом, моим научным руководителем был Юрий Константинович Мельвиль, завкаферой зарубежной философии. Его предки происходили из французского дворянства, они приехали в Россию в XVIII веке. И вот сидит этот потомок французских дворян на партсобрании — а я ему свой диплом сую, где эпиграфом взята цитата из Ленина: «Петухи Бюхнеры, Дюринги и КО не сумели выклевать из навозной кучи идеализма — этого жемчужного зерна, диалектики». Мельвиль непроизвольно поморщился и деликатно попросил снять…
Так что, когда будете извлекать что-то из словесной кучи моего интервью — прошу извлечь диалектику.
«Московские новости» http://www.mn.ru/friday/20130818/353354712.html
Комментариев пока нет