Алексей Муравьев: «Никакого замкнутого, кондового «старообрядчества» уже нет, есть граждане-старообрядцы, есть Церковь — их мать»

От редакции:

Образовательные чтения (известные также как слет старообрядческих интеллектуалов), прошедшие во Ржеве, стали своеобразной отправной точкой для широкой дискуссии не только о судьбах российского старообрядчества, но и об отношении самих старообрядцев к самым разным социальным, общественным и политическим вопросам и феноменам. На острые вопросы корреспондентов сайта «Русская вера» ответил ведущий докладчик чтений, старший преподаватель Высшей школы экономики, сотрудник Академии Наук, завуч духовного училища Русской Православной старообрядческой Церкви в 2007–2014 годах Алексей Муравьев.

Здесь не все справедливо. Во-первых, современное старообрядчество не представляет собой закрытой социальной системы, которое оно представляло до революции. Это ответ на все вопросы. А горизонтальные связи не сохранились во всем обществе.

У нас во всем обществе очень рыхлая структура. Эта социальная проблема открыта не сегодня, а известна давно. А старообрядчество давно переросло рамки узкой социальной группы. Старообрядцы — это такие же члены общества, как все остальные. Нет уже мифических архистов-старообрядцев, которые что-то такое эзотерическое «хранят», живут в скитах. Я старообрядец, но я преподаватель университета.

И никаких особых «кланов» нет — у нас не Шотландия, откуда это слово пришло. Существуют обычные семьи священников — они есть везде, где есть женатые священники. У них дети часто идут по стопам родителей. Это в любой профессии нормально, тогда есть кланы рабочих, ученых и кого-то еще. Я занимаюсь наукой, мои дети занимаются наукой — это что значит, что у нас клан ученых?

Особая элита во времена диспута с Сысоевым? Это миф. Не было никакой такой «элиты» во время этих диспутов, я там был самолично. Были отдельные люди, объединенные идей дать отпор негодяю и вруну, а заодно посмотреть, что мы можем предъявить никонианству. Собрались, поговорили. На этих диспутах Сысоев и его сторонники своих собеседников не слышали вообще-то. Так что как не было «интеллектуальной элиты», так ее и нет по существу. Есть люди, объединенные теми или иными идеями или проектами. Они как были, так и сейчас имеются.

Корпоративная этика — это термин из социальный организации производства. Не может ее быть в рамках открытой социальной группы, тем более старообрядцы сейчас и социальной группой уже не являются — люди объединены слабой социальной идентичностью. Мы живем на руинах огромного социального эксперимента, который рухнул. Из этих руин что-то пытается построиться. Да и что значит «корпоративная этика» в применении к религиозной группе? Старообрядцы должны делать то-то, это потому что они так называются? Старообрядцы что, не обманывают, не пьют, не курят и не матерятся? В чем должна выражаться еще эта этика? Всегда держат свое слово? Ну это в общем поддерживается в качестве стандарта. Но военная, «некрасовская» этика возникает в моменты жесткого противостояния. Нет у них жесткого клинча ни с государством, ни с госцерковью, потому что они вольны, их никто не гонит и не преследует.

От редакции: В прошлом году интервью порталу «Русская вера» дала известный публицист, редактор тверской региональной газеты «Караван+Я» Мария Орлова. В развернувшейся после публикации острой дискуссии старообрядческие комментаторы стали яростно критиковать друг друга, что заставило Марию Орлову усомниться в существовании внутристарообрядческой солидарности, которая, по ее мнению, осталась в нашей стране лишь у геев и евреев.

Вы говорите, что солидарность есть у геев и евреев. Да, геев недолюбливают, пусть и неочевидно, евреев тоже, но вместе дружить против кого-то — это еще не этика.

Еще одно: многие люди думают, что старообрядцы живут в своем замкнутом мире, в своих старообрядческих городах, у них свой старообрядческий хлеб, «старообрядческая вода», «старообрядческий воздух» и т.д. Нет такого!

От редакции: «Хлеб старообрядческий» все же есть, и выпускается он в Калуге. Подробнее об этом хлебе читайте в статье «Святые бренды. Комментарии специалистов».

Старообрядцы — обычные члены общества. Чем отличается, условно говоря, верующий от неверующего? Верующий по воскресеньям ходит в церковь, а неверующий не ходит. А так они посещают одни и те же предприятия. Просто один ходит в никонианскую церковь, другой — в старообрядческую. В современном обществе почти нет замкнутых социальных групп, все проницаемо. Просто общество другое, бесповоротно изменилась его структура. И поэтому никакого замкнутого, архаичного, кондового «старообрядчества» уже нет, есть граждане-старообрядцы, есть Церковь — их мать. Я знаю старообрядца-ученого, диджея, предпринимателя, рабочего, художника, учителя обычной школы, государственного чиновника, архитектора — все они обычные граждане России.
 

Произошла смена всей программы. Это нормально, иногда случается. Есть конкретные задачи, думаю, ими занимаются те, кому поручено: обеспечить уставщиками, головщиками, преподавателями Воскресных школ и служителями алтаря. Раньше считалось, что нужно выучить богословов, теперь задача проще: зачем нужны богословы, если некому вести службу — так рассуждают. С этим можно спорить, но тут есть логика.

А чтобы выучить богословов, нужно подготовить элементарных гуманитарных специалистов, выучиться в светском учебном заведении сначала. Современный богослов — это широко образованный человек в истории, культуре, философии. Если мы предполагаем, что старообрядческая интеллигенция — это продукт, замкнутый внутри старообрядческих групп, то такой интеллигенции уже не может быть; сейчас человек либо относится к социальной группе интеллигенции, либо нет, а дальше к этому прилагается, старообрядец он либо нет.
 

Мне кажется, Вы предполагаете какую-то «тенденцию» без глубокого понимания того, что там происходило, и того, что действительно есть сейчас. В Старообрядческой Церкви (не в абстрактном «старообрядчестве») существует понимание, как быть с памятью о жертвах исторических периодов. От того, что это понимание не соответствует Вашему, моему или еще чьему-то и возникает иллюзия «тенденции». Что значит «не чтут» и где тогда «чтут»? Ну, чтобы сравнить. Вот в никонианстве есть культ «новомучеников». Идею позаимствовали у греков, которые называют «неомáртирес» тех, кого умучили турки за веру. А у никониан так называются все церковные, кто попал под каток репрессий. У греков за 500 лет таких мучеников сотня, а у никониан — миллионы… Это не почитание памяти, а профанация.

Старообрядцы в календаре имеют день памяти пострадавших от советской власти. Есть и другой день — мучеников от царской власти. Есть каноны этим страдальцам, публикуются жития…  Историческая память — дело сложное. Есть личная память, есть более избирательная — коллективная, есть общенародная. Кого из жертв помнит весь народ? Боюсь, что нет таких. Все помнят свое, поэтому нет никакого такого «забвения», об усопших постоянно вспоминают, говорят. Но ввиду того, что жертвы властей были постоянно, старообрядцы вспоминают жертвы всех времен.
 

Понимаете, мы все время ходим вокруг простого заблуждения. Старообрядцы не строят свою идентичность на основе памяти жертв советской власти, этих так называемых «новомучеников», например, в отличие от никонианской церкви. Мне кажется не стоит эти две идентичности обобщать. Мы понимаем, что ситуация, в которой Россия оказалась в XX веке, — тяжелая, печальная, плачевная, повлекшая большие жертвы; но что касается памяти об этом, то задача сохранения памяти — внутрисемейная, каждая семья хранит память о своих пострадавших.

Что касается темы настоящих мучеников, то здесь нужно в каждом случае разбираться, т.к. далеко не все убиенные священники могут называться мучениками. Кто-то повел себя недостойно, кто-то был схвачен по социальным причинам, а вовсе не из-за исповедания веры. Нет никакой идеи тотального забвения, какого-то сознательного отказа от памяти. Но память не всегда основа простой оценки. Кто сейчас вспомнит, сколько героев воевало на войне 1812 года? Сколько пало на Бородине, сколько унесла Первая Мировая, не говоря уже о Второй? У нашего общества огромная проблема с исторической памятью как связью, фундаментом, и в этом серьезная драма.

А Вы представляете, «как»? В эпоху массовых коммуникаций… Эта проблема исторической памяти вообще, по этому поводу заседают целые научные конференции, но от этого толку особенно никакого нет, потому как нет деятельных механизмов сохранения исторической памяти поколений. Мы не придумали ничего, кроме того, что об этом нужно лучше рассказывать в школах, а надо больше публикаций посвящать этой теме в церковных СМИ.

Что касается старообрядцев, то что можно от них вдобавок потребовать? Чтобы у нас в календаре был день памяти, чтобы мы поминали усопших в эти годы? Все это у нас есть. Вот, например, новообрядцы в годы гонений оказались в ситуации, когда государство из лучшего друга превратилось во врага, стало их убивать, а старообрядцы привыкли, что их постоянно государство гнало и убивало. Государство вело себя 300 лет как лютый враг в отношении к своим же гражданам. Поэтому наша память о жертвах не прекращается, просто жертвы были во все времена, а не только в ХХ веке. Об этом и надо помнить.
 

Ваш вопрос я бы переформулировал так: «Почему наши люди стали такими черствыми?» И я хочу ответить на него вопросом: «А Вы уверены, что наши люди вообще когда-то были прекрасными и отзывчивыми»? В жизни никогда все так идеально не было. Да, в литературе есть примеры, Достоевский (Сонечка Мармеладова, князь Мышкин, например), Толстой, Короленко… В литературе — да, на то она и литература, она вытаскивает хорошее и прекрасное на фоне мрака и ужаса. Но народ-то наш в жизни жесткий, донельзя индивидуалистичный.

Церковь, конечно, всегда прикладывала усилия к тому, чтобы это исправить. Но процессы урбанизации и глобализации неумолимо делают свое дело, и тенденция усиления общественного эгоизма сказывается во всех слоях общества. У нас так устроено общественное сознание, и наша реактивность слабая — мы смотрим на чужие беды и думаем: а мне-то какое дело? Это печально, но просто чтобы что-то начать исправлять, нужно трезво представлять, с чем мы имеем дело.

Русский человек сегодня становится очень прагматичным и индивидуалистичным. И церковные деятели выражают общественные тенденции. Это есть и в старообрядчестве, и в новобрядчестве. Но новообрядцы, успешно привлекая масштабные государственные и частные инвестиции, львиную долю этих средств направляют на углубление комфорта и роскоши своих структур, повышение личного благосостояния клириков всех уровней.

А старообрядцы, довольствуясь выпадающими на их долю крохами, гораздо большую часть своего бюджета посвящают делам милосердия, но и этого все равно очень мало. Нет «общего» отношения к указанным Вами проблемам. Есть индивидуальное отношение, и здесь каждый отдельно может показывать чудеса милосердия и доброты. Просто глядите на это иначе. Вот у меня, конкретно, у вас, говорит этот «глас совести»? Вы готовы забыть о своем благополучии ради другого, пожертвовать не только средствами — своим временем, личным комфортом, душевными силами; все это чрезвычайно важно!? С этого все начинается.

Корпоративность ученых в современном обществе устроена несколько иначе, она неконфессиональна. Есть корпоративность, связанная с научными интересами: те ученые, которые работают в разных областях науки, знают друг друга. Корпоративность науки выстраивается по научным интересам, а не по конфессиональной принадлежности. Но если говорить о старообрядцах как об объекте изучения, тут есть тема. Существует, например, определенная солидарность всех светских ученых, занимающихся историей старообрядчества. Да, такая корпоративность есть — это светские люди, в большинстве своем агностики или внеконфессиональные, они любят старообрядцев. Но пытаться найти среди старообрядцев (ученых или рабочих) какую-то невиданную сказочную «святорусскую» корпоративность неверно и наивно. Не надо искать рецептов «волшебного напитка», надо просто по-христиански жить. Это уже и само по себе не так легко.

Фотографии Глеба Чистякова, Марии Муравьевой