Липованский приговор: «Женщинам в корчмах сельских воспрещается сидеть и выпивать»

 

***

Одним из парадоксальных явлений в старообрядческой среде на Дунае является сочетание традиционализма в мировоззрении с инновациями в технической сфере. Этот своеобразный внутренний диалог сквозь столетия наблюдают исследователи и по другим территориальным группам ревнителей «древлего православия». «Особую важность…имеет необходимость и умение члена старообрядческой общины, — подметила И.В. Поздеева, — жить сразу в двух эпохах, владеть двумя «культурными кодами»: древней духовной и современной материальной жизни» [1]. Такая параллельность деятельности периодически вступает в конфликт смыслов, когда выживание ценностей противоречит актуальной хозяйственно-экономической конъектуре.

С точки зрения формальной логики, такие трансформации неразрешимы, но опыт демонстрирует вариативность потенциала старообрядчества. В частности, ряд общин Украины, Молдовы и Румынии, осознавая грешность табака и картофеля, оказались ведущими производителями этих табуированных культур в регионах. Аналогично достаточно безболезненно были восприняты последствия модернизаций ХХ века — электричество, радио, телевидение и т.п. (иногда даже с особым энтузиазмом: у рыбаков Дуная на лодках стремительно быстро стали применять моторы, и, согласно бывальщине, один пожилой липованин говорил:

Плохо, когда черт на тебе ездит, а вот если ты на нем, то это даже бравенько [хорошо].

«Для большинства верующих неизбежно увеличение фрагментации, жизнь в нескольких реальностях с принципиально отличающимися правилами взаимоотношений, — пишет Д.Е. Расков о «постмодерне как оболочке» в старообрядческой среде. — Неизбежно соприкосновение и использование новейших технических изобретений и достижений современного информационного общества. К таким «новинам», как картофель, табак, чай, электричество, телевизор теперь добавились компьютер, цифровой штрих-код на всей товарной продукции, кредитные карточки и многие другие вещи, которые требуют осмысления» [2].

В контексте современной глобализации представляется ситуация не столько актуальной, сколько исключительной. Однако документ, обнаруженный нами во время экспедиционных исследований, убедительно показывает, что фильтр инноваций был практически всегда: во-первых, и при появлении их в старообрядческом обиходе требовал рефлексий. Во-вторых: невозможность решить на индивидуальном уровне возможность использовать результаты заимствований и усовершенствований приводила к традиционным коллективным критическим обсуждениям. Лишь групповые ответы на вызовы современности воспринимались легитимными и адекватными в среде старообрядцев. Авторитет конкретного наставника или лидера проявлялся и реализовывался в подобных публичных диспутах.

Раскрывая это, публикуемый в приложении «Общественный приговор» иллюстрирует также и ряд других моментов. Но главное, он  раскрывает процесс вхождения «живого средневекового сознания» в разновекторные реалии конца ХІХ века, как воспринимались нововведения на повседневном уровне.

Источник создан непосредственно в старообрядческой традиции. Есть все основания полагать, что аналогичные документы функционировали и в других общинах, т.е. он является типичным для данной культуры в данное время. Тем не менее сама форма приговора, возможно, является феноменальной.

«Приговор» хранится в собрании Ивана Лукьяновича Иова наряду с большим корпусом других уникальных документов по истории старообрядцев Добруджи, Молдовы, Бессарабии и Буковины второй половины ХІХ–ХХ вв. Эта коллекция формировалась на протяжении трех поколений семьи. Среди многочисленных рукописей, книг, фотографий наиболее представлены материалы из прошлого общин хутора Писк (Pіsk, Хутор, Браилица), который теперь входит в состав г. Браилэ (Румыния).

Уникальность этого анклава «древлего благочестия» в том, что Хутор на протяжении второй половины ХІХ–ХХ вв. служил феноменальным примером сосуществования разных толков старообрядчества. Здесь действовали две белокриницких общины — «окружники» и «противоокружники» (по местному названию — «егорьевцы», в честь купца-основателя Егора Борисова), а также  беспоповцы («барабульники»). Кроме того, в городе действовала община «колонтаевцев» — старообрядцев, которые не приняли официальной регистрации в России после 1906 года. Возможно, что именно такая сложная структура, наряду со связями с ведущими центрами староверия и геополитическим положением, сыграли роль в перенесении Белокриницкой митрополии в Браил в 1940 году.

Еще с начала ХІХ века возле города, под защитой Браиловского Паши, существовало старообрядческое поселение. Одной из первых епархий в белокриницкой иерархии стала Браиловская (1848 г.) [3].

Липоване Хутора проживали замкнуто, стараясь сохранить самобытный образ жизни. Если во времена турецкого владения они имели широкие возможности самоуправления, то в Румынском королевстве (с 1878 года) они были уравнены в правах с другим населением. Часть вопросов, которые раньше решались «миром», теперь попала под юрисдикцию администрации. Такое маргинальное состояние и отобразилось в документе, который печатается ниже.

Этой ситуацией воспользовались борцы за «чистоту» веры. Липованская культура на протяжении странствований ее носителей испытала значительное  влияние со стороны различного этнокультурного опыта. Против таких чужеродных для старообрядчества заимствований выступали главы семей в документе 1882 года, что видно из преамбулы, в которой содержится обоснование протеста народным обычаям, неугодным Богу.

Липоване выступали против пьянства и пустой траты времени. Рассадниками этого считались кабаки («корчмы»), поэтому их посещение стремились ограничить 8-ю часами вечера и 6-ю в предпраздничные и субботние дни. У липован, как и у другого населения Балкан, корчма являлась своеобразным «мужским клубом» (о половой сегрегации свидетельствует суровый запрет на посещение их женщинами), где решались многие вопросы. Поэтому полностью их закрыть уже даже и не мечтали. Хотя среди некрасовцев и существовал запрет на содержание кабаков [4], тем не менее нередко отмечались такие сцены, которые описывал В.Г. Короленко: «а тятька… сидит за корчемным столом, свесил буйную русую голову, которую победил хмель, и забыл, что пора ехать из села лесными путями, куда-нибудь на хутор, в темное ущелье…» [5]

В «приговоре» особо запрещались танцы и песни. Скорее всего, речь шла о светских развлечениях молодежи. Такие формы досуга, уличные собрания, были характерны и для соседей (джоки, вулицы, хоро и т.п.), и для русской традиции. Представители конфессионного центра в старообрядчестве и сейчас отрицательно относятся к ним. Этим же был продиктован запрет женских и девичьих собраний на улицах («в крушки») и хороводов («карагодов»). Во всех поселениях липован во время наших экспедиционных исследований старожилы указывали, что «церковные» выступали против таких игр («пущать стрелу грех считался»). Кроме «карагодов», к лишним действиям были отнесены катание на конях, которые украшались платками и цветными лентами. Возможно, что таким фактором объясняется в липованских традициях «отсутствие как собственно обрядовых масляных песен, так и специальных ритуальных действ, которые связаны с данными обрядом» [6].

Видимо, как элемент светского досуга табуированию подверглась гармонь. Хотя сейчас она воспринимается как один из фольклорных символ липован.

Выразительные запреты касались свадебных обрядов. В частности, греховным считалось исполнение «околишных», перевязывание женщин платками («колодками»), танцы с вином на улице, пальба из ружей.

Показательно, что именно эти обычаи оказываются устойчивыми в липованской свадьбе ХХ века. Например, «околишная» — ритуальный выкуп женихом невесты. Этот «могарыч» был обязательным элементом начала свадьбы и проводился в доме жениха. Ребята шутили, исполняли шутливые песни, величали молодого, а он одаривал их деньгами, угощал вином. В таком виде он просуществовал до 1960-х гг. практически без изменений у липованского населения [7]. Затем он постепенно исчезает или входит в другие обрядовые комплексы (например, у буковинских старообрядцев «околишная» вошла в инициальный цикл юношества [8]). Показательно, что исследователи свадебной обрядности на Писке не зафиксировали ритуально-фольклорного присутствия «околишной». Даже девичник был представлен здесь фрагментарно, что, возможно, свидетельствует о влиянии «приговора» на развитие праздничной культуры в данном анклаве [9].

Запрет перевязывать платками иллюстрирует протест заимствованиям из опыта соседей. Этот элемент воскресного дня свадьбы вошел в липованскую практику, по мнениям специалистов [10], от украинцев и, возможно, восточно-романского населения. Когда молодой с родней приходил «выкупать невесту», она должна была одарить всех платками или отрезами, укрепляя их на плечах. 

Аналогичные действия были характерны для ритуала «нести честь»: после проведения брачной ночи молодежь перевязывалась красными лентами или платками, которые воспринимались символами целомудрия невесты. Именно с этим моментом были связаны и танцы, шутки и развлечения участников свадьбы, которые также попадали в разряд нежелательных, как следует из «приговора». Однако эти обычаи продолжают свое бытование у липован практически до наших дней.

Стрельба из оружия — тоже пример заимствований. У балканских и карпатских народов крайне широко известны такие магически-игровые действия во время свадьбы. Прочно вошло это и в обрядовую практику липован, несмотря на запрет со стороны церкви.

(На самом деле обычай стрельбы на свадьбах и других праздниках сохранялся в старообрядчестве вплоть до середины ХХ века. Так, епископ РПСЦ Ярославский и Костромской Викентий (Новожилов) рассказывал о стрельбе на Пасху в селе Стрельниково. Подробнее на эту тему читайте в статье «Конно, людно и оружно» — прим. ред.).

Следующие «пункты» касались календарных обычаев. Огонь был выразительным компонентом целого ряда обрядовых действий. В запрете этого, возможно, проступают не столько ритуально-мировоззренческие сюжеты, сколько рациональные — боязнь пожаров. А вот борьба против вымазывания сажей или дегтем заборов и ворот — яркий пример противостояния народным практикам. Эти обычаи применялись во время дней Варвары и Андрея в отношении домов родителей, которые не пускали своих дочерей на гуляния или не давали разрешения на брак.

Особое место занимало осуждение краж. За такое преступление виноватого вымазывали дегтем и вываливали в перьях, в таком виде проводили по улицам села. На каждом перекрестке его публично пороли, и лишь после этой экзекуции передавали в суд. Следовательно, следить и судить имел право,  был обязан любой из хозяев. Он даже наделялся уголовными функциями, т.е. мог не только «вынести» приговор, но и провести наказание либо должную воспитательную работу. Если провинившийся просил извинение, то его следовало просто пожурить. Однако если «преступник» не признал своей вины, грубил и настаивал, то его «воспитывали» физически («усипать несколько»). Лишь после этого его можно было передавать в светский суд и администрации, если вина была серьезной. Такое обычное право напрямую связано с традициями казаков-некрасовцев Османской империи [11].

Анализ подписей показывает, что из 154 лишь 19 были написаны писарем и против них проставлены крестики, большинство — собственноручные написания имени и фамилии. Это свидетельствует о высокой грамотности липован (треть из них — полууставом). Структура подписей свидетельствует о доминировании двойной формулы наименования мужчин (лишь в одном случае добавлено отчество). Абсолютное большинство фамилий образованы от имен отца или деда (патронимические, лишь три образованы от профессий). При этом на -ов и -ев — 92 % из них, одиночные факты — на -ич, -ин. Показательно, что наличествуют фамилии с нулевым суффиксом (Демьян, Максим, Савва и т.п.) — в таком виде они и сейчас составляют значительную часть у липованского населения Румынии [12]. Лингвисты в подобных случаях видят адаптацию к нормам румынского языка путем отбрасывания ономастических суффиксов.

Выразительны материалы относительно мужских имен: подсчитано, что наиболее «популярными» являлись имена Михаил (варианты — Михей, Михай) и Петр (Петро), которые носили каждый 15 человек. Кроме того, Иван (Иоанн; частота — 5 на сотню), Федор (3), Симон или Симион (2), Тимофей (2). Всего в документе зафиксировано 67 имен (высокая ступней вариативности), среди них — Сильвестр, Ксенофонт, Епифан, Ивлия, Евсей, Мануила и т.п. Конфессионную самобытность сохраняют написание имен «Сава» (с одной «в»), «Никола» (а не «Николай»), «Симион». В форме написания имен и фамилий наблюдается ряд фонетических диалектных особенностей. В частности, аканье: Барисов, Пракопьев, Канстантин и т.п.; иканье: Фидул, Питро и т.п. Это непосредственные свидетельства южно-русской принадлежности языка липован.

Таким образом, довольно широкой оказывается информативность источника, который публикуется. Он, наряду с подобными, предоставляет возможности исследовать внутренний быт, мировоззренческие взгляды, нормы обычного права липован. Его анализ показывает конкретно-исторические сюжеты «вхождения» старообрядцев в новые условия, адаптации их культуры к реалиям модернизации общества. Важно, что сознательное стремление  сохранить «свое», «старое» определяло разнообразные аспекты общественных  отношений и празднично-обрядовых традиций. Из документа следует, что иноэтническое и новое воспринимается как вредное, и сознательно предпринята групповая попытка осудить и прекратить подобное влияние. С ретроспективных позиций становится очевидным малая эффективность таких решений — не удалось полностью закрыться в своей культурной среде и избежать инноваций. Этот опыт востребован и на современном этапе: стоит выступать не против технических или чужих новшеств, сколько против утраты своих духовных установок.
 

Приложение

Документ на русском был записан в 3-х экземплярах светским шрифтом, черной тушью на 3-х листах форматом 275 Х 175 мм. Печатается языком оригинала, с сохранением стилистических и лексических особенностей. Буквы «і», «ħ» передаются «и», «е», соответственно, твердый знак в конце слов опущен.

 

***

Браиловский Хутор, января 1-го 1882-го. Общественный приговор

Мы нижеподписавшиеся хуторские жители предместья города Браилова в том чтобы изкорять проникновения в село пакости за что мы прогневали бога и лишилися его великия милости потсвецкого начальства нимилосердия и видим над собою грядущий гнев божий и как есть писано в святом писании: Аще вы ко мне пойдите страною и азъ к вам гневом уста бо господня глаголема сия. От сем желаем прийти в чувство и даем все хуторские жители сообего согласия друг другу поддержку ко уничтожению нижеследующих пунктов:

1^-е Чтобы по карчмах никто бы ни имел права сидеть позже 8-ми часов вечера, а под воскресенья и праздничные дни ни далее 6-ти часов;

2^-е Чтобы по сему с лепован никто ниимел бы права песен играть ни днем ни нощию и ни тонцувать по улицах;

3^-е Чтобы в крушки ни собирались ни дети ни девки ни женщины и карагоды ни водили;

4^-е На маслянной чтобы платки и ленты не вязали к лошадям и с песнями бы по селу ни ездили;

5^-е З гермоними бы по селу ни днем ни нощью отнюдь ни ездили и ни ходили. Аще обрящется кои невежда се творяще то есть начнет играть то иместь праву всяк хозяин вытить и побить гермонию Аще начнет грубить то иусыпать несколько;

6^-е На свадьбах ребятам чтобы аколишных отнюдь не вымогать аще который начнет грубить с таковым поступить по хозяйскому распоряжению;

7^-е На свадьбах ни бабым ни девкам по улицах ни танцювать и перевезавши платками по улицах отнюдь ни танцювать с вином;

8^-е На свадьбах ни с ружей ни с пистоля отнюдь ни стрилять;

9^-е В нощи ребятам со свечами по селу и со открытым огнем отнюдь не ходить по улицах;

10^-е Аще который невежда акажица вымазать сажу или забор приступить всеобще к разысканию. Аще окажеца виновный подвергнут таковаго сельскому наказанию — вымазать его дегтем и перьями и провести его по улицах. И на каждом переулке по несколько кнутов горячих и тогда предать его немедлено гражданскому суду куда следует;

11^-е Таким же образом елико поймаица либо в какой кражи немедленно предавать его Суду куда следует;

12^-е Женщинам в корчмах селских воспрещается седеть и выпивать;

13^-е Всяк сельский хозяин где в сем увидить кого с невеждув испольняющих вышеозначеный пункты сейчас же приступить ко уничтожению и смирить нивежду чтобы не имел бы права оказыватца что не по делу;

14^-е При сем случаю аще кои нивежда сейчас же принесет прощение таковому первый раз уважеть аще общество в преджиделать;

15^-е Ну аще кто начнет грубить или скажет что помни то таковому ни уважеть, а въсипать несколько горячих и предать его гражданскому суду.

Сей приговор написан сообщего согласия аще кто покуситься в нем небрещи то взыщи бог на виновном в том и подписуемся своеручном подписом

Следуют подписи [154 хозяина]

---