Вот и Великий пост подошел. И в один день все разительно изменилось! Еще вчера храм был полон людьми, прихожане просили друг у друга прощения, общались, заговлялись и в последний раз на ближайшие полтора месяца — вплоть до самой Пасхи — заходили друг к другу в гости.
И вот настал понедельник, называемый Чистым. Конечно, не только потому, что принято в это время наводить в доме порядок, и даже скорее вовсе не поэтому, но в первую очередь из-за души, изрядно «запылившейся» без воздержания и покаяния, без сугубой усердной молитвы. И в церкви вроде все то же, но и не то: изменилось убранство в храме, светлые облачения сменены на темные, в знак искренней скорби о предстоящих страстях Христовых, и молитвы звучат совсем другие, и народу меньше.
Так хотелось вспомнить старорусскую традицию, но хвалиться сегодня особо нечем: на клиросе всего двое — уставщик и матушка, мужчин в храме нет вовсе, и только несколько старушек исправно отбивают поклоны вслед за священником, то и дело коленопреклоненно читающим «Господи и владыко животу моему…»
А ведь и в прошлом году они стояли здесь же — всю неделю бабушки точно и не сходили с места, утром и вечером безостановочно молились, изредка присаживались отдохнуть, а потом снова погружались в богослужение — первое серьезное испытание в самом начале Великого поста. Видно, и нынче намерены они совершить тот молитвенный подвиг, который, увы, не многим по силам, а другим, быть может, и по плечу, да не разумеют они его значимости, важности, ценности.
Теплятся в подсвечниках всего несколько свечей, прыгает огонек лампад, почти незаметный из-за обилия солнца, которым залит храм, и лики как будто посерьезнели, и атмосфера совсем другая, не та, что была совсем недавно, в масленицу, о житейских радостях которой пора забыть, перебравшись на духовную стезю… Все в эти дни готовятся к таинству исповеди, многие — к принятию Святых Тайн, и в этом своем стремлении едины, как никогда. Так исстари повелось: строгий пост — предвестник чистого покаяния, духовного очищения.
А пожилые, те, кто не может идти в храм, старательно молятся дома. Кто-то лестовками «набирает» «правило», а те, кто грамотнее, читают «Правильные каноны». В понедельник трапеза не поставляется, во вторник — на усмотрение настоятеля. И потому днем второго дня Великого говения из трапезной доносится аромат вареной картошки и кисловатый аромат капусты. Но и эти скромные яства вкушают необильно, молча. Повсеместно в старообрядческих храмах в эти дни идут покаянные службы. И вряд ли где найдется приход или община, чтобы народу было много — хотя и пост, но редкие староверы собираются на общее богослужение, предпочитая келейную молитву.
Священники недоумевают, но поделать ничего не могут, и потому вынужденно берут на себя чтение и пение на клиросе, алтарные хлопоты и многое, многое другое. В сельских храмах народу хотя и меньше, чем за традиционными воскресными службами, но все же молятся люди. И покаянный канон Андрея Критского читается здесь не для двух-трех, как в большинстве городских приходов, а для десятка прихожан. Говорят, в эти дни лучше всего определяется, чья вера искреннее и горячее, но, конечно, не только и даже не столько приходом за службу, сколько особым поведением — и смирением, и скромностью, и повышенной требовательностью к себе.
Да, что и говорить, хотя и привыкли мы, что за Литургией по выходным в наших церквях собираются сотни старообрядцев, чистота и искренность веры определяется не только этим в море житейском. Молодежь, например, охладевая к церкви сразу, как только хорошо трудоустраивается или создает семью, несмотря ни на что понимает великую ценность первых покаянных дней поста — от пищи воздерживается строго, музыку или сбавляет вовсе, или переключается на информационно-разговорные радиостанции, и досуг меняет на что-то другое, руководствуясь словами апостола Павла: «Все нам можно, да не все полезно».
…И так ревностно о Боге — вплоть до пятницы, когда, на исходе первых дней поста, чаще всего и начинается исповедь. На нее записывались загодя, с самой масленицы, и потому список в руках у священника вполне приличный — по пятьдесят, если не больше, имен. Сколько помню себя, всегда в пяток первой недели Великого поста шли на покаяние — в этот день люди съезжались отовсюду, из окрестных городов и весей, сиротеющих пока без своего пастыря-настоятеля. И хотя в храме в этот день, равно как и в другие, в зависимости от традиций конкретного прихода или общины, собираются десятки прихожан, тишина здесь удивительная, пронзающая.
У исповедальни — очередь, а на клиросе чуть слышно чтутся каноны или Псалтырь. Гостей, приехавших издалека, после выхода от священника искренне поздравляют «с чистым покаянием» и долго потом еще не сводят глаз с вышедшего, «отдавшего грехи», очистившегося и, кажется, даже преобразившегося за несколько десятков минут исповеди. А в воскресенье люди идут к принятию Тела и Крови Христовых: десятки, десятки мужчин и женщин, преимущественно, конечно, пожилых. Глядишь на них радостно, понимая, что те вот-вот окажутся причастными великой святыне, ради которой, кажется, можно и вовсе на целую неделю отказаться от пищи, от светских оков в виде работы и бесконечных сопутствующих нашей жизни дел — ото всего, что разделяет нас от той самой полноценной духовной жизни, к которой мы стремимся, но не всегда достигаем.
И эта неделя, быть может, главная духовная неделя за весь календарный год, на одну из ступеней делает нас ближе к светлому празднику, который является венцом Православия и подлинным духовным просветлением для всех — и праведников, и грешников. О нем пока остается лишь мечтать — надеяться, ждать, тысячами земных поклонов и многими десятками дней воздержания в пище готовить себя к нему, как природа готовит в начале марта себя к предстоящему теплу. На него пока только робкие намеки, но мы-то знаем, что оно придет неумолимо и неизбежно. Но Пасха будет после, а теперь — время труда, духовного и физического…
Комментариев пока нет