Старообрядцев, не исключая и единоверцев, их церковные оппоненты часто упрекают в «узости кругозора», в том, что они любят исключительно свою традицию и гнушаются инаковостью. В чем-то же нужно обвинить упрямых ревнителей родной старины, по-прежнему стойко манифестирующих альтернативный путь русского православия, коль скоро стародавние порицания упразднены. И вот, условно принимая историко-литургическую правоту старообрядцев и канонико-экклезиологическую безупречность единоверцев, их антагонисты взяли на вооружение аргумент о некой сельской замкнутости на себе и пугающей клаустрофобической ограниченности, исторической тупиковости древлеправославного образа молитвы и жизни.
В качестве иллюстрации, вот пример из «Дневников» известного духовного писателя ХХ века прот. А. Шмемана, где он описывает увиденных им в аэропорту Нью-Йорка русских староверов: «Мужчины — с огромными бородами лопатой, женщины в платочках и, хотя они (главное — мужчины) — в западной одежде, этой последней как бы не видно, она выглядит как армяки, зипуны и т.д. Держатся вместе, никто ничего не читает (шесть часов полета), да и разговаривают как будто мало… Точно люди с Луны, но без всякого интереса, без какой бы то ни было обращенности к Земле. Вне времени и пространства. Они смотрят на все невидящими, светлыми, абсолютно равнодушными глазами. И то, на что они смотрят, — их не касается… Ясно — они „довлеют себе“… оборви они в любой точке это кольцо равнодушия, отчужденности, будь то простым человеческим любопытством, и они — кончены. Это уже даже не секта… Они „вышли“, „ушли“, и то, откуда они ушли, их уже просто не интересует… На фоне расфуфыренной, суетной, шумной толпы они — словно видение „иного мира“» (20.11.1976 г.).
Опираясь на свои внешние впечатления, Шмеман говорит о замкнутости орегонских староверов на самих себе, прямо осуждая этот «уход» от мира и от времени. Известный публицист начала ХХ века М. О. Меньшиков называл староверие «мизонеизмом» — боязнью новизны. Но и гораздо менее интеллектуальные антипатизанты старообрядчества периодически критикуют его за черты «местечковости», локальной узколобости, свойственной малым народностям в чуждом окружении или изолированным группам, вроде американских амишей или евреев в средневековых гетто. При таком взгляде на старообрядцев выпячивается якобы присущая им зацикленность на одних и тех же темах и проблемах, равнение на ближний круг сомолитвенников и соседей, часто вообще слово «старовер» употребляют в значении запуганного, чурающегося любых технических и культурных новинок ретрограда (вот уж полная чушь)… Иначе говоря, староверию с первых же лет Раскола, а часто и вообще всей Древней Руси, приписывается какая-то туповатая провинциальность. Кому-то, видимо, очень важно закрепить в массовом сознании представление об «исконной ветви русской православия» как о чем-то малоценном или даже вредном.
Особенно удивительно слышать подобные обвинения от тех православных, кому тесно и неинтересно в русле общепринятой (новообрядной) мейнстримной русской церковности. Казалось бы, в имперско-синодальный период и в новейшее время уж наверняка была преодолена «ограниченность» древлеправославных рамок и пореформенная Российская церковь вышла на новые высоты литургического искусства и церковной жизни? Но нет, многие и сегодня ищут особую, высшую красоту и лучшую практику на стороне — в иностранных традициях, прежде всего, конечно, в греческой. Так, при интуитивном отрицании глубины и ценности российской версии православия, даже при критике западных элементов в «псевдоморфозно»-латинизированном новообрядном богослужении и негативной оценке общего состояния дел в церкви, многими христианами из наших сограждан имплицитно признается некое более высокое «качество» православия именно в заграничных, желательно расположенных в курортных странах церквах.
Чего стоит мода на Афон, развенчанию которой не помог даже разрыв в каноническом общении Москвы с Вселенской патриархией! Как утекали в Средиземноморье щедрые пожертвования губернаторов, генералов и олигархов, так и текут. А в Россию обратным течением приносит «освященную продукцию»: четки из синтетической шерсти, ароматизированный ладан, печатные иконы и пеструю храмовую утварь в греческом стиле. Ширпотребные стеклянные бусы в обмен на золото аборигенов, вот на что это похоже. Так строятся отношения метрополии и колонии, центра и периферии: как экономические, так и духовные. Свое-то никуда не денется, а заграничное — дефицит!
Впрочем, и периферийность бывает сущностно противоположна провинциальности. Допустим, благодаря более консервативным ценностям периферия способна сберечь традицию, и это даст ей преимущество в момент исторических перемен.
Одна немка из бывшего СССР, переехавшая в ФРГ, рассказывала мне, что в ее семье в Казахстане лучше сохранились рецепты блюд настоящей баварской кухни, чем в самой Баварии. Это очень узкий пример, но такая модель работает и с большими феноменами. Северо-Восточная Русь, будучи до поры до времени в стороне от событий на руинах бывшей Восточной Римской империи, лучше сберегла воспринятое при князе Владимире духовное предание, чем заключившая унию и покоренная турками Эллада. Осознав себя в XV-XVI веках Третьим Римом, который «благочестием всех одоле», Русь по-настоящему стала духовным центром вселенной.
Но едва она признала существование значимого центра за своими пределами, увлекшись греческим проектом, как моментально произошло понижение статуса. Конституировался внешний авторитет, арбитр и камертон, ибо «кто кем побежден, тот тому и раб» (2Пет 2:19).
А дальше включилась военная пропаганда: сдавайся, рус. И тут же белое объявили черным, древние чины были прокляты как ошибочные, поврежденные или даже вовсе доморощенные, т.е. не имеющие преемства от правильного иностранного источника… «Вдруг оказалось, что Русь была хранителем не благочестия, а просто глупых ошибок, за которые теперь их предавали анафеме и отлучали от церкви. Немудрено, что в глазах старообрядцев рушилось все: церковный путь к спасению, уважение к предкам, государственная идеология православного царства. А реформа обряда и связанные с нею мероприятия правительства действительно подрывали в корне основу московской политической идеологии.
Ведь недаром собор 1666–1667 гг. осудил не только старые богослужебные книги, обряды и двуперстное крестное знамение, но и наложил запрещение на постановления Стоглавого Собора, на чудесную легенду о Белом Клобуке и другие создания старорусской мысли. Старая Русь была развенчана, лишена ореола и славы. „Третий Рим“ разрушался руками не агарян, а своих же московских властей и иерархов, украинских монахов и левантийских прелатов» (С. А. Зеньковский. Русское старообрядчество. М.: 2009, с.630).
Воистину, горе побежденным! Периферия признает себя таковой, лишь приняв внешнюю «столицу» и подчинившись ей.
Но и тогда остается шанс со временем отвоевать свою самодержавность, суверенитет в духовно-культурной освободительной борьбе и самой стать центром, как смогли США, развившись от состояния колониальных задворок до глобальной сверхдержавы. И сегодня уже никого не смущает, что абсолютно локальная по своим основаниям и духовной «глубине» культура американцев приобрела в ХХ-XXI веках глобальный масштаб и даже послужила оружием идеологической экспансии, позволив Западу морально победить в Холодной войне, обойдя коррумпированных коммунистических партократов и выродившуюся до пошлого мещанства советскую массовую культуру. Можно вспомнить и про японцев, и про индусов, китайцев и другие сильные «племена земная», которые из своих локальных культур создают мировые брэнды. Оказывается, «местечковость» прекрасно переходит в «планетарность», выдерживая любую конкуренцию, если для этого находятся силы и условия.
Другой путь — это принять свою второсортность и колониальность как имманентную данность, «ощутить сиротство как блаженство», и до скончания века жить с оглядкой на благорасположение иноземных авторитетов, а то и просто заграничных оценщиков в ломбардах мирового рынка, за гроши готовых скупить наши сокровища. А вот еще иконочка, годуновской школы, так ить это, туземцы намалевали, недорого отдадим!.. Истинная самодостаточность, опора на собственные силы и стремление к интенсивному внутреннему развитию может из фактора силы стать своей противоположностью — невротизирующим чувством неполноценности и «местечковостью» в дурном смысле. Статус господина или раба, «твари дрожащей или право имеющего» что в межличностных отношениях, что в планетарном масштабе определяется прежде всего самосознанием. Какой же заряд в этом плане могут дать России старообрядцы и единоверцы?
Продолжение следует…
Автор: Василий Клинцов
Статьи уважаемого Клинцова представляют собой собранные по единоверческим сусекам благодушные мечтания, фантазии и прожекты за последние 100-150 лет. А что же в реальности? А в реальности не выполняются решения Поместного собора 1917-1918 годов, касающиеся единоверия и вообще старого обряда в лоне синодальной церкви. Нынешние архиереи РПЦ в лучше случае равнодушно взирают на развитие единоверческих приходов, а в худшем – откровенно вредят. Комиссия РПЦ МП по делам старообрядных приходов и взаимодействию со старообрядчеством 16 лет занимается крючкотворчеством и бумажной волокитой. Пафосный «Патриарший центр древнерусской богослужебной традиции», как признался недавно в одном из комментариев о. Иоанн Миролюбов, не получает никакой финансовой помощи от РПЦ и существует на скромные воспомоществования от частного лица. Общества любителей древнерусского церковного пения им. Патриарха Иова, ставившее задачу ни много ни мало возродить знаменное пение в РПЦ и гремевшее съездами, «почило в Бозе» со всеми своими издательскими проектами и сайтами более 10 лет назад. Нет ни воли, ни административной поддержки, ни финансирования, ни должного человеческого материала в лице единоверческих сторонников и единомышленников для реализации прекраснодушных планетарных идей г-на Клинцова. Он и сам это понимает, поэтому и подписывает публикации псевдонимом «страха ради иудейска». Потому как всему единоверию очевидно «когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет».