Евстратий Иванович Хоботов
(13 декабря 1870 — 5 декабря 1937)
Рождественским постом, 13 декабря 1870 года у крестьянина-старообрядца Ивана Хоботова из деревни Камельгино Калужского уезда Калужской губернии родился сын. В тот день старообрядческая церковь отмечала память пяти мучеников: Евстратия, Авксентия, Евгения, Мардария и Ореста. Поэтому ребенка окрестили в честь одного из них редким именем — Евстратий. В переводе с греческого оно означает «добрый воин». Маленький Евстратий из Камельгина пошел по стопам отца и тоже занялся крестьянским трудом. В царской армии он служил ратником ополчения.
20 марта 1911 г. Евстратий Хоботов принял духовный сан. Он был рукоположен еп. Ионой (Александровым) Калужско-Смоленским на приход Никольского храма села Поречье Малоярославецкого уезда (теперь района) Калужской губернии. Это был самый красивый старообрядческий храм в губернии. Он и сейчас цел. Стоит среди села, как обветшалый корабль, выброшенный штормом на берег и давно покинутый командой… У отца Евстратия в семье было пятнадцать детей. Семеро умерли во младенчестве. Четверо сыновей священника провоевали всю Великую Отечественную, от начала до конца. Жена имела орден «Мать-героиня» второй степени. А прослужил священник в Поречье почти двадцать лет. Потом, когда во всю мощь развернулась борьба против русской духовной культуры и её вековых традиций, церковь в селе закрыли. Это было в 1930 году. Предлог: мало верующих осталось, всё «кулаки», в четырех верстах, в деревне Семкино, стоит еще одна старообрядческая церковь, а больницы нет в радиусе двадцати верст.
Требования об упразднении храма были «массовыми». Даже пореченские пионеры организовали собрание и постановили: «Требовать закрыть церковь и оборудовать в ней больницу». Взрослые думали поправить и хозяйственные дела: на вырученные с продажи церковных ценностей деньги купить трактор и прочую технику для колхоза. Среди бумаг о закрытии храма хранится в государственном архиве Калужской области рисунок от руки: кто-то бегло набросал план церкви, прикинув, что где разместить. В алтаре — операционную, в настоящей — палату, в трапезной — кабинет врача, перевязочную и т.д. Когда дошло до дела, на реке прорвало плотину — и брешь решено было заделать широкими иконами. Приладили их, да сорвало водой… Все ценности, ковры, утварь — изъяли.
Весной 1930 года отец Евстратий покинул Поречье. Его перевели в другой старообрядческий приход — в деревню Горбатово, что недалеко от Износок (ныне Износковский район Калужской области). Священник поселился там на квартире у одного прихожанина. Его семья осталась в Поречье. В том же 1930 году возбудили первое дело на отца Евстратия. В Вяземский оперсектор ОГПУ кто-то подкинул «сведения», что горбатовский священник ведет антисоветскую агитацию. Последовал арест. Обвинение гласило, что отец Евстратий, «будучи враждебно настроен к советской власти, систематически занимался антисоветской деятельностью с той целью, чтобы вызвать вражду к существующему строю среди населения и подорвать устои советской власти». Отец Евстратий ни одного обвинения не признал и «существенного по делу ничего не показал». В конце марта 1931 года дело Хоботова отправили для внесудебного разбирательства в тройку ОГПУ. Слушалось оно 23 мая. Отец Евстратий получил три года ссылки в Северный край. В конце июня ему предложили за собственный счет в трехдневный срок выехать в город Котлас (ныне Архангельская область). Семью священника в Поречье раскулачили, отобрали дом. Жить пришлось в бане.
В 1933 году отец Евстратий досрочно освободился из ссылки как инвалид. Вернувшись на родину, он поселился в деревне Дворцы, неподалеку от родного Камельгина. Жил в крайней бедности и служил в Успенском храме деревни Дворцы. Здешний старообрядческий храм еще действовал. Но одного священника во Дворцах уже арестовали, другой, вернувшийся после трехлетнего заключения, умер от менингита. Здесь отец Евстратий снова подвергся преследованиям: у священника отобрали дом, сарай, амбар. Отец Евстратий переехал на квартиру к одному из прихожан. Было священнику тогда шестьдесят пять лет. Где-то в это время, в середине тридцатых, закрыли и церковь в селе, устроив в ней клуб. После закрытия церкви отец Евстратий служил по домам, когда приглашали крестить ребенка, повенчать. В марте 1937-го на его квартиру нагрянула медкомиссия проверять «санитарные условия». Священник ютился в двух «душных комнатах», одна из которых площадью всего три квадратных метра. Не ускользнул от внимания проверявших железный бак для крещения, слегка поржавевший где-то и поэтому, по мнению комиссии, «пришедший в антисанитарное состояние». Закончилась проверка тем, что отца Евстратия предупредили: если он будет дальше священствовать — загремит под суд. То было лишь начало…
Дочь священника Клавдия активно участвовала в деревенской самодеятельности. Репетиции проводились в бывшей церкви. Сцена была устроена в алтарной её части. В деревенский театр Клавдию влекли не актерские задатки, которые, кстати, были, искала выхода — она боялась за отца. Его могли обвинить, дескать, запрещает, и забрать. В один день, когда Клавдия собиралась на репетицию, отец попросил:
— Не ходи.
В эту минуту он сидел у печи и расщеплял ножом полено.
— Надо.
Отец рассерженно застучал поленом о кирпичную кладку печи:
— Не ходи!
Дочь не послушалась. Она считала, что вести себя как все — безопасней. То был один из редких случаев, когда отец выходил из себя.
26 марта 1937 года один из бдительных граждан деревни написал в управление НКВД донос на Хоботова: «Сообщаем вам, что у нас в Дворцах проживает поп Хоботов Евстратий Ив., который нарушает законы. Церковь закрыта, но он проводит службу в отдельных домах, для чего собирается много людей. Это говорит за то, что он имеет производство (автор хотел сказать, что священник принимает от верующих пожертвования, которые, по его представлению, являются незаконным источником дохода. — Виктор Боченков). Мы обращались в райфо, но райфо ничего не предпринимает в части обложения его подоходным». Далее следовал перечень старообрядцев, у которых отец Евстратий «службу проводил». Донос этот стал поводом для «раскрутки» второго дела на дворцовского священника. Всё по той же 58-й статье, хотя доносчик обвинял отца Евстратия не в политическом, а в экономическом «преступлении».
Получив паспорт, дочь священника Клавдия переехала в Москву. Когда она обустроилась в столице, нашла работу, дошел до нее рассказ, что люди, хотевшие уничтожить папу, потребовали, чтобы он собрал верующих и объявил, что Бога нет, что он их обманывал. Хоботов отказался, ответив, что верит в Бога и будет «так же страдать, как страдал Христос». Вскоре в дом отца Евстратия пришли какие-то люди, один протянул маленькую, в половинку тетрадного листа, бумажку, исписанную ярко-красными чернилами.
— На обороте напишите: «Ордер мне предъявлен» — и подпись.
Отец Евстратий взял бумажку в руки. «Народный комиссариат внутренних дел Союза ССР, — прочел он большие черные буквы сверху, — Управление НКВД СССР по Московской области». И ниже: «Ордер № 21986». Красные буквы, похожие на языки костра. Красный цвет — цвет пожара и крови… Никакого контрреволюционного компромата пришедшие не отыскали. «При обыске обнаружено ничего не было, кроме церковных книг, 4 штуки которых уничтожены были на месте», — отчитывались они потом. Отца Евстратия арестовали. Обвинение выдвигалось то же, что и в прошлый раз: агитация, антисоветская пропаганда и т.п. Священник не признал вины. На допросе он пояснил, что сельчане, в том числе и из зажиточных, шли к нему с жалобами на тяжелую жизнь, просили пастырского совета. И он, как духовный отец их, находил каждому слова утешения.
Я разъяснял, что каждая власть послана от Бога и мы должны переносить все тяготы и лишения.
— Мы располагаем неопровержимыми данными, что вы среди верующих во время совершения религиозных обрядов вели антисоветскую агитацию, — убеждал следователь.
Отец Евстратий ответил, что никакой агитацией не занимался. Он говорил людям, что все творящееся в стране идет по Святому Писанию. От этого никуда не денешься, так угодно Богу. Поэтому люди должны по-христиански терпеливо переносить все тяготы и смириться. Единоличникам лучше вступить в колхоз, чтобы не платить тяжелых налогов. Все в деснице Божией: и власть, и судьбы стран, и жизнь человеческая… Когда дело было закончено, в нем имелись «неопровержиммые улики» — показания трех разных свидетелей. Все — против Хоботова. Один человек заявлял, что отец Евстратий высказывался в защиту расстрелянных «врагов народа» — мучениками их называл. И бумаги на последнего дворцовского священника направились на рассмотрение тройки УНКВД. 25 ноября 1937 года состоялось заседание по дулу Хоботова. Приговор — расстрелять.
Минула неделя с небольшим. 4 декабря в тюремной камере отец Евстратий встретил Введение. Так уж было, видно, суждено — не мог он умереть раньше… А 5 декабря, в день памяти убиенного в орде святого благоверного великого князя Михаила Тверского, дворцовский священник был казнен… Успенская церковь во Дворцах, превращенная в клуб, как уже было сказано, сгорела в 1930 годов до тла. Причина пожара и его точная дата не установлены.
Рождественским постом 14 декабря 1988 года Калужский областной суд реабилитировал Евстратия Хоботова по обоим делам. В действиях священника не оказалось состава преступления. К свержению и подрыву власти он не призывал, а разъяснял верующим положения Святого Писания и его взаимосвязь с событиями в стране. Есть и еще одно совпадение в трагической судьбе дворцовского священника. 5 декабря 1937 года было воскресным днем — днем, когда церковь празднует воскресение Христово — событие, являющееся залогом будущей вечной жизни. Кроме того, ровно год назад, 5 декабря 1936-го, страна приняла новую конституцию, и день этот был объявлен всенародным праздником.