Памяти священномученика протопопа Аввакума

«Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие»
Деян. 14:22

От редакции: «Житие» протопопа Авва́кума, в котором он рассказывает о своей жизни, страданиях и переживаниях, считается выдающимся литературным памятником XVII века. Как литературное произведение, образец яркой и образной русской речи, оно издавалось даже в годы советской власти, когда любая духовная литература была под запретом. Эту книгу сегодня читают не только старообрядцы, историки и литературоведы. Она интересна самым разным людям, которые находят в ней отклик собственным переживаниям и размышлениям. А для верующего человека «Житие» не просто собрание исторических фактов, но в первую очередь яркий пример истинного самоотверженного подвижничества. 15 декабря (н. ст.) Церковь чтит память священномученика Аввакума.

***

Когда читаем мы жития святых, то часто задумываемся и недоумеваем: как люди, подверженные страданию и болезням по немощи плоти, могли жить и подвизаться, подобно ангелам бестелесным? И не только презирали и забывали всякое плотское наслаждение, но и предавали себя на муки и раны, так что подвиги их часто кажутся сверхъестественными для обыкновенной человеческой природы. Но то, что невозможно для плотского человека, с помощью Божией становится возможным для человека духовного.

Вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (Фил. 1, 29).

Кому Господь дает искреннюю и горячую веру, тому и посылает также особые скорби и испытания, как ради сугубого венца и награды для самого подвижника, так и для доброго примера к назиданию более немощных собратьев.

По слову апостола Павла, говорящего: «все, желающие жить благочестиво во Христе Исусе, будут гонимы» (Тим. 3, 12), страдания и лишения неизбежны для каждого человека, который захочет идти узким, но спасительным путем. Порой кажется, что Господь уже слишком строго нас наказывает, что крест выше силы и нет возможности нести его и терпеть. Но если перелистнуть страницы истории, на которых запечатлелись непридуманные рассказы о прославленных на веки святых страдальцах, то все наши тяготы и проблемы предстанут в совершенно ином свете, покажутся мелкими и незначительными.

В современном бездуховном мире редко встретишь живой образец для подражания в истинном самоотверженном подвижничестве, но можно почерпнуть много полезного, читая о добродетельной, благочестивой жизни прежде бывших христиан. Особенно это относится к русским святым, жившим в сравнительно недавний период времени. Один из самых ярких примеров — могучий образ великого, несгибаемого русского человека — священномученика и исповедника Аввакума, наиболее почитаемого и любимого святого из числа мучеников, «за древлее благочестие пострадавших».

Святые Божии угодники обычно от юных лет уже имели на себе особое благодатное предопределение, как отметку о призвании к высшему, избранному пути. О своих отроческих годах протопоп Аввакум вспоминает в знаменитом автобиографическом «Житии», им самим написанном:

Отец мой был священник Петр, мать — Марья, в инокинях — Марфа. Отец мой прилежал хмельному питию, мать же была постница и молитвеница, всегда учила меня страху Божию. Я же, некогда увидев, как у соседа умерла скотина, встал в ту ночь и перед образом плакал довольно о душе своей, поминая смерть свою, и что и мне надлежит умереть; и с той поры привык все ночи вставать на молитву.

В семнадцать лет Аввакум по теплой и сердечной молитве к Пресвятой Богородице нашел для себя достойную сподвижницу и спутницу жизни — вступил в брак с четырнадцатилетней кроткой и смиренной сиротой Анастасией, которая стала для него самым верным и незаменимым другом. Впоследствии она безропотно разделила все его многочисленные беды и гонения ради чистоты христианской веры, искренне поддерживала в праведной ревности по благочестии.

Будучи еще совсем молодым, только вступив на поприще священнодействия, иерей Аввакум увидел однажды чудесный сон, который был послан ему как пророчество о его многострадальной и страннической жизни:

А се, потом вижу третий корабль, не золотом украшен, но различными красотами испещренный — красным, и белым, и синим, и черным, и пепелесым, — так, что ум человеческий не сможет вместить красоты его и доброты. Юноша светлый, на корме его сидя, управлял его и бежал ко мне из-за Волги, как будто хотел меня поглотить. И я вскричал: “Чей это корабль?” Юноша, сидящий на нем, отвечал мне: “Твой корабль. На, плавай на нем, с женою и с детьми”. И я вострепетал и рассуждал с собою: “Что значит видимое? И какое будет это плавание?”

Многи скорби праведным и от всех их избавит я Господь (Пс. 33, 20).

Бурное житейское море поднялось штормовыми волнами на «огнепального протопопа» еще задолго до «Никоновых затеек». Истинный пастырь, «полагавший душу свою за овцы своя», не терпел насилия и произвола местных властей, но был безбоязненным защитником обиженных и беспомощных. Так, он сделал выговор богатому боярину, насильно похитившему единственную дочь у одинокой и малоимущей вдовицы.

У вдовы начальник отнял дочь. И я молил его, чтобы возвратил он сиротину к матери. Он же, презревши моление мое, воздвиг на меня бурю, и у церкви, пришедши с толпой людей, до смерти задавил меня. И я лежал в забытьи с полчаса и больше, пока не ожил по Божьему мановению. Он же, устрашившись, отступился от девицы. Потом научил его дьявол: пришел он в церковь, бил и волочил меня за ноги по земле в ризах, а я творил в это время молитву.

Многочисленные искушения и скорби не сломили молодого ревнителя о правилах веры и благочестия, но, напротив, укрепили и воспитали его для последующей тяжелой многолетней борьбы. Первый сокрушительный удар по древним христианским традициям и канонам, которые к тому времени сохранились не повреждено только лишь в Русском Православии, был озвучен в «Никоновой памяти», которую злополучный патриарх разослал по всем церквям к началу Великого Поста 1653 года:

По преданию святых отец и апостол, не подобает метания творити на колени, но кланяться в пояс. Креститься подобает тремя перстами.

Для православных христиан такое указание явилось совершенно неожиданным и опасным извещением, которое основательно разрушало весь привычный и многовековой уклад церковной жизни. Сам Аввакум так говорит о начале Великого раскола на Руси:

Мы, собравшись с отцами, задумались; видим, что зима хочет быть: сердце озябло, и ноги задрожали. Неронов (протопоп Иван Неронов — сподвижник Аввакума, настоятель Казанского собора в Москве, — прим. ред.) мне приказал церковь, а сам скрылся в Чудов монастырь, всю седмицу один молился в келье. И там ему был глас от образа во время молитвы: “Время приспело к страданию, подобает вам неослабно страдать!”

В том же 1653 году начались жестокие гонения против защитников старой веры. Протопоп Аввакум, к которому очень благоволила кроткая и благочестивая царица Марья Ильинична, избежал тогда расстрижения и смертной казни, но его ожидало новое многотрудное испытание — десятилетняя ссылка вместе с женою и малыми детьми в далекую и дикую Даурию, под начало сурового, безнравственного человека — царского воеводы Афанасия Пашкова. Пашкову был дан особый указ: всячески притеснять и угнетать Аввакума. Воевода, в соответствии со своим бесчеловечным характером, свободно изощрялся в самых жестоких и мучительных издевательствах.

Первое серьезное столкновение между воеводой и протопопом случилось, когда последний, согласно своему обычаю, заступился за двух престарелых вдовиц, которых Пашков хотел было насильственно выдать замуж. Пашков собственноручно бил Аввакума по щекам и сбил его с ног, потом велел избивать кнутом так, что следы от тех побоев давали о себе знать еще долгие годы. Чуть живого от ран, Аввакума сковали по рукам и ногам и полураздетого бросили на улице на всю ночь, под открытым небом и студеным осенним дождем со снегом.

Следующее испытание — холодная тюрьма в Братском остроге:

Сидел до Филипова поста в студеной башне. Там зима в те поры живет, да Бог грел и без платья всяко. Что собачка, в соломе лежу на животе, на спине лежать тогда нельзя было. Есть-то, после побоев тех хотелось, да неволя есть неволя, коли пожалуют, так дадут. Безчинники ругались надо мной: иногда одного хлеба дадут, а иногда ветчинки одной, невареной, иногда масла коровьего, но без хлеба. Я-таки, что собака, так и ем. Не умывался ведь, да и кланяться не мог, лишь на крест Христов погляжу, да помолюсь… В шестую неделю после побоев перевели меня в теплую избу, и я там зимовал, скованный, а жена с детьми верст за двадцать сослана была от меня. Баба Ксенья ее мучала и бранила в ту зиму. Сын мой Иван еще не велик был (старшему сыну Аввакума во время описываемых событий было 12 лет), пришел ко мне повидаться после Христова Рожества, и Пашков велел кинуть его в студеную тюрьму, где я прежде сидел. Ребячье дело — замерз было там, как сутки просидел, и Пашков велел ему обратно к матери идти. Так и не видел его. А он, как домой пришел, руки и ноги поморозил.

Голод и холод, нескончаемая таежная сибирская зима, страдания самых близких и дорогих людей — долгие годы суровых испытаний без отрадной перспективы на будущее. Краткая бумажная зарисовка никогда не даст полной картины тех подлинных томительных страданий, которые каждый день, каждый час и минуту угнетают душу и тело заключенных в неволю узников.

…На Байкаловом море паки тонул. По реке Хилке заставили меня лямку тянуть. С сильною нуждою ход тот был: и поесть некогда было, не то, что спать; целое лето бились против воды. От этой водной тяготы к осени стали у людей и у меня ноги пухнуть и живот посинел. А на другое лето и умирать стали от воды. Два лета бродил по воде, а зимою волочился за волоками, через хребты…

Обычный человек в таких условиях может только сильно озлобиться и по справедливости возненавидеть лютых своих мучителей. Но истинный христианин, чье сердце является обителью для Самого Христа Бога, через все эти тягостные скорби только возрастает духовно и совершенствуется, приближаясь душою к Христу, Который есть и Свет, и Тепло, и Хлеб Животный на духовной трапезе. Такой человек способен к исполнению высшей заповеди в христианстве — самоотвержению, которое проявляется в искреннем и бескорыстном милосердии по отношению к самым жестоким своим гонителям. Судьба переменчива — в 1663 году царь Алексей вновь обратился на милость к многострадальному Аввакуму и не только позволил возвратиться ему в Москву, но и дал ему почетное место при дворе. Многие стали пророчить протопопа на высокую должность царского духовника. Тогда Пашков сам оказался в полном распоряжении Аввакума:

Царь мне его головою выдал, Бог так изволил. Давал он мне на Москве и денег много, да я не взял: “Мне, говорю, спасение твое только надобно, а не деньги, постригись, говорю, так и Бог тебя простит”. Видит он беду неминуемую, прислал ко мне со слезами. Я к нему на двор пришел, и он пал передо мною, говорит: “Волен Бог да и ты со мною”. Я, простив его, с черницами чудовскими постриг его и посхимил, а Бог ему и еще трудов прибавил, потому что много докучал я Христу о том, чтобы Он его к себе присвоил. Рука и нога у него отсохли, из кельи он не выходил, а мне любо было сильно, чтобы его Бог Царствию Небесному сподобил. Докучаю и ныне о нем, но и надеюсь на Христову милость, чаю, помилует нас с ним, бедных!

Но недолгим было временное облегчение для Аввакума, в 1664 году его ожидала новая ссылка… После «разбойнического собора» 1666-67 годов Аввакум, проклятый и расстриженный вместе с тремя своими сподвижниками, был сослан на пожизненное заключение в далекий заполярный край в город Пустозерск, где узников встретили одиночные земляные срубы. Так, заживо погребенные, томились они в течение долгих пятнадцати лет, пока не пришел из Москвы указ о суровой их казни через сожжение, по обвинению «в тяжкой хуле на царский дом».

Для грешного человека смерть — это конечное растление, погибель души и тела, начало нового беспросветного бытия, суть которого — вечное наказание за совершенные при жизни злодеяния. Для святого же, напротив, временная смерть являет собою радость рождения к лучшей и совершеннейшей жизни.

Претерпевший же до конца, спасется (Мф. 10, 22).

Выйдя после пятнадцатилетнего заключения в первый раз на свет Божий, Аввакум ничуть не изменился, оставаясь все тем же «огнепальным» протопопом. И даже на самом костре, посреди жгучего пламени, забывая о теле своем и о естественном страдании, больше горел он внутренним огнем любви ко Христу Богу и к ближним собратьям, в последние минуты своей земной жизни завещая им хранить веру православную и истинное крестное знамение, чтобы наследовать вечное блаженство и спасение души.

Верный в малом и во многом верен (Лк., 16, 10).

Незначительные на первый взгляд отступления от истины приводят со временем к очень неприглядным и печальным последствиям. То, что благочестивым православным христианам может показаться нелепым и лишенным всякого здравого смысла, для современного псевдодуховного общества вполне приемлемо, служит поводом к серьезному философскому обсуждению. Это относится к тем людям, о которых святой апостол Павел говорит, что «они всегда учатся, и никогда не могут дойти до познания истины» (2-е к Тим., 3,7). Человеку, привыкшему жить по желаниям и требованиям своей плоти и страстным движениям души, трудно перемениться и принять на веру все правила и традиции древнего благочестия, которые требуют воздержания, поста и молитвы.

В дремучем непроходимом лесу легко бывает заблудиться, но очень трудно выйти потом на верную дорогу. Для христианина земная жизнь — это только подготовка к вечности, а праведный путь — ходить по заповедям Господним и святоотеческим преданиям. Соблазны и мудрование мира сего — опасные дебри и скрытые сети, которые ловят неопытные души к своей погибели. Молитвы святых мучеников и страдальцев ради веры — благодатное и надежное небесное покровительство, охраняющее нас и направляющее к истинной цели.

Яко апостолом подобниче, и священником наставниче, и яко путеводителю заблудшим и пастырю добрый, положивый душу свою о спасении словесных овец Христовых, молися о нас Единому Человеколюбцу Богу (тропарь священномученику и исповеднику Аввакуму).

Пусть молитвы протопопа Аввакума всегда будут с нами, наставляя нас на верный, спасительный путь!

 

Священномученику протопопу Аввакуму

Дни за днями ушли,
И года, словно дым, улетели,
Где-то плыли вдали
Облака, где-то ласточки пели,
А в темнице сырой
Нет весны, нет цветущего лета,
Скрыто солнце землей,
И с утра не увидишь рассвета.

То — спасения путь,
То — крутые на небо ступени,
Не сойти б, не свернуть,
Не преткнуться, не пасть на колени.
Шел Аввакум вперед
В час последний без страха, боязни,
И толпился народ,
Собирался  на место для казни.

Всюду плач и раздор,
На Руси горький стон и смятенье,
Там — дыба и костер,
Здесь — петля, и позор, и мученье…
Слезы с глаз вытирал
Бородач-северянин украдкой,
Глядя, как умирал,
Кто спешил за Христом  без оглядки.

На Великий Пяток
Встал Аввакум, как агнец к закланью,
И, молясь на восток,
Людям так говорил  на прощанье:
Не печальтесь о мне,
Ради истины я умираю,
Мне прохладно в огне,
Как свеча я для Бога сгораю.

На костер тот смотрел
Весь народ с воздыханьем и болью,
А Аввакум горел
Не огнем, но святою любовью.
И, как шествовал сам
На горячей своей колеснице,
Вечный путь к небесам
Указал вознесенной десницей.