В эпоху, предшествовавшую новому времени, европейское общество вызревало для перехода на следующий этап своего развития, началось формирование новой культуры, сопровождавшееся острейшим цивилизационным кризисом. Составной частью трансформации стал конфессиональный кризис, выразившийся отнюдь не в ослаблении религиозности, но в ее углублении, в неосознанном стремлении к духовному обновлению, пусть и под лозунгом «восстановления и очищения христианства». В результате переход от Средневековья к Новому времени проходил на основе религиозной Реформации, боровшейся и взаимодействовавшей с этатистски ориентированной Контрреформацией, также осуществлявшей модернизационные функции. Эти процессы обусловили складывание протестантизма, многие ветви которого способствовали развитию новых черт ментальности и экономической культуры, снабдили «Божественной санкцией» прибыльное хозяйствование. Развитие хозяйственной системы происходило и ранее, но сдерживалось религиозными ограничениями.
Изменение хозяйственного менталитета, формирование обновленных ценностей, нравственных институтов и установок обеспечили в новых социально-экономических и политических условиях складывание новой системы мотивации хозяйственной деятельности и способствовали развитию новой хозяйственной системы. Все они имели свои исторические корни в предшествовавшем развитии нравственности, богословской мысли, идеологии региона. Речь шла не только о западной цивилизации. Аналогичные процессы развивались и на азиатском континенте — в Индии, на мусульманском Востоке.
***
Развитие российского общества
Россия, как и другие регионы, развивалась в общем русле, проявляя свои цивилизационные особенности, в значительной степени связанные с последствиями монголо-татарского ига и религиозной, а значит и политической изоляции, наступившей после падения Константинополя. Но и здесь эволюция системы религиозных ценностей оказывала поддержку общецивилизационному развитию страны. Исподволь зарождались элементы целостной системы социокультурных ценностей, этических институтов и психологических установок — того духовного строя и мироощущения, которые были призваны сопровождать модернизацию общества в целом и формирование мотивации хозяйствования нового типа в частности. Новый менталитет постепенно вырастал из культурно-исторических традиций, русской культуры предшествовавших столетий, основ единой христианской цивилизации.
В соответствии с системными свойствами социальной действительности и аналогично общеевропейским процессам модернизационные потенции социокультурной системы реализовывались во взаимодействии с одновременным вызреванием российской социально-экономической системы. Результаты изучения истории России переломного XVII в. не позволяют говорить о незрелости нашего общества или его неготовности к «переходу». Более того, судя по многим данным, он уже начался, что проявилось, в частности, в сфере хозяйствования.
Развитие российского общества приводило к быстрому росту торговли и купеческого дела, хорошо описанному в исторической литературе. Но эти процессы были лишь авансом начавшейся модернизации. Они не могли обеспечить сами по себе переход на новый качественный уровень, привести к возникновению системы современного предпринимательства, характеризовавшегося не просто жаждой наживы, но институционализацией прибыли и реинвестициями в развитие дела. Требовалось создание соответствующих социокультурных оснований новой системы психологических стимулов труда и хозяйствования. Экономическая деятельность могла связываться в представлениях людей с добром или злом в зависимости от ее мотивации и целей. Пока экономическая активность не основывалась на существовавшей системе ценностей и институтов, а скорее противоречила ей, порождая конфликт установок и в результате эклектичную деловую культуру.
Не только в хозяйственной, но и в других областях жизни во второй половине XVII в. все отчетливее проявлялись признаки цивилизационного кризиса, результатом которого и должна была стать модернизация отечественного социума. В том числе она была призвана создать новый целостный конфессионально-этический комплекс, снимающий путы традиционной этики с предпринимательства. Но этого не произошло.
Петровские преобразования изменили ситуацию. Закрепощение окончательно огосударствленной церкви остановило процессы ее естественного развития и эволюции вероучения, резко ограничило возможность создания ею новых систем ценностей, адекватных социальной ситуации.
В начале XVIII в. возникла ситуация практической невозможности закрепления нового в доктрине Русской церкви.
В Европе духовный строй собственников формировался в течение веков на основе эволюции религиозных идей и представлений, одновременно с социально-экономическими и иными процессами. В петровской и послепетровской России на основе механически заимствованного рационалистического мировоззрения такой социокультурной и психологической системы не могло возникнуть, тем более в исторически краткие сроки.
Особый тип религиозности старообрядцев
В старообрядчестве, вполне православном, но дистанцировавшемся от петровской государственности и государственной церкви, сложилась иная ситуация.
Конфессионально-этическая система старой веры оказывала значительное влияние на формирование и развитие староверческого хозяйствования в XVIII — начале ХХ вв. Вероучительные положения, религиозные ценности и нравственные институты староверов взаимодействовали с другими факторами, обеспечивая мотивацию обращения староверов к активной торгово-промышленной деятельности.
Развивая положения православного богословия XVI-XVII вв., по-новому интерпретируя традиционные христианские тексты в новых социально-политических и социально-экономических условиях, старообрядцы создали новые конфессиональные ценности, обеспечили возникновения особого типа религиозности.
Он характеризовался активностью вероисповедания, строгостью в соблюдении религиозно-этических норм, преданностью конфессиональным принципам, религиозным рационализмом, аскетизмом, методизмом, «личной верой», обостренным эсхатологическим чувством. Под воздействием многих, в том числе конфессиональных, факторов сложился особый тип личности старовера с активной жизненной позицией, деятельным характером, высоким уровнем личной ответственности и самоконтроля, приверженностью к ограниченному личному потреблению.
Повышенный интерес к личности, своеобразный индивидуализм получили религиозную санкцию не только в историософии старообрядчества, но и на основе антропологизации староверческого вероучения, проявившейся в развитии доктринальных положений о моральной ценности человека, об этическом богоподобии человека, его свободе в выборе этического пути, совести как ограничителе такой свободы.
Сложились представления о личной ответственности каждого из верующих не только за судьбу своей личной души, но и за судьбу всей кафолической церкви (вне которой не спастись и святому) и веры, за все сообщество.Осуществлялся принцип сочетания духовной общности и индивидуальной ответственности за свое и общее дело.
Рост специфического индивидуализма и развитие личного вероисповедания закрепились в сакрализованном пространстве староверия. Сформировывавшаяся мирская аскеза привела к строгому методизму и регламентации сакрализованной повседневности. Это обусловило строгость исполнения староверческого этоса, аскетизм, бережливость. Столкнувшись с необходимостью серьезного богословского творчества и жесточайшей полемики с господствующей церковью, а затем и друг с другом, староверы развивали в своей среде религиозную образованность, грамотность и приобретали все больший религиозный рационализм (включая критику религиозных текстов), распространявшийся на другие сферы жизни, в том числе на экономическую деятельность.
Эсхатологические ощущения старообрядцев оказались острее и глубже, чем в официальном православии, а эсхатологизм явился не только центральным, но и наиболее действенным элементом староверия. Не формальная близость Последнего Суда, но постоянное ощущение его неизбежности обусловливало и стимулировало интенсификацию реализации христианского подвига. Взаимодействуя с сотериологией и под воздействием новых социально-психологических черт, эсхатология в старой вере приобрела конструктивный, деятельный характер, в значительной степени обеспечив вероисповедную и социальную активность, строгость в соблюдении этических правил.
В условиях необходимости сохранения веры и церкви эсхатологический стресс во многом обусловил отказ от ряда традиционалистских ценностей и институтов. Сформировалась духовная концепция «труда благого Бога ради».
Любой труд, в том числе, физический и даже организационный, в общине или вне ее мог стать душеспасительным христианским подвигом в том случае, если его результаты предназначались «для веры», т.е. для общины и единоверцев.
Эти процессы отразилось и в непосредственной социальной практике. Трудовая этика старой веры явилась одним из важнейших факторов складывания системы успешного и эффективного хозяйствования старообрядцев.
Затем в ситуации эсхатологического стресса, при отсутствии других способов сохранения общин — анклавов «истинного благочестия» — т.е. спасения Церкви и Веры, старообрядческие общины смогли преодолеть противоречивое отношение к предпринимательству. Староверы в конфессиональных целях приняли то, что предлагалось им цивилизационным развитием страны. «Купецкое дело», ранее считавшееся источником земного стяжательства и обогащения, не имевшее необходимого нравственного оправдания, получило необходимую религиозную санкцию, даже посредническая торговля с определенными оговорками могла теперь привести к «пользе душевной».
Этому способствовала и эволюция представлений о собственности, принадлежавшей лишь Господу и использовавшейся для подготовки спасения и сохранения веры. В старообрядчестве усилился акцент на умелое управление хозяйством, в то время как формально-юридический характер собственности поначалу практически игнорировался.
«Делать для Бога свое Дело»
В начале XIX в. сформировалась новая духовная концепция Дела, ставшая ядром институциональной системы старообрядческого хозяйствования. Старовер-хозяин, не считая обладание собственностью неправедным, ощущал себя не столько частным собственником, работающим для возрастания богатства, увеличения имущества, а организатором, несущим обязанности перед Богом и обществом, не столько личным владельцем, сколько лично ответственным за свое Дело, свою судьбу, судьбы других людей и Веру. Восприятие Дела как личного христианского подвига определило ревностное к нему отношение староверов-предпринимателей. Квинтэссенцию концепта сформулировал еп. Михаил (Семенов) в начале ХХ в.: «Главное в деле спасения — «делать для Бога свое дело«». Концепция ориентировала на хозяйствование современного типа и во взаимодействии с другими конфессионально-этическими компонентами староверия вызвала к жизни новую деловую культуру. Ее важнейшими составляющими стали не только личная честность и добросовестность, но и необходимость личного организаторского труда хозяина, личная добросовестность и ответственность за дело предпринимателя и его работников, стремление к укреплению и развитию предприятия, ответственность предпринимателя перед сообществом и обязательность использования части результатов деятельности для общины-общества.
Следует отметить, что и в протестантизме также отмечалась функция предпринимателя не как абсолютного собственника, но как «Божьего доверенного». Однако в старой вере совершенно отсутствовал даже намек на «священный» характер частной собственности, что было четко сформулировано Ж. Кальвином.
Далее в процессе эволюции цивилизационных факторов одновременно с развитием вероучения и этики консолидировалась и хозяйственная система староверия. В XVIII в. староверческие общины на периферии страны развернули торгово-промышленную деятельность, постепенно набиравшую обороты. Затем, перейдя от общинно-артельных форм к корпоративному предпринимательству с едиными координирующими центрами, старообрядцы активизировали свои хозяйственные занятия. И на этом этапе сакральная община староверов, совпадавшая с Церковью, оставалась центром предпринимательской системы. Она не могла атомизироваться так быстро, как это происходило на Западе. В то же время она не представляла собой корпорацию средневекового типа. Цивилизационное развитие уже сформировало новые черты личности, усиленные в староверии. В результате в первой половине XIX в. сложилась и успешно функционировала модель хозяйственного взаимодействия общины и индивидуума, в которой в рамках юридически частного (семейного или индивидуального) хозяйства каждый член сообщества работал на общее дело и все подчинялись строгой нравственной дисциплине в бизнесе, религии и повседневной жизни.
В результате старообрядчество превратилось из конфессиональной в конфессионально-экономическую общность. Оно смогло на этой материальной базе даже в условиях возобновлявшихся гонений перейти от «сохранения веры» в лице анклавов к ее «возрастанию» — расширению и укреплению многочисленных староверческих общин разных согласий.
Превращение староверия в конфессию раннесовременного типа явилось результатом взаимодействия всех подсистем российского общества — экономических, политических, культурных, психологических. Изменения религиозно-этических нормативов у старообрядцев, соединенные с личностными факторами, легли на подготовленную или готовившуюся почву естественного общественного развития. Процессы, протекавшие в старообрядчестве, не были бы возможны без возбуждения соответственных экономических процессов, совершенствования денежного обращения, роста торговли, культурной эволюции, развития российского общества в целом. Не менее важным фактором была зрелость российского общества в социокультурном и социально-психологическом аспектах.
При этом развитие староверческой конфессионально-этической системы, в отличие от петровских преобразований, имело характер не ломки старого, а органической, хотя и ускоренной эволюции, явившейся частью всемирно-исторического процесса и схожей по социальным и экономическим следствиям с европейской Реформацией. Однако богословские основания хозяйственной этики старой веры были совершенно отличными от западнохристианских. Трансформировавшаяся старообрядческая система ценностей и моральных институтов осталась, в отличие от протестантизма и в определенной степени католицизма, в формальных рамках догматов, принятых первыми Вселенскими соборами. Даже наиболее радикальные беспоповские согласия старообрядчества, по мнению исследователей, «ничего по существу своей доктрины не несли реформационного или протестантского, хотя по форме и могли напоминать реформацию».
Так, беспоповцы, в отличие от протестантов, не отвергали таинств, но не могли осуществлять их в связи с их недоступностью, в условиях, когда, с точки зрения староверов, исчезло правильное священство. Но и здесь старообрядцы всеми силами пытались привязать возникавшие нормы к традиции, что порождало активную полемику, но и сохранила базовую категориальную систему русского православия, оформившуюся к XVII в. Так, прибыль ради наживы и труд ради собственного благополучия, как и раньше, имели традиционный приниженный статус. Высокой была оценка лишь «труда о Господе», сложившаяся также до раскола Русской православной церкви. Обычная работа служила лишь поддержанию жизни человека и его близких. В то же время любой труд, результаты которого или их часть предназначались религиозной общине, всему сообществу, вере, признавался таким душеспасительным трудом «Бога ради». В этой сложной трансформации наполненные новым содержанием старые конфессиональные категории получили новую жизнь, фактически не связанную непосредственно с религиозными задачами. Так, устойчивые установки в ходе объективизации конфессиональных ценностей обеспечили превращение интенсивного и «неумеренного» труда, как и предпринимательского дела, в самостоятельные ценности.
Хозяйственная система староверов
Староверие продолжало традиции русской цивилизации, преобразуя их в соответствии с эпохой, и потому обладало значительной исторической жизнеспособностью. В старообрядческой системе конфессионально-экономических ценностей, институтов и установок осуществился синтез традиций православной цивилизации и посттрадиционного общества на новом цивилизационном этапе. Синтез новаций и традиции обеспечил массовое внедрение ценностей и институтов старой веры, а вследствие этого — соответствующих устойчивых установок.
Новаторство староверов на ранних этапах модернизации общества имело значительно большее распространение и, в этом смысле, эффективность, чем государственные усилия, в значительной степени основанные на механическом привнесении заимствованных образцов хозяйственной культуры.
Петровские и последующие культурные преобразования не затрагивали подавляющее большинство населения, фактически не ускоряли развитие личности миллионов российских крестьян и городских низов. В русском православии до конца XVII в. творчески развивалась система конфессиональных ценностей и институтов, соответствовавшая эпохе, переходной к новому времени. Уже в «Домострое» формулировались идеи душеспасительного труда и даже «праведного стяжания». Но теперь огосударствленная и лишенная идейной самостоятельности, Синодальная церковь не могла предложить религиозным массам новые ценности и обеспечить конфессионально-этическую базу модернизации. В тот же период отечественной истории в старообрядчестве, субъективно ориентированном на защиту конфессиональной и культурной традиции, возникшие ранее тенденции, новые черты личности развивались, приобретая все большее число носителей. Новая личность старовера, руководствовавшегося новыми представлениями, приобрела массовый характер.
Таким образом, не вызывает сомнения, что хозяйственная система староверия представляла собой альтернативу хозяйственной организации «официального общества». По отношению же к государственной модернизации старообрядчество представляло собой реализацию параллельной и альтернативной национальной модернизации — нонэтатистской по характеру. Она имела настолько же реальный характер, насколько реальны были текстильная промышленность Центрального промышленного района и ряд других отраслей народного хозяйства, индустриальные империи Морозовых и Рябушинских, предприятия значительной части московского купечества, хозяйства крестьян-старообрядцев, имевшие выдающийся для русской деревни уровень результатов, и другие явления российской социальной и хозяйственной жизни.
Ментальность старообрядческих хозяев и хозяйственный этос староверия показали принципиальную возможность развития вне западной модели собственничества, историческую реальность модернизации на основе русских православных ценностей, развивавшихся в старообрядчестве и деформированных в российском социуме в национальных масштабах преобразованиями Петра I и его последователей.
Могло ли измениться вне старообрядческой конфессионально-этической системы, эффективность которой была существенно повышена религиозным эсхатологическим чувством, мировосприятие россиян в отношении того, что традиционно связывалось со «стяжательством» и «лихоимством»? Историческая действительность свидетельствует не только о возможности, но и о неизбежности таких изменений. Однако остальная часть российского православного общества эволюционировала в этом отношении значительно медленнее, лишившись поддержки институционально не развивавшейся огосударствленной церкви и в результате уступив староверам в конце XVIII и первой половине XIX в. лидерство во многих отраслях национальной торговли и промышленности.
Автор: Валерий Керов — д.и.н., проф. Школы исторических наук НИИ «Высшая школа экономики»
Любите друг друга ибо Господь во всех и веру имейте Отец в вас. В этот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас. Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть.