Потаённый гектограф

…вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами,
и на головах его семь диадим.
Откр. 12:3

…и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий,
мать блудницам и мерзостям земным.
Откр. 17:5

Со времени принятия христианства глубинный эсхатологизм на протяжении столетий пронизывал духовную жизнь русского традиционного общества, находя свое воплощение в произведениях книгописной культуры. Напряженное ожидание Светопреставления и Страшного суда было особенно характерно для конца XV–XVI вв., периода Смуты 1598–1613 гг. и времени церковной реформы середины XVII-го столетия. А почти 300 лет спустя после последнего яркого всплеска алармистские настроения вновь охватывают самые широкие слои преимущественно крестьянского населения: ввиду социально-политических потрясений, связанных с утверждением советской власти, атмосфера на селе была буквально пропитана эсхатологическими пророчествами, всевозможными откровениями и видениями [1].

Однако если в средневековых источниках движущей силой эсхатологических катаклизмов выступают «измаильтяне», отождествляемые с мусульманами, то в традиционной книжности XX века подобное представление отходит на 2-й план. На горизонте обозначился новый, гораздо более актуальный враг — мировой коммунизм. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы узреть в нем «красного дракона» Апокалипсиса, который словно бы обрел в мировой революции свою плоть и кровь.

Обличению различных форм социализма, а также учения адвентистов седьмого дня и посвятил свою работу старообрядческий епископ Иннокентий (Усов) [2]. Данное произведение владыка написал уже находясь в эмиграции, в «богоспасаемом Румынском королевстве». В основу «книжки» легли сочинения, созданные епископом в 1920–х — начале 1930–х гг.: «Социализм и Христианство», «Оправдание бегства христиан во время гонений», «Почему христиане празднуют воскресение, а не субботу. Ответ адвентистам седьмого дня» и др. По словам автора, его работа не претендует на толкование апокалипсического текста, но представляет собой лишь «рассмотрение» тех символов и образов Апокалипсиса, «которые <…> олицетворяют события настоящего времени», — таким образом, сочинение как бы подчеркивает непреходящую актуальность одной из центральных христианских книг. «Для Бога, — пишет владыка, — нет ни прошедшего, ни будущего времени. Блаженный Августин говорит, что Бог видит все прошедшее и все будущее в один настоящий момент. Таким же образом Бог дает возможность видеть и Своим особо избранным слугам-пророкам, которым открывает будущее. Они тоже видят все вне времени и пространства. Они видят все прошедшие и будущие события в один настоящий момент».

Впервые «Апокалипсические чудовища», проиллюстрированные графическими рисунками на эсхатологическую тематику, были отпечатаны на гектографе неизвестным тиражом в августе 1931 г. предположительно в Кишиневе, где располагалась епархиальная типография [3]. Свое имя автор зашифровал при помощи 2-х простых видов кириллической тайнописи:

1) цифирью (арабскими цифрами) на титуле: 200.300.I.100.70.70.0.100.0.4.90.5.200.20.10.8 // 5.80.8.200.20.80.0 // 8.50.50.70.20.5.50.300.10.8;

2) используя анаграмму (через букву) в конце 100-страничной книги: ИСНТНАОРКОЕОНБТРIЯЙДЕЧПЕИССККIОЙП.

Данная «шифровка» была сделана с целью определенной маркировки: «свой» прочтет и, ввиду авторитета автора, еще больше уверится в истинности написанного; «чужому» же останется лишь текст, а имя автора в данном контексте не так уж и важно, поскольку работа универсальна и адресована не только старообрядцам.

Осенью 1942 г., уже после смерти владыки Иннокентия, его труд начинает печатать выходивший на русском языке белградский журнал «Церковное обозрение» [4]. История данной публикации, поведанная нам о. N, такова: будучи в эмиграции, в одной из своих поездок епископ Иннокентий познакомился с возглавлявшим РПЦЗ митрополитом Антонием (Храповицким), на которого он произвел крайне положительное впечатление — отцы подружились и во многих насущных вопросах нашли себя единомысленными; благодаря этому знакомству «Апокалипсические чудовища» получают определённое распространение не только в старообрядческой, но и в русской эмигрантской среде в целом.

По своему содержанию, стилю изложения и оформлению «Апокалипсические чудовища» находятся на стыке размышлений средневекового книжника, исследовательской работы и религиозно-политического памфлета. Традиция здесь переплетается с модерном, а научно-популярный дискурс с пророческим пафосом откровения. В этом произведении наглядно отразилась личность самого автора, который, являясь выходцем из традиционной среды, был в то же самое время прошедшим военную службу разносторонне образованным городским интеллигентом с боевым и чрезвычайно деятельным характером.

Какова же содержательная часть сочинения старообрядческого владыки? После пространного «вступления», посвященного художественным достоинствам и духовно-историческому значению текста Апокалипсиса, автор переходит к трактовке образов «большого красного дракона», коим обозначен главный враг христианства — «богоборческая организация социал-демократов». Именно эта «звериная организация», по мысли владыки, и есть главное из «апокалипсических чудовищ», что являются «виновниками всех несчастий человечества». «Дьявольскую» сущность социал-демократии епископ, в числе прочего, подкрепляет ссылкой на советского наркома просвещения Анатолия Луначарского, утверждавшего, что Карл Маркс «стал на сторону сатаны». Немало в работе и иных ссылок на сочинения оппонентов: на различные исторические документы и даже на поэтические тексты. «Нельзя не выразить удивления, — пишет владыка, — что за 1800 лет автор апокалипсиса предвидел, что дьявольская сила, богоборческая организация — красный дракон. Объяснить это можно не иначе, как только сверхъестественным откровением».

С чуть менее резкой критикой автор обрушивается и на «сектантов–адвентистов», заочную полемику с которыми ведет почти на всём протяжении своего повествования. Защищая папу Римского от нападок адвентистов, епископ тут же оговаривается, что хотя Римский папа также является «врагом» и «еретиком», он все же не столь чужд истинному христианству, как «красные» и «зверь протестантизма». В образе «жены на звере багряном» (вавилонской блудницы) пред читателем предстают живоцерковники (обновленцы), «всех злодеяний» которых «невозможно и перечислить». В контексте трактовки данного образа владыка Иннокентий упоминает и современную ему Москву, где господствует «вавилонское смешение языков». О советской Москве автор пишет как о третьем Риме, что отступил от благочестия и пал «даже еще дальше» первого Рима, превратившись в Вавилон.

В обличье блудницы предстает не только «Живая Церковь», но и советская власть в целом, представителей которой владыка клеймит как «царей зверских». 

Также крайне негативно владыка отзывается о новом стиле (новоюлианском календаре), что насаждался константинопольским патриархом Милетием. Не уходит от внимания автора и символика. Так, владыка наставляет христиан никогда не использовать пятиконечную и шестиконечную звезды, а если «где требуется поставить звезду, то <…> ставить не иначе, как только восьмиконечную».

Стоит подчеркнуть, что епископ Иннокентий ни в коем случае не говорит о «физическом истреблении» своих оппонентов, но лишь об их покаянии и обращении: сражаться следует только с теми, «кто яростно борется с верой в Бога». Рассуждая о том зле, что несет с собой коммунизм, автор призывает «не быть трусливыми и боязливыми», но «бороться со злом и побеждать его во что бы то не стало». Результатом этой борьбы должно стать «торжество правды», которое наступит после свержения тоталитарного строя, уничтожения «великого блудного Вавилона третьего интернационала» и исчезновения «Живой Церкви». «Какой не кажется страшной эта сила зла, — заключает владыка, — однако в сущности она ничтожна, и до такой степени, что не может справиться даже с женщиной, и притом в самый критический момент: во время родов, не может справиться даже с новорожденным младенцем. Таким смешным, хотя и очень злым, представляет красного дракона Апокалипсис. И это так на самом деле». В завершение своего труда епископ ободряет читателя, напоминая ему, что в Конце времен «красный дракон», то есть «организации, которые они изображают», будет брошен «в озеро, горящее огнем и серой», а праведники будут наслаждаться «совершенным счастьем» и «неизреченным блаженством». 

Взгляд на революционные потрясения начала XX в. и последующие события, связанные с насаждением и утверждением коммунизма, через призму Апокалипсиса отнюдь не оригинален — подобная историософская концепция являлась довольно распространённой: произведения Сергея Нилуса, «Видение Иоанна Кронштадского», «Сон Донмушки-христианки»; во второй половине XX в. — Толковый Апокалипсис Иродиона Уральского, сочинения часовенного старца Афанасия Мурачева и т. п. Тем не менее работа епископа Иннокентия все же выгодно отличается на фоне остальных произведений подобного рода, будучи, с одной стороны, во многом традиционной, но в то же время динамичной, захватывающей и своеобычной, словно увлекательный роман. Автор как бы говорит нам: традиция не есть что–то мертвое и застывшее, сюжеты и образы «Откровения» актуальны сегодня точно так же, как и столетия назад, нужно лишь уметь распознавать «знаки»… знаки «последних времен». Именно благодаря этим своим качествам сочинение владыки Иннокентия явилось одним из центральных памятников православной эсхатологической мысли Новейшего времени.

…Публикация «Чудовищ» в «Церковном обозрении» так и не была завершена — в 1944–м редакция журнала вынужденно прекратила свою работу. После окончания Второй мировой войны произведение владыки Иннокентия оставалось практически неизвестным. Более того, оно даже не входило в официальный перечень его работ. Долгое время знакомство с данным трудом, овеянным ореолом таинственности, оставалось уделом посвященных единиц, передававших его из рук в руки, подобно эзотерическому трактату. Ведь за обладание «книзей» можно было поплатиться свободой, а то и жизнью. В советской России ее автор был заочно приговорён к смертной казни. Причем, по воспоминаниям одного из румынских старообрядческих священников, о. Луки, ненависть к иерарху со стороны коммунистических спецслужб была столь велика, что когда в августе 1944 г. в Браилу вошла Красная армия, советские офицеры–смершевцы сразу начали допытываться о местонахождении епископа Иннокентия; а после того, как им указали на место погребения владыки, один из них расстрелял крест и могилу [5] — наивысшую оценку его жизни и деятельности дали его враги, для которых владыка Иннокентий казался опасным даже мёртвый.

Что касается переизданий лицевого гектографа, то их история окутана еще большим туманом. В частности, по некоторым сведениям, уже в послевоенное время силами представителей старообрядческой эмиграции «Апокалипсические чудовища» были напечатаны в Австралии, однако выяснить выходные данные нам так и не удалось. Не так давно переиздание большей части «Чудовищ» было осуществлено и в России — брошюра уже успела стать библиографической редкостью. 

---

Примечания:

1. См. подробнее: Viola L. The Peasant Nightmare: Visions of Apocalypse in the Soviet Countryside // The Journal of Modern History. 1990. Vol. 62. № 4. P. 747–770.
2. Иннокентий (Иван Григорьевич Усов, 1870–1942) — епископ (с 1941 г. митрополит) старообрядческой (Белокриницкой) иерархии, духовный писатель, полемист, иконописец; активный участник Белого движения (составил «Молитву об избавлении России»); в 1920 г. эмигрировал в Румынию, где еще с конца XVII в. существовала крупная старообрядческая община.
3. Иннокентий (Усов), епископ. Апокалипсические чудовища. Кишинёв; Тульча, 1931 (гектограф).
4. Иннокентий (Усов), епископ. Апокалипсические чудовища // Церковное обозрение. 1942. № 9–10. С.6–8; 1943. № 4. С. 7–8; № 5. С. 7–8; № 12. С. 6.
5. А.А. Магола. Деятельность владыки Иннокентия (Усова) в «богоспасаемом Румынском королевстве» // Revista de Etnologie şi Culturologie. Chişinău, 2010. Vol. 8. P. 50.